Малахит

— Ешьте, ешьте, — улыбнулась она в ответ на его довольную улыбку, — а то скоро поварята набегут, будет суматошно.

— Поварята?

— Да, сегодня же бал, перед ним — торжественный ужин.

— Ах, да! А вы там будете?

— Да куда… — сказала она, смутилась, покраснела и побежала ставить чайник.

Паша уже доедал суп, когда на кухне появился голодный Вадим. Он чмокнул Яшму в щеку и уселся напротив Паши. Яшма тут же принесла ему тарелку бульона.

— Привет, — радостно сказал он.

— Ты слышал, что мне предстоит?

— Да-а, ты, мужик, почти женат.

— Это точно.

— Решил, кого осчастливишь?

— Представь себе, решил.

— Ну?! И кто? Ну, кто?

— Я думаю, что Лазурит вполне подойдет.

Вадим встал и так резко отодвинул от себя тарелку, что бульон расплескался по великолепной столешнице. Белоснежная льняная салфетка полетела прямо в лужу. Он вышел, оставив Пашу в полном недоумении.

Лазурит подошла к нему через четверть часа. Щеки ее пылали румянцем, черные глаза блестели слезами.

— Я нашла вас, — и Паша вздрогнул от неожиданного «вы», — потому что Вадим передал мне содержание вашего разговора. Я нашла возможным поговорить с вами прямо сейчас, поскольку уважаю вас и не хочу недоразумений. Наш с вами брак невозможен.

— Да я… — Паша не знал, что сказать, и она ушла, не дождавшись ответа. А он снова вернулся в прежнее уныло-депрессивное состояние.

«Ну хорошо, — размышлял он, разгуливая по парковым дорожкам и с тоской ощущая, как уходит время, и как каждый шаг приближает его к вечернему унижению, — хорошо. Допустим, Бирюза подберет девушек. Но их наверняка будет много. Даже если больше десяти — уже бред. А если к сотне? Кто знает, как они расстараются… И что же мне делать? Как выбирать?»

Паша представил, как он тянет жребий и приглашает претендентку на танец. Даже если бы он умел танцевать, это не решило бы ничего. В танце можно разве что рассмотреть, не ряба ли или не крива, да учуять, хорошо ли пахнет. Но разве можно потанцевать с сотней девушек и выбрать лучшую?

И воображение тут же подбросило следующую картинку: Бирюза по очереди отводит всех в отдельный кабинет (или за ширму) для личного разговора, или просто приглашает девушку на это дурацкое королевское возвышение за пашин столик. И вот они сидят, время идет, а Паша не знает, с чего начать. Ну с чего тут начнешь?

Или вот. Девушек приводят партиями и усаживают с ним за один обеденный стол. Они чего-то жуют, отрывают своими тонкими пальчиками виноградинки от веточек и раскусывают их белыми острыми зубками, хихикают, переговариваются между собой и все стараются как-то там выглядеть.

Бред. Ну не автосалон же это, в конце концов.

И Паша почувствовал, как в нем поднимается злость.

Он принял решение и с легким сердцем отправился к Бирюзе.

Паша зашел в малахитовый зал. На сцене уже стояли музыкальные инструменты, на столиках королевского возвышения поблескивали матовые бокалы. Последний уборщик собирал свои ведра и тряпки. Бирюза была здесь. Она встретила Пашу неглубоким вежливым реверансом и склонила голову набок, показывая, что готова слушать.

— Бирюза, я благодарю вас за заботу, — начал Паша и опять удивился, почему не дрожит у него голос, и откуда берутся слова, — но прежде, чем вы расскажете мне о планах брачного комитета, я хотел бы задать вам один вопрос.

— Слушаю вас.

— Скажите, у вас, лично у вас, а не у комитета, есть на примете девушка, которую вы хотели бы видеть моей женой, и которая была бы на это согласна?

— Да, есть, — ответила Бирюза, немного помедлив.

— Хорошо. Я прошу вас не называть мне ее имени сейчас. Так же я прошу не устраивать эти смотрины, — он едва сдержался, чтобы не сказать «дурацкие», и Бирюза, кажется, поняла это, — и просто подарить мне эти шесть дней. Если на исходе шестого дня я не сделаю предложения, моей женой станет ваша избранница. И мне все равно, кто это будет.

Паша кусал губы от напряжения. Это было страшнее, чем идти в бой.

Он направлялся в мастерские.

