Страница 112 из 121
— Завтра «Буйни» выйдет на поле! — кричит он, размахивая газетой. — Экстренный выпуск «Пенальти»!
В какие-нибудь десять секунд число клиентов удвоилось или даже утроилось. Все замахали руками, закричали, заспорили.
Продавец не успевает раздавать газеты и получать деньги.
Вокруг него толпятся люди и буквально вырывают газеты из рук.
Лука Громини тоже подбегает, хватает стопку газет и бросает ее на стол. Одну газету он оставил себе.
В общем гаме я еле слышу, что говорят за столом футболистов.
— Ну и наглецы!
— Убийцы!
— Они утверждают, что невиновны.
— Посмотрим, однако, что думает полиция.
— Пусть только осмелятся выйти на поле, — говорит Пиджак в клетку, — увидят, что думает полиция.
— Доктор, — обращается к тренеру Джимми Короста. — Если вы меня поставите на место Петарды, я, черт побери, забью им столько голов, что ворот не хватит! — И — хлоп! — осушает еще стакан вина.
— Ну уж это ты брось! — восклицают сразу несколько игроков.
Джимми Короста снова покраснел как помидор, а Лука Громини вскочил и схватил бутылку коньяку.
— Хватит глушить коньяк! — кричит он. — Официант, унесите бутылку. Раз игра состоится, все должны быть в лучшей форме. Успокойтесь, ребятки, и держитесь молодцами.
Человек двадцать сгрудились у столика футболистов.
— Вива «Апатиа-клуб»! — кричит кто-то из них, и сумятица возрастает еще больше.
Мне приходится на миг переключить свое внимание на ножку а-ля зуав, чтобы насквозь пронзить ее вилкой, и тут поднимаю я глаза, и взгляд мой падает прямо на блондинку, которая появилась в проходе.
Она не в неглиже, как на фото, но это не важно, друзья. Я ее сразу узнал — Пушинка.
На ней вечернее платье без бретелек, и начинается оно на добрый метр ниже шеи, а кончается на целых полметра выше колен.
Волосы цвета топленого масла разделены пробором, а справа на лицо спадает золотистая прядь, закрывая глаз.
Второй глаз, который я вижу, похоже, темно-синий. Большой, с бахромой ресниц цвета антрацита.
Пушинка медленно идет по залу. Она явно никуда не торопится — дает клиентам возможность разглядеть ее во всех подробностях.
Но момент она выбрала неудачный.
Даже если бы она стала кувыркаться в воздухе, ухватившись за люстру, никто бы не обратил на нее внимания.
Начинаю думать, что все эти болельщики рехнулись — упустить такой спектакль! Потом вижу, что она останавливается и отыскивает кого-то взглядом. Пришлось мне совсем перегнуться через стол, чтобы увидеть, как она прошла в конец зала и открыла внутреннюю дверь, ведущую в подземный бар «Виски рекой».
Сую в рот последний кусок, обильно оросив его «бурбоном».
Потом мне приходит в голову, что я лишь зря теряю время в этом сумасшедшем доме.
В одном углу клиенты яростно дерутся, и в воздух уже летят стол и пара стульев.
Стол футболистов погребен под телами спорщиков.
До меня еле слышно доносится голос Луки Громини:
— О составе я успею подумать завтра утром.
Тип в черном подошел с блюдом разных сыров.
— Знаете некую синьорину Пастиллу? — спрашиваю, беря кусок акульего сыра.
— Пастиллу? — повторяет тип, приготовившись отрицательно покачать головой.
— Тиллу, — говорю я.
— А-а, такую знаю, — отвечает.
— Сегодня вечером она не приходила?
— Сюда она очень редко заходит. Чаще заглядывает в «Виски рекой». Попробуйте узнать там, но не думаю, чтобы сегодня… у нее наверняка неприятности из-за этой истории. — И показывает на стол игроков.
Он уходит с блюдом сыров, продолжая сокрушенно качать головой.
Кончаю есть и пить, зову официанта и расплачиваюсь.
Встаю и направляюсь к дверям подземного бара, но, подойдя к столу футболистов, останавливаюсь.
Не вижу Джимми Коросты. И не заметил, чтобы он выходил. Похоже, он спустился в «Виски рекой».
Иду туда и я.
Бар маленький, как коробочка из-под сигар.
