Страница 112 из 143
«Когда царь, — говорится далее, в двадцатой главе, — узнает что-нибудь важное от одного из своих соглядатаев, которого он послал для обозрения области, он должен послать туда другого соглядатая, не говоря ему ничего о том поручении, которое уже выполнено первым соглядатаем. И если донесения обоих посланных совпадут между собой, тогда царь может быть спокоен, что он напал на след истины».
Двадцать первая и двадцать вторая главы возвращаются к личным качествам царя; первая из них указывает на необходимость закаленного характера у царя, вторая поучает, что «лишь в ожесточенной работе, а не в телесных наслаждениях царь находит средства к разрешению всяких затруднений». И автор ссылается на то, что «все цари, оставившие по себе великую славу мудрости, обязаны ею только непрестанному труду, которому они предавались».
«Когда царь впадает в бедствие, не сделав ничего такого, в чем мог бы себя упрекать, — говорит автор в заключительном падье этой части, — пусть он его переносит с ясной душой, пусть, послужив раньше примером могущества, он теперь послужит примером в несчастье». И автор заканчивает эту часть словами:
«Царю лучше погибнуть на поле брани, нежели сдаться врагу; от крови царей, павших на поле брани, родятся герои».
В третьей части мы знакомимся с воззрениями автора на обязанности министров и другого начальства, а затем и подданных. К министрам он предъявляет высшие требования.
«Кто не любит царя, — говорит он, — и не готов посвятить свое имущество, самого себя, свою семью благу государства и славе своего повелителя, тот не должен и принимать на себя сложные обязанности министра». Точно так же отговаривает он от принятия на себя этой должности тех, кто имеет значительный круг бедных родственников, ибо, — «кто поручится, что он не злоупотребит своим положением для обогащения родни». Главным добрым качеством хорошего министра автор считает красноречие; искусным словом он способен убедить в благих действиях и разубедить в нехороших.
Очень цветисто и красноречиво изложена пятая глава этой книги:
«Есть нечто, превышающее своим блеском алмаз, своей чистотой — золото, и ценностью — жемчуг. Нечто, встречающееся реже, нежели розовый лотос, прекраснее, чем белая лилия, символ добродетели. Нечто обширнее океана, диковиннее неба, усеянного звездами. Эта вещь — хороший министр. Счастлив тот царь, который найдет себе такого, и ничто не сравнится с его радостью, ибо это служит знамением любви богов».
Приводим целиком заключительную главу книги, в которой автор делает трогательное лирическое воззвание к своим братьям, париям:
«Таким-то путем, по дружному взаимодействию отцов семейств, царей, министров, послов и воинов, в сем мире все преуспевает, все выполняет предначертания богов.
Пробудись, человек джунглей, ты, что спишь века в своей презренной жизни; для тебя и одним из твоих написана эта книга обязанностей. Проснись, чтобы завоевать свое место на солнце и дать благо народу.
Научи своих детей петь эти стихи, где прославляются добродетели, правосудие, мужество, и тогда в их жилах будет течь более благородная кровь. Проснись, человек джунглей!
Проснись, дай предков сынам твоим, и пусть через тысячу лет и дольше будут прославлять твое мужество и твое освобождение.
Земля велика, каждый человек имеет право попирать ее, обрабатывать, строить на ней города и собирать с нее зерно, чтобы обеспечить предку спокойную старость. Пробудись, человек джунглей.
Пробудись, и ты будешь тоже обладать и зелеными жатвами и стадами, и на твоих восхищенных глазах свободные молодые люди будут обращаться с радостными словами к стройным юным девушкам.
Проснись, человек джунглей, проснись, жизнь ждет тебя, приди и приветствуй ее, как подобает человеку, и когда враги твои увидят тебя восставшим, они отступят в страхе и ужасе, как палач перед жертвой, восставшей из костра, чтобы поразить его. Проснись, человек джунглей!»
