Страница 1 из 42
А У НАС ВО ДВОРЕ...
Сейчас мне кажется, что это всё произошло только вчера. Бесконечно длинная череда дней словно спрессовалась в одни сутки. Спрессовалась в моей памяти, разумеется.
Вообще, странная штука - память человеческая. По каким законам одни впечатления она бережно укладывает на самые доступные и почётные полки, а другие отправляет в бездонное подвальное хранилище? Этого не знает никто. Иногда память подводит, иногда обманывает или жестоко шутит. Случается, ставит перед фактами, которые очень хочется забыть, ну просто очень. Лучше бы одни приятные, ласковые воспоминания сохранялись. Нет, память, с одной стороны, скрупулёзна, подбирает всё до мельчайших крох: изображение, звук, цвет, запах, ощущение, чувство. С другой стороны - она взбалмошна. Взбрендит ей в разгар у тебя хорошего настроения нечто постыдное из запасников на божий свет выволочь, и меркнет радость, опускаются руки. Наоборот тоже иногда происходит. Шалит память, развлекается. Что провоцирует её на шалости? Поди, разберись.
Вчера ближе к вечеру в палату зашла медсестра Люба, которую я терпеть не могу, и сказала заветную фразу:
- Готовься к выписке, Антонина. Послезавтра домой.
Любу я невзлюбила ещё до операции. По одному голосу. Мне не разглядеть было отчётливо, старая она или молодая, худая или толстая, милая или уродливая. Никакая, может? Голос у неё без характерных возрастных интонаций. Зато еле уловимая скрипучесть слышится, вечное недовольство всем подряд.
Я терпеть не могу собственное имя. Угораздило родителей назвать меня столь неуклюже, доисторически. Медсестра Люба ухитряется произносить его так, словно я престарелая недалёкая тётка из глухой провинции. Да ещё по-хамски на "ты". Убила бы, честное слово. Особенно, если учесть, каким голосочком она с моим мужем разговаривает.
Однако сегодня, после всех необходимых процедур, я смогла наконец рассмотреть её. И успокоилась. Человек недоволен миром, поскольку подсознательно крайне недоволен собой. Жалеть Любу надо. Правда, сама она никого не жалеет. Несколько раз приходилось слышать её отзывы о больных, когда она неподалёку беседовала с другими медсёстрами. Про меня, наверное, ещё забористей высказывается. Я - не самый безропотный пациент.
Если бы Серёжа повёз меня на лечение в Германию, не пришлось бы всякие гадости выслушивать и хамство терпеть от разных там... Немецкие медсёстры наверняка себе лишнего не позволяют. Однако денег муж насобирал только на родную российскую клинику. И то... несколько лет из штанов выпрыгивал, ишачил без выходных и проходных. Но есть и свои преимущества. Процесс возвращения в мир нормальных людей не затянулся. Неделю в клинике, и сразу домой. Не то, что тогда, в последние денёчки советской власти, когда я благодаря собственной безмозглости и дурному характеру лишилась зрения. Вот уж навалялась на больничной койке - до пролежней. Вспомнить тошно.
Кстати, о "вспомнить". Не мешало бы напоследок, перед началом новой жизни, перебрать запасы, хранящиеся в памяти, вытряхнуть лишнее, чтобы дальше без тягостных воспоминаний с миром общаться, без застарелых обид и горечи. Близкие считают, беда смягчила меня, сделала покладистой. Но я подозреваю, что норов мой просто затаился до времени, пережидая затянувшийся неблагоприятный для него период. Есть в природе насекомые, которые в случае опасности используют данную богом способность к мимикрии, то есть прикидываются сухой веточкой или вялым листочком. До того умело притворяются, что и не отличишь. Вдруг и моя натура все эти долгие тёмные годы притворялась? Вдруг я и сама обманывалась на свой счёт?
Впереди целая ночь, которой, по идее, должно хватить на сортировку памятных эпизодов прошлого. Или не хватит? Ха! Золушка перед мешком с фасолью и чечевицей. Фасоль - направо, чечевицу - налево.
Всё ведь началось... Ну, да, с первого сентябрьского воскресенья последнего моего школьного года. Вот с него и начну. Поехали!
