Страница 115 из 121
— Полиция разыскивает меня, и я не могу вернуться домой. В свое бюро — тоже. Вот я и пришла к вам. Только вы можете мне помочь.
— Как ты сюда пробралась? — спрашиваю.
— Поднялась и постучала, — отвечает, — думала, вы у себя в конторе. Тут я услышала сирены полицейских машин, подъезжавших к дому. Я спряталась. Полицейские ушли и оставили дверь открытой.
Все ясно: Трам снова вмешался в мои личные дела и, как всегда, нарочно забыл закрыть дверь. Обвиню его в нарушении неприкосновенности жилища.
— Я решила, что сюда они больше не вернутся, — говорит Огреза. — И подумала, что это надежное убежище и тут никто меня не станет искать. Я вошла и стала ждать вас. Потом нашла номер вашего домашнего телефона и начала регулярно звонить вам каждые полчаса.
Она поднялась и села в кресло.
— Ты рассказала мне тьму небылиц, — говорю, — и на меня по твоей вине обрушилась лавина бед. Я постараюсь выжать из тебя правду, как выжимают сок из лимона. И будь уверена, это я умею. Но сейчас у меня нет времени. Надо перебираться в другое место — самое большее через пять минут сюда набежит толпа фараонов. И уж тогда вопросы буду задавать не я, а те, кто электричество не экономит. Они не поленятся всю ночь тебя допрашивать. Ведь по счету-то платить не им. Давай, поторапливайся, Огреза.
Хватаю ее за руку и толкаю к двери. На самом же деле хватаюсь за нее, чтобы не упасть.
— Я вам сказала правду, Пипа.
— Об этом поговорим в более подходящий момент, — отвечаю.
Мы спускаемся на лифте и выходим в переулок.
Подбегаем к «блимбусту», я сажусь за руль, она устраивается рядом.
Беру бутылку «бурбона» и щедро пополняю запас горючего в животе.
Кот в кишках задергался было, но, к счастью, тут же утих.
Фараон которого я сунул в бидон с мусором, похоже, выбрался оттуда и поднял тревогу: откуда-то уже несутся полицейские машины.
Я хорошо знаю здешние дороги и незаметно выскальзываю из сетей.
Без всяких происшествий выбираюсь на дорогу до Длинных Столбов и, едва мы выезжаем на прямую, поудобнее устраиваюсь на сиденье.
Ноги у меня по-прежнему ватные, но теперь мне легче сидеть и давить на педали.
Огреза прижалась к окошку, ей явно хочется что-то мне сказать.
— Давай, — говорю, — выкладывай свою историю.
— Я все вам рассказала утром — чистую правду.
Мне захотелось оторвать руль и хлопнуть им Огрезу по голове. Но я подумал, что тогда трудно будет управлять машиной, и подавил это желание.
— Утром, — говорю, — ты мне наврала с три короба. Для начала: в холодильнике не было никакого футболиста, а лежала бутса.
— Не знаю, как такое могло случиться, — отвечает Огреза. — Я, когда открыла холодильник, увидела там Оралу.
— Брось, — говорю, — рассказывай свои байки кому-нибудь другому. А мне объясни одно: зачем ты меня впутала в эту историю? Зачем отправила мне по почте холодильник, а потом пришла и дала три ассигнации по десять тысяч лир?
— Я уже говорила: чтобы вы нашли убийцу моего Капустини. Ведь полиция наверняка обвинит меня и брата.
— Послушай, малютка, — говорю. — Теперь я знаю, как все было. Ты и твой братец придумали чудесную штуку, чтобы выиграть встречу. Собрали банду классных девиц и поручили им ласками и тасками вывести из строя игроков команды противника. Да вдобавок для каждого игрока предназначалась слоновья доза слабительного.
Огреза заплакала.
— Не знаю, как вы все это раскрыли, но, клянусь, я тут ни при чем. Я умоляла брата не делать этого, но он меня не послушал. И его можно понять. Такую штуку проделали и с его командой. Однажды мы проиграли, пропустив двадцать пять голов и не забив ни одного. Наши на ногах не держались!
Значит, тогда жертвой стал «Буйни-клуб».
— Ты взялась уложить на лопатки самого сильного игрока, — продолжаю, — позвала к себе домой, а потом огрела по голове бутсой. Может, ты не надеялась на слабительное?
