Страница 37 из 82
- Сами небеса рыдают, - сказал мне Беокка. Он и сам плакал. - Король попросил совершить последние обряды, и я это сделал, но мои руки тряслись.
Оказалось, что последние обряды над Алфредом были совершены с интервалами несколько раз в день, чтобы конец его был спокойным, священники и епископы соперничали друг с другом за честь совершить над королем обряд помазания и вложить кусок сухого хлеба между его губ.
- Епископ Ассер был готов совершить последнее причастие, - сказал Беокка, - но Альфред попросил об этом меня.
- Он любит тебя, - отозвался я, - и ты хорошо ему послужил.
- Я служил Господу и королю, - сказал Беокка, а потом я провел его к месту около очага в большом зале "Двух журавлей". - Он поел немного творога сегодня утром, - убедительно сказал Беокка, - но не очень много. Две ложки.
- Он не хочет есть, - сказал я.
- Он должен, - заявил Беокка. Бедняга Беокка. Он был священником моего отца и его служащим, а также моим учителем в детстве, хотя и покинул Беббанбург, когда мой дядя захватил власть.
Он был низкого происхождения и немощным с рождения, с трогательным косоглазием и уродливым носом, параличом левой руки и косолапостью. Мой дед заметил сметливость мальчика и отправил его учиться к монахам в Линдисфарену, Беокка стал священником и затем, после предательства моего дяди, изгнанником.
Его ум и набожность привлекли Альфреда, которому с тех пор служил Беокка. Сейчас он был стар, почти столь же стар, как и король, и его всклокоченные рыжие волосы стали седыми, спина согнулась, но у него все еще был острый ум и сильная воля.
У него также была датская жена, настоящая красавица, сестра моего дорогого друга Рагнара.
- Как поживает Тайра? - спросил я его.
- Хорошо, хвала Господу, и мальчики тоже! Господь нас благословил!
- Ты будешь благословлен и мертв, если продолжишь настаивать на том, чтобы выйти на улицу в такой дождь, - сказал я. - Нет такого дурака, как старый дурак.
Он хихикнул в ответ, потом слабо запротестовал, когда я настоял на том, чтобы забрать его промокший плащ и накинуть ему на плечи сухой.
- Король просил навестить тебя.
- В таком случае королю следовало попросить меня навестить тебя, - сказал я.
- Такая мокротень! - отозвался Беокка. - Я ни разу не видел такого дождя с того года, когда умер архиепископ Этельред. Король не знает, что идет дождь. Бедняга. Он борется с болью. Это не продлится долго.
- И он прислал тебя, - напомнил я.
- Он попросил тебя об услуге, - сказал Беокка с ноткой былой суровости.
- Продолжай.
- Фагранфорда - отличное владение, - сказал Беокка, - король был щедр.
- И я был щедр к нему.
Беокка махнул своей искореженной левой рукой, как будто отвергая это мое замечание.
- Сейчас в этих владениях находятся четыре церкви и монастырь, - продолжал он решительно, - и король просит твоих гарантий, что ты будешь их поддерживать в должном состоянии, как того требуют их хартии и твой долг.
В ответ я улыбнулся.
- А если я откажусь?
- Пожалуйста, Утред, - устало промолвил он. - Я всю жизнь с тобой боролся!
- Я велю управляющему сделать все необходимое, - уверил его я.
Он посмотрел на меня своим здоровым глазом, как будто оценивая мою искренность, и, как показалось, был удовлетворен увиденным.
- Король будет благодарен.
- Я думал, что он попросит меня покинуть Этельфлед, - сказал я дерзко. Было всего несколько людей, с которыми я мог разговаривать об Этельфлед, но Беокка, который знал меня еще подростком, был одним из них.
Он пожал плечами.
- Прелюбодеяние - тяжкий грех, - сказал он, однако без особой страсти.
- А также преступление, - ответил я весело. - Ты сказал об этом Эдварду?
Он вздрогнул.
- Это была юношеская глупость, и Бог наказал девушку. Она умерла.
- Твой бог так добр, - заметил я язвительно, - но почему он не решил заодно убить ее королевских бастардов?
- Их забрали, - ответил он.
- Вместе с Этельфлед.
Он кивнул.
