Страница 24 из 104
Необходимо сказать несколько слов об эвакуации Морского корпуса (Морской кадетский корпус в Севастополе, созданный в 1915 г., возродился летом 1919 г.). 30 октября баржа «Тилли», нагруженная тюками и ящиками с обмундированием, книгами и различными предметами снабжения, подошла к борту стоявшего в Южной бухте линейного корабля «Генерал Алексеев». Под руководством капитана 1-го ранга Н.Н. Александрова весь день и всю ночь кадеты перегружали корпусное имущество. Старшие из кадет заняли караульные посты у погребов, в кочегарках и у механизмов, охраняя их от возможного саботажа со стороны уходивших на берег матросов.
С разрешения капитана 1-го ранга Александрова одно отделение гардемарин оставалось в помещении корпуса. На стоявшую у корпусного мола угольную баржу они погрузили все корпусное хозяйство и провиант и отбуксировали этот, по словам очевидцев, «ноев ковчег» к «Генералу Алексееву», который таким образом удалось обеспечить свежим мясом. Старший офицер корабля старший лейтенант А.Н. Павлов проверил наличие команды и пассажиров. Командир «Генерала Алексеева» капитан 1-го ранга В.Н. Борсук около полуночи 31 октября дал ход.
Несмотря на тяжелые условия эвакуации, офицеры, преподаватели и воспитанники 6 ноября отметили корпусной праздник. Очевидец событий, видный морской историк Русского Зарубежья П.А. Варнек, говорил: «На „Алексееве“, как и на других судах, ввиду большого числа пассажиров было очень трудно наладить питание. Хлеба не было, ели консервы и получали по несколько картофелин раз в день. Было голодно. В этой обстановке прошло 6-ое ноября, отмеченное торжественным молебном на юте. Хозяйственная часть хотела полакомить воспитанников хорошим обедом, но, к сожалению, отведенные для нужд Корпуса и стоявшие на палубе походные кухни не были рассчитаны на такое количество ртов и многие, удовлетворившись лишь запахом баранины, ели противную хамсу в рассоле и самодельные лепешки»[21].
Перед эвакуацией генерал Врангель отдал приказ о недопущении сознательной порчи или уничтожения какого-либо имущества, оставляемого в Крыму. Приказ этот диктовался не только желанием сохранить это имущество для русских людей, остающихся на Родине, но и попыткой защитить не желавших или не могущих эвакуироваться чинов Белой армии и флота от возможных репрессий.
В итоге из Севастополя на более чем 80 русских и иностранных кораблях и судах удалось эвакуировать около 65 тысяч человек. Из Евпатории эвакуировались 7 600 человек на 6 судах; из Ялты — около 13 тысяч человек на 12 судах; из Феодосии — около 30 тысяч человек на 7 судах; из Керчи — 32 300 человек на 29 судах (в это число входят и те части, которым полагалось погрузиться на корабли в Феодосии, но из-за нехватки места пришлось перебазироваться в Керчь). Всего удалось вывезти из Крыма около 150 тысяч человек.
Необходимо отметить, что многие из кораблей, принимавших участие в эвакуации, в принципе не предназначались для пассажирских перевозок (например, тральщики, подводные лодки), поэтому люди находились на них в крайне стесненных условиях. Впрочем, не лучше складывалась ситуация и на крупных пассажирских пароходах. Так, например, на борту парохода «Херсон» находилось 7 200, а на пароходе «Владимир» — 12 600 человек! И таких примеров можно привести множество. По словам Кадесникова, «перегрузка людьми была такова, что люди не могли даже сидеть, а приходилось чуть ли не весь переход стоять плечом к плечу».
Судам, вышедшим из Севастополя, Евпатории, Ялты и Феодосии, на протяжении всего перехода благоприятствовала хорошая погода. Кораблям же, покинувшим Керчь, с погодой не повезло. Дувший норд-ост в ночь с 6 на 7 ноября превратился в семибалльный шторм. Из-за этого часто лопались буксирные тросы. Поэтому пришлось бросить в море катера «Ногайск» и «Пантикопея», предварительно сняв с них людей. Едва не погиб эсминец «Дерзкий», который практически не имел запаса топлива на борту и был приведен в Босфор на буксире транспорта «Далланд», пришедшего на помощь из Константинополя.
Единственной безвозвратной потерей при эвакуации Крыма стала гибель эсминца «Живой», вышедшего из Керчи. Он шел на буксире парохода «Херсонес». На борту «Живого» находилось 250 человек пассажиров из числа Донского офицерского резерва и эскадрона 17-го гусарского Черниговского полка. Однако команда буксира решила все-таки остаться в России, и на борт «Херсонеса» перешли командир эсминца П.А. Эмеретли и почти весь экипаж. На борту «Живого» остались лейтенант Е.И. Нифонтов, корабельный гардемарин B.C. Скупенский, прибывшие в Крым из Владивостока, и пять человек команды. При обрыве буксирного конца во время шторма экипаж «Херсонеса» не смог завести новый трос и снять людей. В итоге «Живой» был оставлен в море. Из-за отсутствия радиосвязи командование эскадры получило информацию о пропаже эсминца только в Константинополе. На поиски корабля отправился транспорт «Далланд», а также английские и французские эсминцы и посыльные суда. Но поиски в штормовом море результатов не принесли… Упоминание в одном сборнике документов данных о том, что «Живой» из-за поломки машин отбуксировали в Севастополь, не подтверждается документально[22]. Впрочем, возможность спасения команды «Живого» отмечал в своих мемуарах, написанных в 193 3 г., последний командующий Черноморским флотом вице-адмирал Кедров: «Без вести пропах, однако, м[иноносе]ц „Живой“, которого мы потом искали по всему Черному морю. Как потом выяснилось, он затонул недалеко от берега и почти все спаслись, но попали к большевикам — по-видимому была измена среди команды м[иноносц]а». На основании каких данных адмирал сделал такой вывод — неизвестно. Но практически все остальные эмигрантские источники, как мемуарные, так и документальные, указывают именно на гибель корабля со всем экипажем и пассажирами.