Книга Тируваллува представляет для нас весьма серьезный интерес. Кроме ее философского и поэтического значения, которое в ней оценивают все знатоки и любители восточной литературы, она имеет еще значение как единственная известная нам попытка пробудить париев и способствовать их освобождению.
Но Тируваллува не стал, подобно Моисею или Спартаку, проповедовать вооруженное восстание; он, подобно мирному миссионеру, пошел в глубь джунглей с книгой в руках и стал там петь песни в честь добродетели, мужества, целомудрия, самоотверженности. Он верил в мощь добра, и его сородичи с любопытством и вниманием слушали его и пели вместе с ним, но, увы, продолжали вести ту же скотскую жизнь их предков.
— Где же нам собираться в поселки? — говорили ему везде и всюду. — Где эти жатвы, которые ты сулишь нам? Покажи нам ту землю, на которой мы можем мирно пасти наш скот, землю, которую мы можем передать в наследство нашим детям? Добродетель хороша для того, кто владеет, кто может спокойно пользоваться благами мира. А нам, не имеющим права даже рвать траву в джунглях, что на нашу долю останется? Что такое честь, что такое целомудрие, преданность, воздержание для того, кто не смеет брать воду из реки, не смеет сорвать цветка в лесу, плода с дерева без того, чтобы не стать вором и не понести кары за кражу?.. Разве достаточно только петь вместе с тобой: «Парии тоже люди!» — для того, чтобы с нами перестали обращаться, как с дикими зверями, чтобы сняли для нас запрет с земли, воды, риса и огня?
Что мог ответить на это Тируваллува?
Это был мечтатель. Прежде чем сочинять эту свою идеальную конституцию для народа, царей, воинов, он должен был освободить несчастных, для которых ее предназначал.
Если бы на обращенные к нему вопросы он отвечал: «Земля, которую вы ищите, — вот она, у вас на глазах; пробудитесь с огнем и железом в руках, отомстите тем, кто вас сделал тем, что вы есть»; если бы он проповедовал войну, грабеж, разрушение, он увлек бы миллионы людей. А он проповедует мир, и вот, по его же собственным словам, он пронесся, «как благовонный ветерок, едва сгибающий вершины великого леса, а не промчался, как ураган, который поднимает моря и опустошает города».
Тируваллува был только голос, а нужна еще рука. Парии хранят память о нем, поют его стихи, и это все, что осталось от него и от его попытки перерождения своих собратьев.
Для того, чтобы закончить картину физического и нравственного состояния париев, мы приведем здесь несколько образцов басен, сказок, сатир и фарсов, плодов фантазии их рапсодов. Эти образцы послужат прекрасной характеристикой несчастных отщепенцев, натура которых состоит из смеси легковерия и скептицизма.
Надо только предварительно заметить, что странствующие поэты и комедианты отверженного племени знать не знают никакой узды и решительно ни перед чем не останавливаются. Поэтому приходится делать строгий выбор материала, чтобы удержаться в границах европейского литературного приличия. Нас поражают черты бесцеремонности у многих писателей классического мира Европы, Но в индусской литературе мы то и дело встречаем уже не бесцеремонные, а прямо чудовищные отступления от самых законных требований нравственной опрятности. А между тем именно эти-то пикантные места, по-видимому, особенно нравятся местной публике, которая их слушает и смотрит с шумным восторгом.
Просим только читателя помнить, что мы с ним на Востоке, что мы изучаем очень древнюю цивилизацию, и поэтому некоторые отступления от наших обычных литературных форм и норм никого не должны смущать. Замечательно еще то обстоятельство, что в баснях париев, где действующими лицами по большей части являются животные, никогда не встречаются нецензурные места. Мы собрали до полусотни этих басен, и ни в одной из них не было ровно ничего даже сомнительного. Только их общий нравственный характер небезупречен, потому что обычная мораль басни клонится к тому, чтобы осмеять лучшие свойства человеческого духа: самоотвержение, воздержание, мужество и т. д. Нам даже думается, что басни париев сочинены не ими самими, а еще в незапамятные времена заимствованы из каких-нибудь брахманских сборников.