* * *
Всё началось с воскресенья, а воскресенье началось плохо. С полудня у нас торчали гости - папины сёстры с семьями. Вечно всем недовольные. Брюзгливые, поучающие весь мир.
Кто бы знал, как я не любила гостей. Любых. А уж этих особенно. Прямо не переносила. Поэтому открыто демонстрировала им своё дурное воспитание. Например, зевала, показывая пломбы на коренных зубах и не прикрывая рот рукой, чавкала за столом громко и смачно. Ещё хватала с общих блюд куски получше, не пользуясь вилкой. А так - руками хватала, притом грязными. Пусть полюбуются на мою неотёсанность.
Ага, ща-а-аззз... Словно назло мне, вопреки обыкновению гости показывали хорошие манеры, исходя из принципа "не тот невежлив, кто соус пролил, а тот, кто это заметил". Делали вид, будто не замечают моих выходок. Одна мама хмурила иногда брови и неодобрительно покачивала головой. Папа на меня вовсе не смотрел. Думали, наверное, мне стыдно будет за детские фокусы. Ни капельки. В шестнадцать лет вполне осознаёшь свои поступки или большинство из них. Как бы ещё схамить? Яблоки из вазы все понадкусывать или опрокинуть на стол керамическую мисочку с венгерским лечо?
Гости продолжали разорять уставленный закусками стол. Ранний обед грозил плавно перетечь в ранний полдник, затем в столь же ранний ужин. И нет никакой возможности удрать. Сиди за столом, жуй вместе с другими, мило скалься туповатым кузенам и кузинам, жди, пока гости насытятся, прорвы, музыку послушают, повоняют в адрес народа и правительства. Потом непременный чай с бисквитным тортиком и дефицитными по нынешним временам конфетами "Ассорти".
Настроение у меня портилось стремительно и качественно. Помогла маме помыть тарелки, вилки. Аж два раза. Интересно, сколько люди на халяву могут съесть, если их не ограничивать? И что после них останется нам? На дворе стоят вполне голодные времена. В магазинах шаром покати. Ничего не купишь. Можно доставать, но надо иметь знакомства и переплачивать.
Для папиных сестёр мама расстаралась, потратила уйму деньжищ у спекулянтов, закупая отсутствующие в магазинах продукты. Нет бы для собственной семьи. Семья перетопчется, всё лучшее - гостям. Никогда не понимала этой, выросшей на традициях, манеры: в повседневной жизни считать каждый кусок, жалеть денег на дефицит, чтобы к празднику накупить того же дефицита и накормить до отвала, но не свою семью, а гостей. Где логика, спрашивается? Тётки мои, кстати, не больно нас к себе приглашают, предпочитают к нам кататься. У нас де готовят отменно. Нет, ну видели?
О! Пошли сплетни про артистов. "Воспитанные" люди обычно говорили: побеседовали о политике, потом завели разговор об искусстве. Всё, терпение лопнуло. Плевать на приличия!
- Мам, я звонить.
Мама охнуть не успела, а я уже вылетела из квартиры, в чём была, то есть в парадном прикиде, благо на улице тепло - почти лето. Всё же какой удобный предлог.
У нас не было телефона. Звонить мы ходили к соседям или на улицу, к булочной. МТС-овское начальство сначала обещало поставить телефон к московской олимпиаде. Я ещё по малолетству не догадывалась, что обязательно обманут. Город стремительно рос, номеров на всех не хватало. Потом поклялись приурочить долгожданную телефонную установку к съезду партии, но к какому именно - не уточнили. Теперь на дворе вовсю шли перестроечные времена, начальству стало не до народа, из кресел бы не вылететь, перестраиваясь. Ладно, мы не гордые.
Выскочила на улицу, облегчённо выпустила из лёгких воздух. Свободна! Тра-ля-ля. Что, если и впрямь позвонить? Подружке по летнему лагерю, в который обе ездили много лет. Она на три смены, а я всего лишь на вторую, что не мешало нам поддерживать отношения в городе. Наташка умная, знает много, с ней интересно. Она выслушает мои стенания по поводу уродов-родственников, не перебивая. Ещё и определение для них какое-нибудь хлёсткое подыщет.