Страница 114 из 143
Произошло великое сражение, и так как оводы были сто раз многочисленнее, чем пчелы, то эти последние и были все перебиты.
Тогда оводы овладели ульем и долгое время жили в изобилии.
Рои пчел — это деревни шудров, а оводы — это обитатели джунглей.
О парии, научитесь действовать, как ваши братья оводы.
6. Домбару и крокодил
Один домбару (так называются парии-жонглеры и бродячие комедианты) переплывал реку и увидел крокодила, который попался в ловушку; он метался среди волн с железным крюком, который зацепился внутри его пасти.
— А что ты мне дашь, — откликнулся домбару на мольбы животного, которое взывало к нему о помощи, — если я освобожу тебя от этой штуки, которая тебе грозит гибелью?
— Я вознагражу тебя, — отвечал ему царь рек, — так, что тебе не останется ничего желать больше до конца дней твоих.
Домбару, прельщенный этим обещанием, принялся за дело, и после долгих усилий ему удалось освободить зверя.
Но в ту минуту как он стал просить обещанную награду, крокодил схватил его зубами за ногу и изо всех сил поволок его на глубину.
— Ах, мошенник, ах, злодей, разве ты это обещал мне? — вопил несчастный.
— На что ты жалуешься? — сказал ему крокодил. — Разве не правда, что когда я тебя съем, ты больше уже никогда ни в чем не будешь испытывать нужды? Ты лучше скажи-ка мне спасибо за то, что я тебя избавлю от бедствий и печалей твоей нищенской жизни. Разве ты не помнишь, что сказал мудрец: «Лучше сидеть, чем стоять, лучше лежать, чем сидеть, и лучше умереть, чем лежать».
— О, вероломный, так вот что ожидало меня за то, что я спас тебя? Оставь при себе свою премудрость и не отнимай у меня моей нищенской жизни.
— Откуда ты взялся, такой чудак, — продолжал зверь, — что не знаешь общего правила, царствующего на земле — воздавать злом за добро? Ну хорошо. Коли ты сам этого не знаешь, я обожду; спросим кого хочешь о нашем деле, пусть нас рассудят другие. Если найдется хоть один, который скажет, что ты прав, я тебя пощажу.
Домбару принял предложение и обратился к кокосовой пальме, которая склоняла над рекой свою возвышенную главу; он спросил у дерева, позволено ли воздавать добром на зло.
— Как можешь ты меня об этом спрашивать? — ответила пальма. — Разве ты не знаешь, что именно таково поведение твоих собратьев в отношении меня? Я кормлю их своими плодами, я пою их своим соком, мои листья служат кровлей для их жилищ. А чем они меня вознаграждают за услуги, которые я им оказываю? Как только старость истощает мои соки и я перестаю производить плоды, они рубят меня, отнимают у меня жизнь, чтобы на мое место посадить молодое дерево. Я всегда только и вижу, что люди воздают злом тем, кто их питает; это вошло у них в обыкновение.
Тогда домбару обратился к старой корове, которая паслась на тощей траве, росшей по берегу, и предложил ей тот же самый вопрос.
— Напрасно ты меня об этом спрашиваешь, — отвечало бедное животное. — Я пахала для людей землю, я их кормила своим молоком, я отдавала им своих детей, чтобы и они также служили им. А вот теперь, как стала я ни к чему не пригодна, хозяин выгнал меня, чтобы не кормить даром, и я брожу по пустынным местам, пока не стану добычей хищных зверей.
Тот же вопрос был в третий раз обращен к собаке, которая проходила мимо, и она ответила:
— Я ласкаюсь к своему хозяину, я его охраняю, я караулю воров, которые намереваются проникнуть в его дом, и за это получаю только побои.
— Ну, довольно с тебя и этого, — сказал крокодил. — Теперь тебе нечего жаловаться, если я обойдусь с тобой так же, как твои собратья обходятся со всеми другими существами. И, не слушая больше воплей домбару, он уволок его под воду.
Никогда никому не оказывай никакой услуги, если не хочешь рисковать собственной гибелью.
Помни, что благодетель — бремя более тяжелое, нежели та башня, которую ставят на спину боевого слона.
7. Вор и раджа
Один вор, прославившийся сотней ловких проделок, кончил тем, что попался и был осужден на смерть.
