Заговор черных генералов

Больше не обращая никакого внимания на арестованного, «следователь» подошел к двери камеры и стукнул в нее кулаком:

– Охрана, открывайте…

Дверь почти тут же распахнулась, и «следователь» скомандовал открывшему ее бойцу:

– Начальника караула – ко мне.

Дверь захлопнулась за его спиной, и послышались удаляющиеся шаги…

Левашов взял со стола лист жести, в который превратил банку Горе, и внимательно его оглядел. Сильными пальцами смял его, превращая в треугольник, за одну строну которого можно было крепко ухватится. Провел острым углом получившегося оружия по ладони, и на ней появились капли крови. Курсант задумчиво их лизнул, а потом тихо рассмеялся…

На узкую лесную дорогу, которую рассматривала сверху зимняя луна, тяжело дыша, выбежал мужчина в рваной гимнастерке. Гимнастерка была вся изорвана и в каких-то темных, почти черных пятнах. Несмотря на усталость, мужчина крепко держал в руках карабин, а на его поясе висела тяжелая кобура. Он остановился в тени сосны, взглянул на небо, ориентируясь по звездам, а потом настороженно огляделся по сторонам. Его внимательность была вознаграждена, так как метрах в пятидесяти от себя он увидел силуэт «эмки». Мужчина внимательно в него вгляделся, несколько раз глубоко вздохнул, успокаивая дыхание, а потом осторожно, прячась в тени сосен от предательского света луны и совершенно не хрустя снегом, начал подходить к машине, держа карабин на изготовку к стрельбе. Он уже было подошел к автомобилю вплотную, когда внезапно сзади в его затылок уперся ствол пистолета и послышался тихий голос:

– Брось оружие на землю и медленно расстегни поясной ремень.

Мужчина на мгновение замер, а потом разжал ладони. Его карабин почти неслышно упал в снег. Затем он нарочито медленным движением расстегнул ремень с тяжелой кобурой. Тот сытой змеей улегся рядом с карабином. Невидимый собеседник скомандовал:

– Теперь руки на машину, ноги как можно шире. Исполняй.

Мужчина немедленно выполнил и эту команду. Сноровистые руки быстро, но тщательно его обыскали, а потом послышался еще один приказ:

– Открой заднюю дверцу и сядь в машину.

Мужчина явно облегченно вздохнул и быстро проскользнул внутрь «эмки». Там, после ночного февральского мороза, было удивительно тепло. Беглец вдавился спиной в сиденье, пытаясь в нем растворить накопившийся в теле холод. Передняя дверь водителя открылась, в машину проворно сел другой мужчина, завелся двигатель, и автомобиль, не включая фар, двинулся вперед по лесной просеке. Проехав с километр в молчании, водитель чуть повернул голову:

– Рядом с тобой на сиденье пакет, Левашов. В нем телогрейка и ушанка. Можешь одеться.

– Есть одеться, товарищ Горе.

Водитель хмыкнул:

– Горе – это для особых случаев, курсант. Я теперь твой командир, и обращаться ко мне следует «господин Старшина». Почему «господин», объясню позже. Повтори.

– Вы теперь мой командир, и обращаться к вам следует «господин Старшина».

– Молодец. Слушай дальше. Ты теперь не просто убийца, а беглый убийца. На тебя уже разосланы ориентировки по всей стране с приказом живым не брать как чрезвычайно опасного преступника. Ты уже разжалован, уволен из рядов вооруженных сил и заочно приговорен Военным трибуналом к высшей мере наказания. И ты теперь Сапсан, а не Хлюст. Вопросы?

– Вопросов нет. И я теперь Сапсан.

– Отлично. Сейчас одевайся, Сапсан.

Дождавшись, когда бывший арестованный оденется, водитель, не отрывая внимательного взгляда от дороги, протянул руку к сиденью рядом с собой, взял с него большую металлическую коробку и передал ее назад:

– Внутри хлеб, сало, сахар и папиросы. Во фляге – чистый спирт. Можешь есть. Потом разрешаю выкурить три папиросы и сделать пять глотков спирта. Размер глотков и их периодичность – на твое усмотрение. Это будет твое последнее курево и спиртное на следующие два месяца. Действуй.