Агат сидела в маленькой светлой комнате за рабочим столиком. Рядом с ней сидела Сардоникс. Обе они смотрели на будущего короля с изумлением.

В эту минуту Паша ненавидел Сардоникс. Зачем она здесь? И что он должен теперь говорить? И не нарушил ли он правил приличия, войдя в их мастерскую вот так, без предупреждения?

Теперь задавать себе вопросы было поздно. Надо было либо разворачиваться, уходить и жениться через неделю неизвестно на ком, либо…

И Паша протянул Агат тонкую розу, купленную специально для нее:

— Все, конечно, в курсе того, что мне ищут жену. Что я ищу жену… И было бы глупо говорить, что этот визит и эта роза не имеют никакого отношения… — Он замолчал, поняв, что не знает, как закончить фразу. — Да, было бы глупо.

Паша со стыдом почувствовал, что вспотел. Мало того, ему показалось, что пот пахнет резко и едко. Но он все-таки собрался с силами и продолжил:

— Так вот, я не определил, кто будет моя… Да и бал сегодня будет просто праздничный по случаю избрания. А с вами я просто хотел бы познакомиться поближе.

Главное было сказано.

Агат внимательно посмотрела на него. Во взгляде, обычно твердом, чувствовалось смущение, и Паша никак не мог понять, приятно или неприятно было ей это слышать.

— Да… Я — да…

— Если вы не против… — обернулся Паша к Сардоникс.

— Конечно, — она заспешила к двери. — Конечно, я не против… Тем более, что имя Агат было в списке невест… — И Сардоникс вышла.

— Ее имя тоже там было, — Агат лукаво глянула Паше в лицо, и оба они рассмеялись.

Паша молча смотрел на нее и думал о том, что она сейчас совсем другая. Куда-то делись ее резкость и решительность. Взгляд стал мягче. Она смотрела снизу вверх, заглядывала в его глаза, улыбалась, и Паша понимал, что он подчинил ее каким-то непостижимым образом. И мысль о том, что такая она только с ним, наполняла его гордостью.

И еще он думал о том, что если она подойдет вплотную, то макушка ее окажется точно у него под подбородком. И он сможет окружить ее собой со всех сторон.

И она подошла — робко и несмело, будто прочитав его мысли, и он почувствовал ее теплое дыхание в ямке между ключиц.

— Я люблю тебя, — сказал Паша. А она вздохнула и прижалась щекой к его груди.

Он хотел поцеловать ее волосы, но не смел этого сделать…

Все было волнующе и страшно: это происходило с ним первый раз в жизни.

— Ваше Высочество! — из-за двери донесся резкий голос Бирюзы. Паша резко шагнул назад, а Агат осталась стоять так, будто все еще к нему прижималась.

— Ваше Высочество! Я повсюду вас ищу. Пора одеваться к балу, — деловито объявила Бирюза, входя в комнату.

В большой малахитовый зал Паша вошел последним. На нем были короткие бархатные штаны, подвязанные чуть выше колена, сапоги, камзол, в прорези которого виден был тонкий шелк рубашки и короткий, наброшенный на одно плечо плащ.

Толпа почтительно расступилась, освобождая дорогу к королевскому возвышению. Пока он шел, люди перешептывались. Паша едва слышал этот шепот, он скорее ощущал его, словно в темноте, в пустой комнате, его коснулось чье-то дыхание.

Паша взошел по ступеням и остановился, не зная, куда себя девать, что говорить, что делать, как убежать от этих пристальных вопросительных взглядов.

Но все оказалось не так страшно. Бирюза представила его и объявила начало бала. Заиграла музыка, пары закружились в медленном вальсе. Многие вышли в сад, где были накрыты столы с закусками и вином. Паше тоже налили вина, Аквамарин подошел к нему и начал неспешный рассказ об эпохе Великого Малахита.

Паша слушал принца, а сам то и дело посматривал в зал, и никак не мог увидеть там Агат. А потом вдруг увидел. Она стояла совсем близко и смотрела на него. Сердце защемило от этого взгляда. Там была надежда, была грусть, было желание быть сейчас рядом с ним… Он мог бы, конечно, сойти по ступеням, протянуть руку и отвести ее на возвышение, за свой столик. Но это было равноценно тому, чтобы объявить ее будущей женой. Но Паша стеснялся. Он не хотел, чтобы их обсуждали. Он хотел, чтобы любовь его оставалась в тайне хотя бы несколько следующих дней.