В бумагах русского морского агента во Франции В.И. Дмитриева, хранящихся в Государственном архиве Российской Федерации, автор обнаружил копию выписки из письма, адресованного неустановленному лицу вдовой погибшего на «Живом» лейтенанта Нифонтова и посвященного гибели миноносца. Многие моменты трагедии, описанные в этом письме, значительно отличаются от их традиционной интерпретации (в частности, в отчете Гутана и в известной книге Кадесникова), но тем не менее данный документ сообщает ряд деталей драмы. Приведем выписку полностью: «…познакомившись случайно со старшим лейтенантом Слав Александровичем Милошевичем и узнав, что он 2 месяца как приехал из Бизерты, я спросила его, не знает ли он о судьбе миноносца „Живой“. Вот что я услышала из его рассказа. Он капитан морской сербской службы, приехавший в Россию добровольцем, где был назначен командиром мин[оносца] „Дерзкий“, который заодно вместе ходил по Азовскому морю с „Живым“. Милошевич был приятелем Вашего мужа, где в Керчи они немало проводили вместе время и даже Ваш муж, знающий хорошо немецкий язык, учил его русскому языку. Незадолго перед эвакуацией, когда „Живой“ стоял в починке, Милошевич был назначен командиром буксира „Херсонес“. Во время эвакуации был получен приказ взять мин[оносец] „Живой“ на буксир, посадить 4 кавалерийский казачий полк и вести в Константинополь. Я, говорил Милошевич, и все там бывшие указали на несообразность приказа Командующего Флотом, т. к. „Живой“ имеет 7 пробоин свежезацементированных, но слушать было некому и „Живой“ был взят на буксир „Херсонесом“ с 380 человек на борту. Когда вышли в открытое море поднялся страшный шторм в 10 S баллов, канаты оторвались, и „Живой“ был отброшен от буксира волнами. „Херсонес“ все-таки после долгих усилий поймал его. Тогда Милошевич по радио предложил как другу Вашему мужу перейти к нему на пароход пока не поздно, но Ваш муж сказал, что как командир миноносца он оставить свое судно не может. Когда дошли до [в тексте оригинала — пропуск, скорее всего, должно было стоять слово „крен“. — Н.К.] под 48° „Живой“ оторвался снова. „Херсонес“ ловил его снова 10 часов, но шторм так увеличился, что „Живого“ все время уносило дальше и поймать его не было возможности. Выстрелили и [по] радио взывали о помощи, но она не пришла. Тогда по семафору Ваш муж передал, что вода заполняет офицерские каюты и на мин[оносце] страшная паника. Пускай „Херсонес“ сам спасается, идет в Константинополь и приведет помощь. „Херсонес“ пробовал еще раз поймать „Живого“, но тщетны были усилия. Последний раз семафором ваш муж передал: „Разыщите мою жену и передайте ей мое благословение и сыну“. „Херсонес“ ушел в Константинополь. По приходе Милошевич все доложил Беренсу [командиру 2-го отряда судов Черноморского флота, куда входил „Живой“. — Н.К], прося прийти на помощь „Живому“, но Беренс слишком долго собирался, тогда Милошевич обратился к французам, которые в сопровождении 2 минонощев английских вышли в море, но нигде следов от „Живого“ не осталось. Были посланы запросы [no]paдuo в Болгарию и [на] др. берега, но там тоже их не было, а прибить к сов[етским] берегам не могло, т. к. дул норд-ост. В Конст[антинополе] Вас Милошевич искал, но когда поехал на „Кронштадт“, то узнал, что Вы уехали на Лемнос. Его судно ушло в Бизерту и вот теперь, как сербский подданный он вернулся сюда…»[23]
21
Колыбель флота. Навигацкая школа — Морской корпус К 250-ти летию со дня основания Школы математических и навигацких наук. 1701–1951 г. Париж, 1951. С. 290.
22
«Так начиналось изгнанье 1920–1922 гг. Кн. 1. Исход». Т. 1. М. 1998. С. 395. Подробнее см.: Лобыцын B.B. Трагический эпизод крымской эвакуации осенью 1920 года // Электронный журнал «ИССЛЕДОВАНО В РОССИИ». С. 135–139. http://zhurnal.ape.relarn.ru/articles/2002/012.pdf
23
ГА РФ. Ф. 5903. On. 1. Л 457. Л. 10.