Страница 58 из 143
— Не пиратскими ли, вернее сказать! — вставил Коллингвуд.
— Неужели вы не можете относиться вежливее к своим друзьям? — возразил циничный старик. — Нет-с, не пиратскими, именно корсарскими. Мы имеем восемьсот прекрасных матросов и тысячу двести сухопутных джентльменов. Мы уничтожили и ограбили несколько сот купеческих кораблей, опустошили множество замков и навели ужас на весь Лондон. Богатые коммерсанты, банкиры и арматоры платят нам правильную дань, лишь бы избежать разорения. Милорду Коллингвуду мы помогли сделаться герцогом Эксмутом, взамен чего он подписал для нас две бумаги…
Помните, милорд, как это было? Вы не хотели подписывать, вы церемонились, но старый Пеггам сумел настоять на своем. Вы написали и расчеркнулись… Теперь мы с вами квиты. Бумаги вам возвращены… Гм! Да… возвращены…
— Охота вам вспоминать о ваших злодействах! — с неудовольствием заметил Коллингвуд.
— Нет, отчего же?.. Они нам много пользы принесли. На острове, который служит нам убежищем, где живут жены и дети наших сочленов, где у нас лечат раненых и больных и призревают слабых, где я полновластный господин, у меня собраны несметные богатства в золоте, серебре, в драгоценных камнях и тканях, в произведениях всевозможных искусств. Я исполнил все, чего желал, одного только мне не удалось еще добиться.
— Чего именно? — спросил Коллингвуд.
— Три экспедиции предпринимал я против Розольфского замка — и ни одна из них не удалась. Мечта овладеть старым поместьем Бьёрнов не дает мне спокойно спать, отравляет мне всякое удовольствие… Сорок поколений Бьёрнов, дружинников Роллона, скандинавских викингов, в течение десяти веков накопили в этом замке все, что только произвел человеческий гений чудесного и изящного за все то время, как существует мир. Не пренебрегая и современными произведениями искусства, Бьёрны главным образом были антиквариями; их корабли, бороздившие все моря, привозили в Розольфсе китайские вазы и дорогие статуи времен династии Цинь, превосходные японские бронзовые вещи, сделанные три тысячи лет назад, многовековую слоновую кость, почерневшую от времени, как русская кожа, индийских идолов из чистого золота… Я там видел…
— Да разве вы там были?
— Был, к своему несчастью, и пришел в неистовый восторг. Я там видел огромный бриллиант, который вдвое больше всех известных бриллиантов мира и изображает, понимаете ли, Афродиту под видом молодой и прекрасной девушки, лежащей на лотосовом листе. Индийское предание гласит, что эту фигурку гранили четыре поколения художников в течение двух веков. Это чудо искусства лежит на золотом блюде с изображением морских волн, из которых выходит Афродита. Такой шедевр дороже миллиардов… Да что! Разве можно описать словами всю эту роскошь? Представьте себе рубиновых погребальных жуков времен Сезостриса, скипетры и короны эфиопских царей первой расы, греческие статуи неподражаемой свежести, серебряные амфоры, блюда, золотые кубки ассирийских царей равнины Халдейской… Нет, уж лучше не буду говорить, а то только себя раздражаешь понапрасну. Одним словом, в громадных залах Розольфского замка собраны все богатства древности, средних веков и новейшей эпохи до конца XVII века. Прежние Бьёрны хвастались всем этим; драгоценная коллекция показывалась князьям, магнатам и ученым. Мне удалось проникнуть туда в свите одного пэра, у которого я служил секретарем. Но с тех пор как из музея пропало несколько вещей, двери его безжалостно закрылись. Нарочно распространен был слух, что все эти богатства распроданы и развезены по разным местам. Но это неправда; Харальд с умыслом скрыл их от любопытных глаз. Теперь вы понимаете мою радость, милорд? Фредерик Бьёрн находится в моей власти, и я могу быть уверен в удачном исходе новой экспедиции против Розольфского замка, сокровища которого я все перевезу на свой остров.
— О каком же это острове вы все говорите? — спросил Коллингвуд, любопытство которого было задето.
