Смерть Королей (ЛП)

- Десять твоих людей против восьмерых моих, - предложил он, - прямо здесь, - он впечатал ногу в мокрую траву. Он хотел выманить моих людей с моста, и знал, что я не соглашусь.

- Разреши мне биться с ним, - сказал молодой человек.

Я пренебрежительно посмотрел на него.

- Я предпочитаю, чтобы мои враги были в том возрасте, когда бреются, перед тем как убивать их, - произнес я и перевел взгляд обратно на Сигурда, - ты против меня, - сказал я ему, - прямо здесь, - и впечатал свою ногу в замерзшую дорожную грязь.

Он улыбнулся, показывая пожелтевшие зубы.

- Я убил бы тебя, Утред, - сказал он мягко, - и избавил бы мир от бесполезного куска крысиного дерьма, но с этим удовольствием придется подождать.

Он потянул свой правый рукав, чтобы показать шину, наложенную на предплечье.

Шина представляла собой две деревянных щепы, стянутых холщовыми полосами. Еще я увидел любопытный шрам на его ладони, две черты в виде креста.

Сигурд не был трусом, как не был и дураком в достаточной степени, чтобы драться со мной, когда сломанная кость правой руки еще восстанавливалась.

- Опять воевал с бабами? - спросил я, кивая на странный шрам.

Он пристально посмотрел на меня. Я подумал, что мой выпад угодил глубоко, но, очевидно, он задумался.

- Разреши мне биться с ним! - опять сказал юнец.

- Помолчи, - прорычал Сигурд.

Я взглянул на парня. Ему было, возможно, восемнадцать или девятнадцать, он почти вошел в полную силу и обладал всей важностью уверенного молодого человека.

На нем была прекрасная кольчуга, наверное, франкская, а его руки унизаны кольцами, которые так любят носить датчане, но я предположил, что богатство досталось ему в дар, а не на поле брани.

- Мой сын, - представил его Сигурд, - Сигурд Сигурдсон. Я кивнул ему, но Сигурд младший лишь враждебно уставился на меня.

Он так хотел проявить себя, но его отец бы этого не позволил.

- Мой единственный сын, - произнес он.

- Кажется, ему не терпится умереть, - сказал я, - если он хочет биться, я окажу ему такую услугу.

- Его время еще не пришло, - ответил Сигурд, - я знаю это, потому что говорил с Эльфадель.

- Эльфадель?

- Она знает будущее, Утред, - произнес он серьезно, без насмешки, - она предсказывает будущее.

До меня доходили слухи об Элфадель, слухи, неуловимые как дым, ходили по Британии, и в них говорилось, что северная колдунья может говорить с богами.

Ее имя, созвучное с ночным кошмаром, заставляло христиан осенять себя крестом.

Я пожал плечами, сделав вид, что Эльфадель мне не интересна.

- И что же говорит старуха?

Сигурд скривился:

- Она говорит, что сыновья Альфреда никогда не будут править Британией.

- Ты веришь ей? - спросил я, хотя и так видел, что он верит, поскольку он говорил просто и очевидно, словно сообщал мне цену на быков.

- Ты бы тоже поверил ей, - сказал он, - только ты не доживешь до встречи с ней.

- Это она тебе сказала?

- Если мы с тобой встретимся, говорит она, твой вожак умрет.

- Мой вожак? - я притворился изумленным.

- Ты, - зловеще произнес Сигурд.

Я сплюнул на траву.

- Надеюсь, Эорик хорошо заплатит тебе за потраченное время.

- Он заплатит, - резко ответил Сигурд, затем повернулся, взял сына под локоть и ушел.

Я говорил дерзко, но, если честно, в мою душу закрался страх. А вдруг колдунья Эльфадель сказала правду?

Боги говорят с нами, но их речи зачастую непонятны. Неужели я был обречен умереть здесь, на этом берегу реки?

Сигурд верил и собирал своих людей для атаки, на которую ни за что бы не решился, если бы ему не предсказали исход.

Ни один из воинов, даже искушенных в боях, не тешил бы себя надеждой сломать настолько крепкую стену из щитов, какую установил я между прочными перилами моста; но воины, воодушевленные предсказанием, пойдут на любую глупость, зная, что норны предрекли им победу.