Траванкорский раджа, к которому его привели, сказал ему:
— Я дарую тебе жизнь, если ты укажешь мне вора искуснее тебя.
— Если так, то прикажи освободить меня немедленно, — отвечал ему ловкий пройдоха, — потому что я укажу тебе не одного вора, а десять, сто, тысячу, и притом сейчас же, не сходя с места.
— Хорошо, только сначала ты укажи, — отвечал ему раджа. — А там уж видно будет, заслуживаешь ли ты помилования или нет.
Тогда вор назвал ему поименно всех министров, всех областных начальников и всех сельских сборщиков податей.
— Он прав, — тотчас же согласился раджа. — Развяжите и отпустите этого человека. Все люди, которых он назвал, в самом деле искуснее его, потому что он попался, а они не попались.
Знай, что добродетель служит для людей только покровом, под которым они прячут свои пороки, и что самый добродетельный — это самый ловкий.
8. Кабан, олень и охотник
Один кабан бежал, а за ним гнались охотники. Он уже совсем истомился, охотники наседали на него, и он с минуты на минуту ожидал, что его пронзят стрелами.
В это время он встретил оленя, который горько печалился о своей заблудившейся лани.
— Не встретил ли ты ее где-нибудь случайно? — спросил он у кабана.
— Да, — отвечал тот. — Поспеши спуститься с этого холма, и ты найдешь ее внизу, в трясине, откуда ей не выбраться без твоей помощи.
Обрадованный олень со всех ног помчался в указанном ему направлении и как раз набежал на охотников, которые, видя перед собой более благородную добычу, погнались за ней, оставив в покое кабана.
Всегда следует уметь пользоваться всякими обстоятельствами. Изворотливый человек никогда не попадает впросак.
9. Две лисицы
Каратака и Даманака, две лисицы, прославившиеся своей хитростью, порешили вступить в союз для того, чтобы усладить свою жизнь и доставить себе кое-какой лишний досуг и отдых.
Они условились, что в то время, как одна будет сидеть дома и охранять жилище, другая будет уходить на охоту и добывать продовольствие.
В первый же день они кинули жребий, кому оставаться, кому уходить. Каратаке пал жребий оставаться дома, а Даманака ушла на охоту.
Охотница прежде всего захватила горлицу в гнезде и пожрала ее и ее яйца. «Прежде всего насытимся сами, — рассудила она, — а затем уже поохотимся и ради кумы».
И вот в течение целого дня она неизменно придерживалась этого рассуждения, вечером же, когда она готовилась вернуться домой, держа в зубах тощего ибиса, пойманного около ручья, она рассудила так: а ведь, пожалуй, не стоит и приносить домой такой тощий кусок, а то Каратака еще скажет, что я все хорошие куски съела сама, а ей принесла какую-то дрянь. И успокоив себя этим рассуждением, она тут же съела ибиса.
Тогда, придав себе самый печальный и изнуренный вид и притворившись хромающей, она вернулась к товарке и сказала ей:
— Я все время подкарауливала чудесного аппетитного козленка, но его матка увидела меня, бросилась с рогами наперевес, и вот сама видишь, как она меня обработала. Теперь твоя очередь идти на охоту. Ступай, может быть тебе больше посчастливится, чем мне.
Каратака искренне пожалела свою подругу.
— Хочешь, — сказала она ей, — я приложу тебе к ноге особый пластырь? Я знаю, как его надо готовить. Мой отец когда-то занимался врачеванием и научил меня разным секретам.
— Нет, — отвечала Даманака, — ты лучше иди и постарайся достать какой-нибудь еды, потому что если ты не накормишь меня, то я умру от голода.
Каратака в свою очередь пошла на охоту. Когда настал вечер, Даманака увидела ее, как она возвращалась к их логовищу, хромая еще сильнее, чем сама Даманака накануне.
— Ты что же, ничего не нашла, ничего мне не принесла? — спросила она Каратаку.
— Найти-то нашла, — отвечала Каратака, — да нашла только удар палкой, который меня и привел в такое вот состояние, как сама видишь. Я как раз встретила того самого козленка, которого тебе вчера не удалось взять. Матки около него не было, и я уже совсем схватила его, а пастух увидал…