- Они не дают ей с тобой увидеться, ты знаешь это?
- Я знаю.
- Ее заперли в Святом Хедде, - сказал он.
- Я нашел ключ.
- Господь хранит нас от порока, - сказа Беокка, перекрестившись.
- Этельфлед любят в Мерсии, - отозвался я, - а ее мужа - нет.
- Об этом известно, - сказал он отстраненно.
- Когда Эдвард станет королем, он посмотрит в сторону Мерсии.
- Посмотрит в сторону Мерсии?
- Датчане придут, отец, - сказал я, - и начнут они с Мерсии. Ты хочешь, чтобы лорды Мерсии сражались за Уэссекс? Ты хочешь, чтобы народ Мерсии сражался за Уэссекс? Единственный человек, который может их на это вдохновить, это Этельфлед.
- Ты можешь это сделать, - сказал он преданно.
Я придал этому заявлению ровно то значение, которое оно заслуживало.
- Мы с тобой из Нортумбрии, отец. Они считают нас варварами, которые едят своих детей на завтрак. Но они любят Этельфлед.
- Я знаю.
- Так что позволь ей быть грешницей, отец, если это обезопасит Уэссекс.
- И я должен сказать это королю?
Я засмеялся.
- Ты должен сказать это Эдварду. И скажи ему еще вот что. Скажи ему, что нужно убить Этельволда. Никакой жалости, никаких семейных чувств, никакого христианского прощения. Просто прикажи мне, и он мертв.
Беокка покачал головой.
- Этельволд - глупец, - точно определил он, - и большую часть времени он еще и пьян. Он заигрывает с датчанами, мы не можем этого отрицать, но он признался королю во всех грехах и был прощен.
- Прощен?
- Вчера вечером, - сказал Беокка, - он проливал слезы у королевского ложа и поклялся в преданности его наследнику.
Я рассмеялся. На мое предупреждение Альфред ответил тем, что вызвал Этельволда и поверил лжи этого глупца.
- Этельволд попытается захватить трон, - произнес я.
- Он поклялся этого не делать, - убедительно сказал Беокка, - поклялся на пере Ноя и на перчатке святого Седда.
Это перо, как считали, принадлежало голубю, которого Ной выпустил с ковчега в те дни, когда шел такой же сильный дождь, как и тот ливень, что барабанил сейчас по крыше "Двух журавлей".
Перо и перчатка святого были самыми ценными реликвиями Альфреда, и он, без сомнения, поверил бы любой клятве, произнесенной в их присутствии.
- Не верь ему, - сказал я, - убей его, иначе он причинит неприятности.
- Он дал клятву, - возразил Беокка, - и король поверил ему.
- Этельволд - предательская душонка, - сказал я.
- Он просто глупец, - ответил Беокка с пренебрежением.
- Но глупец с амбициями, который имеет законные основания претендовать на престол, и эти притязания будут использованы.
- Он уступил, признался во всем, он раскаивается и был прощен.
Какие же мы все глупцы. Я видел, как совершаются одни и те же ошибки, раз за разом, поколение за поколением, мы все еще верим в то, во что хотим верить. Во влажной тьме той ночи я повторил слова Беокки.
- Он уступил, он признался во всем, он раскаивается и был прощен.
- И ему поверили? - холодно спросила Этельфлед.
- Христиане - глупцы, - ответил я, - они готовы поверить во что угодно.
Она стукнула меня по ребрам, и я хихикнул. Дождь стучал по крыше Святого Хедды. Конечно, мне не следовало здесь находиться, но настоятельница, дражайшая Хильда, делала вид, что ничего не знает.
Я находился не в той части монастыря, где в уединении жили сестры, а в одном из строений во внешнем дворе, куда допускались миряне.
Там были кухни, где готовилась еда для бедняков, больница, в которой могли умереть нуждающиеся, и эта комната на чердаке, служившая тюрьмой для Этельфлед. Ее нельзя было назвать некомфортабельной, хотя она и была небольшой.
Ей прислуживали служанки, но этой ночью им было велено отправиться спать вниз, в подсобку.
- Мне сказали, что ты ведешь переговоры с датчанами, - сказала Этельфлед.
- Так и было. Я использовал Вздох Змея.