Я дотронулся до рукояти Вздоха Змея, затем до молота Тора и пошел назад к мосту.

- Разводи огонь, - приказал я Осферту.

Пора было поджигать мост и отступать, и Сигурд, будь он мудр, позволил бы нам уйти.

Он упустил возможность напасть на нас из засады, и наша позиция на мосту была устрашающей, но в его мозгу звучало предсказание странной женщины, поэтому он обратился с речью к своим воинам.

Я слышал их ответные выкрики, слышал бряцание клинков о щиты и видел, как датчане спешились и построились.

Осферт принес пылающий факел и ткнул им в кучу соломы, из которой тут же пошел густой дым. Датчане ревели, пока я проталкивался к центру нашего построения.

- Он, должно быть, очень сильно хочет твоей смерти, господин, - с веселостью в голосе заметил Финан .

- Он глупец, - последовал мой ответ. Я не рассказал Финану о предсказании волшебницей моей гибели. Хотя Финан и был христианином, но все же верил в призраков и духов, верил в бегающих по лесам эльфов и вестников смерти, кружащих в облаках в ночи. И если бы я рассказал ему о волшебнице Эльфадель, его бы поразил тот же страх, что заставлял трепетать мое сердце.

Если Сигурд нападет, мне придется сражаться, я должен удержать мост до тех пор, пока он не загорится, а Осферт был прав насчет соломы. Это была не пшеница, а тростник, к тому же сырой и горел очень плохо.

Он дымил, но не давал достаточно жара, для того чтобы загорелись толстые бревна моста, которые Осферт ослабил и расщепил боевыми топорами.

Люди Сигурда были угрюмы. Они бряцали своими мечами и топорами по тяжелым щитам и толкали друг друга, борясь за честь возглавить атаку.

Они бы наполовину ослепли от солнца и задохнулись от дыма, но всё равно рвались в бой.

Слава значит всё - это единственная возможность быстрее попасть в Валгаллу, а воин, сразивший меня, прославится. Поэтому они и были полны решимости напасть на нас при свете гаснувшего дня.

- Отец Уиллибальд! - крикнул я.

- Господин? - отозвался взволнованный голос с другого берега.

- Принеси большое знамя! Пусть два твоих монаха держат его над нами!

- Да, господин, - произнес он с удивлением и радостью, и два монаха принесли широкое льняное полотнище с вышитым на нем изображением распятого Христа.

Я приказал им встать за самой дальней шеренгой и поставил рядом с ними двух воинов.

Если бы дул хотя бы малейший ветерок, огромное полотнище было бы неуправляемым, но сейчас оно красовалось над нами: зеленый и золотой, коричневый и голубой цвет и темная прожилка красного в том месте, где солдатское копье вонзалось в тело Христа.

Уиллибальд полагал, что я использую магию его религии, чтобы поддержать мечи и топоры моих людей, и я не разубеждал его.

- Оно отбросит тень на них, господин, - предупредил меня Финан, имея в виду, что мы потеряем преимущество от слепящего датчан низкого солнца, как только они зайдут в тень, отбрасываемую огромным стягом.

- Только ненадолго, - ответил я. - Стойте крепко! - крикнул я монахам, держащим массивные древки с закрепленным огромным полотнищем.

И сразу же, видимо подгоняемые видом развернутого стяга, датчане с воем рванулись в атаку.

По мере того как они приближались, я вспомнил свою самую первую стену из щитов. Я был так молод и так напуган, стоя на мосту не шире этого вместе с Тэтвайном и его мерсийцами против банды валлийских угонщиков скота.

Сначала они обрушили на нас ливень стрел, затем атаковали, и на том далеком мосту я познал возбуждающий восторг битвы.

Теперь, уже на другом мосту, я обнажил Осиное Жало. Мой главный меч был назван Вздох Змея, но его младшим братом было Осиное Жало, короткий и жестокий клинок, смертоносный в тесных объятиях стены из щитов.

Когда воины близки как влюбленные, когда их щиты давят друг на друга, когда чувствуешь запах их дыхания и гнилых зубов, видишь блох в их бородах, и когда нет места, чтобы взмахнуть боевым топором или длинным мечом, Осиным Жалом можно колоть из-под стены. Это меч для пронзания кишок, настоящий ужас.