Ехали они долго, почти всю ночь. Сапсан, хоть и разомлевший от тепла, еды и спирта, старался постоянно следить, в какую сторону его везут. И он понял, что делал это правильно, когда внезапно машина остановилась. Горе несколько раз включил и выключил фары, а потом, не поворачивая головы, скомандовал:

– Назови направление нашего движения.

Бывший курсант спецшколы мгновенно подобрался:

– Мы двигались вначале на восток, а потом на юго-запад, объезжая Брянск, господин Старшина.

– Хорошо. Сейчас будет проверка. Руки на колени и не делай резких…

Договорить он не успел, так как кабину машины с двух сторон осветили прожекторами, а возле бокового стекла со стороны водителя возник военный в белом маскхалате. Горе быстро опустил стекло и повернул лицо к неизвестному. Тот осветил его фонариком, перевел свет на Левашова, внимательно оглядел и несколько раз втянул носом воздух:

– Следующий кандидат, Горе?

– Так точно, господин лейтенант.

– Психопортрет, IQ?

– Универсал, сангвиник, сто сорок пять.

– Боевой псевдоним дал?

– Так точно. Сапсан.

– А почему пьян?

– Это мое решение, господин лейтенант. Он за последние сутки не менее четырех положил. В первый раз. Я перестраховался от возможного срыва.

Левашов неожиданно для себя очень тихим голосом его поправил:

– Шестерых, господин Старшина…

Его новый командир еле слышно коротко выругался. Неизвестный в белом маскхалате мгновенно перевел свет фонаря на Сапсана и рявкнул:

– Из машины его!

Бывший курсант даже не понял, как его вышвырнули из автомобиля. Вот он сидит в теплом салоне, а спустя мгновение валяется спиной на снегу в холодном зимнем лесу в окружении пятерых мужчин в зимних маскхалатах, которые направляют на него стволы оружия, очень похожего на модернизированные автоматы. Все эти люди были опасны. Запредельно опасны. Но самым опасным среди них, аж челюсти сводило, был тот, кого Горе назвал лейтенантом.

Левашов вдруг понял, что его сейчас могут просто пристрелить. Походя. Ведь он уже приговорен Военным трибуналом. А потом его новый командир, даже не обернувшись, уйдет с этими в маскхалатах. Потому что Горе для них – свой. И они для Горя – свои. А он, Сапсан, для них не просто чужой. Он никто. Он для них всех всего-навсего болванка, заготовка, из которой можно сделать нужный предмет, а можно ее просто выбросить из-за того, что болванка оказалась непригодной. И что они не просто сослуживцы, командиры и подчиненные, а есть нечто гораздо большее связывающее их, чем инструкции и уставы. Левашову внезапно до смерти захотелось, чтобы из него, из болванки, получилось то, кем эти люди в маскхалатах являются…

Лейтенант негромко, но очень властно скомандовал:

– Упор лежа – принять. На кулаках – сто отжиманий.

Пока Сапсан из последних сил отжимался, кляня себя за болтливость, лейтенант закинул автомат за спину, достал из кобуры пистолет, снял его с предохранителя и передернул затвор, досылая патрон в патронник. Потом присел рядом с бывшим курсантом спецшколы на корточки, упер ствол пистолета в его висок и почти ласково проговорил:

– Тебя звать – никак. Ты – ноль. Ты будешь говорить, только когда тебе разрешат. Ты даже дышать будешь по разрешению. Понял?

Левашов уже только на упрямстве сделал двадцать последних отжиманий, упал в снег лицом и захрипел:

– Понял, господин лейтенант…

Тот медленно убрал ствол от его головы:

– О, молодец. Быстро обучаемый…

А потом внезапно гаркнул:

– Встать! В машину!

Сапсан последним усилием воли рывком поднял свое страшно уставшее за последние сутки тело и бросил его в автомобиль на заднее сиденье. Там он положил руки на колени и выпрямился, глядя ничего не выражающим взглядом прямо перед собой, стараясь действительно дышать через раз…

Лейтенант опять склонился к открытому окну со стороны водителя:

– Ладно, Горе, можешь ехать дальше. Процедура стандартная: для кандидата – вошебойка, экипировка и прививки. Для тебя – рапорт об эвакуации кандидата. Но будешь мне, как командиру роты, каждую неделю докладывать об этом болтливом универсале. Свободен.