В одном углу — проигрыватель, а вдоль всей правой стены — буфет с батареями бутылок.
Проем в глубине ведет в другую комнату, примерно тех же размеров.
Еще рано, и в баре никого нет. Впрочем, кое-кто есть. Рыжеволосая девушка, облокотившись о стойку, в такт музыке дрыгает ногами.
В музыке я разбираюсь плохо, но, кажется, это медленное ча-ча-ча.
Посреди полутемного бара танцует парочка. А может, они и не танцуют.
Должно быть, он баскетболист. Ростом не меньше двух метров двадцати сантиметров, а она приклеилась к его ногам и обнимает за талию обеими руками.
Он держит ее за голову (волосы у нее, кстати, светло-каштановые) точно так же, как баскетболист держит мяч, перед тем как бросить его со штрафного по кольцу. Шаг вперед и шаг назад, а взгляд прикован к маленькой потухшей люстре в форме баскетбольного кольца, висящей в середине зальчика.
Очевидно, он прикидывает, как поточнее бросить голову девушки в люстру. Но я не стал дожидаться, пока он на это решится.
Шагаю прямо в соседнюю комнату и жду, когда глаза привыкнут к полутьме.
Наконец различаю горящую свечу в глубине зала и неподвижно стоящую посреди зала парочку.
В противоположном углу на диване высится глыба, а рядом на столике стоит бутылка виски и два стакана со льдом.
Подхожу к стойке, беру Б. Д., иными словами «бурбон» двойной, и возвращаюсь.
Внимательно разглядываю глыбу и наконец различаю сидящего на диване Джимми Коросту и сидящую у него на коленях девицу, Пушинку.
Сажусь на диван в семидесяти сантиметрах от них.
— Перестал кропить слезами жареный картофель? — спрашиваю.
Пушинка впилась в губы Джимми Коросты, а он только беспомощно взмахивает руками.
Опрокидываю полбутылки «бурбона» и ставлю стакан рядом с двумя другими.
— Так-то ты готовишься к завтрашней встрече?
— Занимайся лучше своими делами, — отвечает, не оборачиваясь, не он, а она.
Ну а он начинает судорожно дрыгать ногами.
Хочу ему помочь, но тут вижу, что Пушинка взмыла в воздух на добрых полтора метра, пролетела чуть ли не через весь зал и растянулась возле свечи.
На месте Пушинки выросла серая тень.
По голосу догадываюсь, что это тренер Лука Громини:
— Жалкий ублюдок! Что ты творишь, ведь завтра игра!
— Я в отличной форме, поверьте мне, доктор! — восклицает Джимми Короста, но видно, что он пьян, и слова у него все какие-то искаженные.
Тренер хватает Джимми за пиджак, ставит его на ноги и пытается удержать в равновесии четырьмя увесистыми пощечинами.
Потом подталкивает его к выходу и двумя пинками под зад переправляет к лестнице.
— Завтра тебе играть, проклятый болван! Ты должен играть, понял? А может, хочешь, чтобы я выгнал тебя из команды?
— Нет, доктор, я в отличной форме. Завтра сами увидите. Шесть голов забью! Целых шесть.
Нагибаюсь и смотрю, как они идут к выходу. А баскетболист все никак не решается бросить по кольцу.
По-прежнему держит девушку за голову и не отрывает взгляда от люстры.
Вторая парочка застыла в центре комнаты.
Под свечой Пушинка, похожая на пятно топленого масла, поднимается и поправляет платье.
— У тебя вытащили стул из-под задика? — говорю.
Она смотрит на меня своим темно-синим глазом, потом берет свечу и идет взглянуть на меня вблизи.
Засовываю указательные пальцы за пояс брюк, пока она водит свечой вверх-вниз. И когда подносит ее к моему носу, присвистывает.
Точно так же, как недавно свистели девицы в баре.
— Какой спортсмен! — восклицает она, перестав свистеть. — Неужели ты играешь в регби?
— Я не играю в регби, — отвечаю.
Она начинает нашептывать мне нежные слова прямо в адамово яблоко.
— Как я рада, — говорит, — мне не по вкусу регби. Предпочитаю футбол. У тебя вид и рост вратаря. В какой ты команде играешь?
— Ты мне свечой спалишь ухо, — говорю. — У меня легковоспламеняющиеся уши.
Она дует на свечу и бросает ее на диван.
Обнимает меня за шею.