Она так бурно зарыдала, что весь руль слезами облила.
— Вы самый настоящий кретин! — говорит она в платок, но громко, чтобы я слышал.
Потом она немного успокаивается и довольно связно продолжает рассказ:
— Я не хотела, чтобы Орала так плохо выглядел на поле. Я очень ему симпатизировала и надеялась, что президент перекупит его в нашу команду. Влюблена в Оралу я не была, но меня к нему влекло, и, может, в конце концов я и влюбилась бы. Брат знал, где укрылась «Апатиа-клуб», и послал туда девушек. Две из них манекенщицы из моего рекламного бюро, остальные обслуживают клиентов в «Виски рекой». Это я предложила Орале спрятаться у меня дома. Брат ни о чем не догадался бы, а Орала сохранил бы спортивную форму до завтрашней игры.
Она снова закапала в платок.
— Еще я немного… — всхлипнула пару раз и докончила — да, еще я немного ревновала его к Пушинке. Ну, к одной моей подруге.
Черт побери! По голосу похоже, она правду говорит.
— Ну хорошо, — ору я, — допустим, голову ему проломила не ты и ты видела, что в холодильнике лежит мертвец, однако кто-то его оттуда вытащил и сунул под кровать, прежде чем ты отправила мне холодильник. Так или не так?! Где ты была в тот момент?
Я резко свернул с дороги, затормозил и потушил фары.
Она обхватила голову руками — явно ждет пощечины, но у меня нет на это ни секунды.
Спрыгиваю на землю, перескакиваю через яму и бросаюсь в заросли ежевики.
Проклятый кот снова принялся раздирать меня когтями.
К машине я вернулся спустя пять минут.
Теперь даже узкие брюки меня не держат, и я не столько иду, сколько ползу.
Хватаюсь за ручку дверцы.
— Садись за руль, — говорю Огрезе. — Я не могу.
Она открывает дверцу, помогает мне влезть в кабину.
Я плюхаюсь на сиденье, а она зажигает фары, включает мотор и постепенно набирает скорость.
Когда мы хорошенько разогнались, она сказала:
— Может… я думаю, его вынули из холодильника, когда я пошла купить марки.
Глава восьмая
Иной раз можно потерять веру в человека. А это хуже, чем потерять бумажник, не правда ли? Но ничего, потом все образуется.
— Не могла сказать сразу, что выходила, — говорю, но, похоже, слова так и не вылетели изо рта.
Должно быть, у меня отказали голосовые связки.
Ну и слабительное, друзья!
Пытаюсь представить себе, как бы вышел завтра на поле Джимми Короста, выпив тот стакан слабительного, разбавленный виски. Пытаюсь, но не могу, даже приблизительно не могу.
Чувствую себя совершенно выпотрошенным. Выпей я сейчас стакан «бурбона», он у меня тут же через отвороты брюк выльется.
Без сил лежу, откинувшись на спинку сиденья.
Пять раз глубоко вздыхаю, тихонько шевелю левой рукой, потом правой.
Поворачиваюсь и смотрю на Огрезу.
Она не отрывает глаз от дороги и крепко держит руль.
Дозволенную скорость она, кажется, не превышает.
— Мне очень жать, — говорит она.
Такое ощущение, будто шарики совсем из мозга улетучились. Закрываю глаза и погружаюсь в забытье.
Когда я проснулся, то почувствовал, что слабость немного прошла, и даже смог без особого труда пошевелить рукой.
Открываю щиток и вынимаю бутылку «бурбона».
Четверть бутылки уцелела, и я опрокидываю ее в живот, а бутылку выкидываю в окошко.
Замечаю, что мы стоим у края дороги.
— Черт возьми!
Огреза по-прежнему сидит, облокотившись о руль и обхватив руками голову.
— Почему остановилась? — спрашиваю.
Она выпрямляется и смотрит на меня.
— Хотела дать вам отдохнуть, вы в этом нуждались, — отвечает.
— Лучше нам ехать дальше, — говорю.
Но нестись как на пожар не стоит. Куда нам теперь торопиться?
Она заводит мотор, и мы трогаемся в путь.
Уже занимается утро, небо светлеет, и звезды постепенно тают в голубизне.
Начинается новый день; чем он кончится — не знаю, но беды будут преследовать нас с рассвета и до заката.