— Это для вас все едино, потому что вы все равно его никогда не узнаете. Его не открыл еще ни один географ, ни один мореплаватель. Он лежит в стороне от известных дорог… Впрочем, если вам непременно хочется знать, как он называется, то извольте: «Безымянный остров». Это название я сам ему выдумал. Нужно три года беспорочно прослужить «Товариществу», чтобы быть допущенным туда, обзавестись там семьей и пользоваться всеми правами и преимуществами, соединенными со званием гражданина острова. Получивший эти права работает год на суше и на море, а год отдыхает и наслаждается жизнью, потом опять год работает и год отдыхает — и так далее. Все, что только выдумано для счастья и наслаждения, собрано на острове в изобилии и дается всем, сколько кому угодно. Единственное условие ставится для принятого на остров — это обзавестись там семьей. Таким путем мы ограждаем себя от измены, так как за изменников отвечают их семьи. Надод, например, не может быть допущен на остров, потому что служит всего только два года, хотя и в важной должности предводителя лондонского отряда. Впрочем, я могу положительно сказать, что он никогда и не будет допущен, потому что «Товарищество» не прощает ни малейшей погрешности, а ведь он собирался от нас убежать с нашими же деньгами.
— О, я вовсе не добиваюсь чести прожить с вами всю жизнь, мистер Пеггам, — заявил бандит.
— Знаю, — возразил удивительный старик. — И ты бы гораздо лучше сделал, если бы сказал мне это прямо. Ту сумму, которую ты собирался похитить, я бы отдал тебе в награду за твою службу добровольно. Я и теперь готов отдать тебе ее с условием, что ты уйдешь от нас не прежде окончания новой экспедиции против Розольфсе, каков бы ни был ее исход.
— От всего сердца принимаю это условие! — произнес удивленный такой непонятной щедростью Надод.
Старик-нотариус в этот вечер то и дело ставил бандита в тупик.
IX
В ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ ПЕГГАМ, ЭТОТ фантастический старик, чрезвычайно вырос в глазах Коллингвуда. Адмирал начал почти восторгаться этим необыкновенным человеком, который, подобно Магомету, привлекал к себе последователей обещанием им всяческих наслаждений, с той лишь разницей, что арабский пророк сулил наслаждения после смерти, а Пеггам устроил свой рай тут же, на земле.
Адмирал задумался и молчал. Начальник «Грабителей» подождал немного, не скажет ли он что-нибудь, и заговорил опять сам, улыбаясь не без лукавства.
— Ну, милорд, как же вы находите мои маленькие комбинации? Меня обычно называют разбойником — и вы, милорд, в том числе. Это глубокая ошибка. Я же не кто иной, как филантроп, только благодетельствую не всему человечеству, а известной группе людей — само собой разумеется, за счет всех остальных. Я — как добрый король, пекущийся о своих подданных…
Странная идея вдруг промелькнула в голове Коллингвуда, не перестававшего ни на одну минуту терзаться угрызениями совести, но он не успел сообщить ее Пеггаму. В комнату вошел Мак-Грегор и ввел гонца, которого ожидал вождь «Грабителей».
— Что нового, Иоиль? — торопливо спросил нотариус.
— Шестьдесят человек, взятых с трех кораблей, стоящих в Саутварке, беглым шагом идут сюда. Ходоки превосходные: я едва успел обогнать их на четверть часа.
— Кто ими командует?
— Эдмунд Бьёрн, которому хочется поскорее увидеться с братом.
— Не заметил ли ты чего-нибудь особенно интересного?
— Нет, господин мой, ничего не заметил. Как только розольфцы сошли с кораблей на землю, они разделились на два отряда и двинулись вдоль берега Темзы. Я побежал боковыми кварталами, там дорога прямее и потому короче минут на десять, да столько же или около того я выиграл быстрой ходьбой.
— Хорошо. Ты знаешь, что тебе следует делать дальше?
— Знаю, господин.
— Ступай же. Я тебя не задерживаю.
Гонец ушел.
— Господа, надо торопиться! — сказал Пеггам, обращаясь к Коллингвуду и Надоду. — Времени терять нельзя ни одной минуты. Иди за мной, Надод. Адмирал постарается пока задержать здесь своего секретаря, а мы тем временем впустим в дом своих людей.