Суровый воздух

Окончив пометки на карте, Рогозин принялся что-то записывать в блокноте, поддакивая в трубку. С лица его не сходила лукавая улыбка.

Положив трубку на аппарат, он встал и торжественно произнес:

– Товарищи, получены две радостные вести: первая – наш южный десант прорвал этой ночью кольцо врага в Эльтигене и соединился с керченским десантом!

– Вторая, – продолжал Рогозин, – касается некоторых из вас лично. Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР лейтенант Попов награжден орденом Ленина, – и Рогозин шагнул к Попову, протягивая ему руку.

Землянка задрожала от радостных возгласов. Летчики обступили товарища.

– Еще не все, – поднял блокнот Рогозин. – Орденами Боевого Красного Знамени награждены лейтенант Оленин, лейтенант Борода, старший лейтенант Черенок, лейтенант Пуля и орденами Отечественной войны первой степени – лейтенант Зандаров, лейтенант Аверин.

Список награжденных был большой. Дальше шли фамилии стрелков, техников, оружейников, среди которых была и Таня Карпова, награжденная медалью «За боевые заслуги».

Со всех сторон посыпались взаимные поздравления. В этот час о полете на боевое задание никто и не думал. Погода была настолько гнилой, что Хазаров, ознакомившись с метеокартой, отдал приказ летному составу заниматься теоретической подготовкой. Распустив экипажи, подполковник послал вестового за чаем, а сам принялся натирать корки хлеба чесноком, лучшим, по его мнению, средством против язвы. Но завтрак командира полка был неожиданно нарушен. К землянке из тумана подкатил кургузый «виллис» командира дивизии.

Генерал Гарин бодро сбежал по ступенькам вниз и прежде чем дневальный успел открыть рот, чтобы предупредить Хазарова о его приезде, Гарин стоял уже перед подполковником.

Пока Хазаров докладывал о занятиях личного состава полка, генерал понюхал воздух и поинтересовался:

– Что это, подполковник, у вас на командном пункте? Чесноковую колбасу изготовляют?

Хазаров извинился, объяснил, что это он так лечится от язвы, и мигнул глазом капитану Рогозину открыть дверь.

Сняв папаху, генерал присел на пододвинутый ему Рогозиным единственный на командном пункте стул и спросил:

– Почему летный состав не на командном пункте? Готовность «два» я, кажется, не отменял?

– Капитан Рогозин, немедленно вызовите все экипажи, – приказал Хазаров.

– Не нужно, – остановил его командир дивизии. – Постройте летный состав и вынесите знамя. По стоянкам передайте, чтобы самолеты были готовы. Закажите радиопровод. Сегодня будем летать.

– Есть летать! – повторил Хазаров, удивленно поднимая брови.

Через пять минут летчики выстроились у командного пункта. В первой шеренге стояли пилоты, сзади – их стрелки. Вдоль строя торжественным шагом знаменосцы с гордостью пронесли боевое гвардейское знамя. Тяжелое шелковое полотно, обшитое золотом, волнами переливалось на ветру. Генерал произнес короткую речь.

– Товарищи гвардейцы! – сказал он. – Главная группа войск с Эльтигена находится сейчас на Керченском плацдарме, но часть, прикрывавшая отход, осталась в тылу противника. Окруженные фашистскими танками на высоте Митридат, десантники отбиваются последними гранатами. Под угрозой жизнь сотен людей. Метеорологические условия сегодня не позволяют нашей авиации оказать им помощь, но командование армии решило послать. группу штурмовиков для уничтожения танков. Эта задача поручается вам, товарищи летчики. Зная вашу летную подготовку, высокий боевой дух всего коллектива, я уверен, что это труднейшее задание, от выполнения которого зависит спасение жизни наших товарищей, будет вами выполнено с честью, по-гвардейски. Генерал повернулся к подполковнику:

– Зачитайте боевой приказ.

Хазаров зачитал и в заключение сказал:

– На цель пойдет одна четверка. Полет усложненный из-за погоды. До пролива придется лететь вслепую.

Состав группы не назначаю. Полетят желающие, но, подчеркиваю, идти на задание могут лишь те, кто натренирован для слепого полета на малой высоте. Группу поведет… – медленно произнес он и, задумавшись, остановился.

– Группу поведу я, – спокойно произнес Грабов и вопросительно взглянул на командира дивизии. – Разрешите?

Генерал утвердительно кивнул головой.

– Кто желает лететь с подполковником Грабовым, три шага вперед! – громко скомандовал Хазаров.

Строй дрогнул, и все экипажи дружно отчеканили три шага.

Гордая улыбка скользнула по сухому лицу Хазарова. Но тут же лицо его снова стало серьезным.

– Внимание! Назначаю ведомых: слева летит лейтенант Пуля, справа – старший лейтенант Черенков, за ним – лейтенант Оленин. Вылет немедленный. Экипажи, по машинам!

– Пойдем, Валентин, – повернулся Остап к стрелку Уманскому. – Спасать жизнь людей – великое дело. Там, может статься, друг наш Борода погибает…

Бортстрелок последовал за ним. Подойдя к самолету, они оглянулись. Полк по-прежнему стоял в строю. На правом фланге, слегка склонившись вперед, колыхалось боевое знамя. Такая непривычная обстановка перед вылетом волновала летчиков.

Надевая парашют, Остап торопливо затянулся папиросой «Казбек», которую поднес и молча сунул ему техник Школяр. Всем было известно, что папиросы из заветной коробки Школяр извлекал только в исключительных случаях. Самолеты один за другим выруливали на центр поля. У полотнища «Т» стоял Гарин с флагом в руке. Генерал лично выпускал самолеты. Впереди, в молочно-сизом тумане, тускло затеплилась ракета. Новая «звездочка» Грабова побежала по полю. Остап дал газ на взлет и в последний раз взглянул на аэродром. Края его тонули в тумане. Машины одна за другой отрывались от земли и пропадали в мутной мгле. Летели поотдельности, во избежание столкновения.

Набрав высоту, Остап повел самолет к проливу. Летчику казалось, что он летит в разведенном овсяном киселе. За стеклами кабины ничего не было видно, – стояло густое матовое пятно. Где-то внизу, совсем рядом, неслась земля. Малейшее неправильное движение рулем, и самолет заденет за что-нибудь крылом. Тогда… Глаза неотрывно смотрели на стрелки приборов. Временами, только на одно мгновение, летчик отрывал левую руку от рычага управления мотором и смахивал пот, наползавший на глаза. Во рту было сухо. Наконец туман стал прозрачнее, реже. Внизу под машиной зарябили свинцовые волны. Пролив. Самолет выскочил на простор, Остап облегченно вздохнул.

– «Горбатые», «горбатые»! Я – Грабов! Я жду вас над Чушкой, – услышал он в наушниках позывные замполита и развернул самолет к косе. Черенок и Оленин были уже там, на своих местах, Остап пристроился к ним, и через минуту Чушка осталась позади. В пасмурной холодной дали стал вырисовываться крымский берег.

Рука Остапа повернула выключатель аэродромного радиопривода Роза. Теперь антенна должна будет ловить музыку пластинок и голос радиста, которые на обратном пути помогут найти в тумане свой невидимый аэродром.

«Говорит радиостанция Роза…» – приготовился услышать летчик, но вместо этого в наушниках зазвучала матросская песня:

Остап зло сплюнул и поморщился.

– Вот осел!.. Раскаркался… Нет, чтоб камаринского поставить или гопака – похоронную завел! Морду набить за такие шутки…

«Илы», прижимаясь к воде, неслись к Керченской бухте. Едва их расплывчатые пятна показались под облаками, над гаванью разразилась огненная пурга. Зенитный огонь ста тридцати шести батарей заметался над городом. Стрелял берег, стреляли дома, катера. Казалось, деревья даже стреляют! Штурмовики неслись напрямик среди разрывов. Машины мотались, вздрагивали, пучилась обшивка, зловещие цветки пробитого дюраля покрывали плоскости. Под крыльями замелькали рвы, траншеи, исковерканные, запутанные в колючку балки, груды битого известняка. Грабов развернул группу на Митридат. Словно огненные рога, трассы эрликонов впивались в животы «илов». У подножия Митридата чернели коробки немецких танков, а вокруг них щетинились рыжие трассы.