Страница 3 из 21
Глава 3
Свет впереди так манил, что душа кричала от боли и желания скорее добраться до него - такого родного, надежного света, но тело, налитое тяжестью, тянуло вниз, в пустоту, и я падала в бесконечный колодец, а сверху, казалось, давили огромные глыбы камней. Словно кто-то решил похоронить меня в этом колодце заживо. Испытав дикий ужас от чудовищной картинки, я пришла в себя. Не открывая глаз, краем уха услышала участившийся писк, совпадающий с бешеными скачками моего испуганного сердца, приглушенный шум вокруг и тихую, размеренную, человеческую речь. Мысленно просканировав тело, поняла, что хоть и испытываю ощущение, будто меня переехал каток, особенно тщательно проехавшийся по горлу и груди, но в остальном, "прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо". От пришедшей в голову смешной песенки стало легче, и я открыла глаза.
Раздающийся рядом со мной писк исходил от прибора, измеряющего давление и пульс, приглушенный шум вокруг создавали пациенты и медперсонал, мелькающие за прозрачной перегородкой, отделяющей бокс, в котором я лежала, от коридора. С трудом повернув голову, столкнулась с взглядами трех людей, полукругом стоящих в ногах кровати и радостно, с облегчением взирающих на меня: солидная женщина пятидесяти лет и двое мужчин явно французского типа. Один из них, в медицинской униформе, с голубыми глазами, кривым орлиным носом и синеватым от щетины подбородком, чуть сдвинув очки, устало потер переносицу. Второй - жгучий черноглазый брюнет - хотел было направиться сразу ко мне, но был удержан мужчиной в очках, который сам подошел ко мне и, присев на стул, рядом с кроватью, мягко и успокаивающе заговорил на английском:
- Здравствуйте, как вы себя чувствуете, мадемуазель?
Прикрыв глаза, еще раз мысленно прошлась по своему телу и, оценив его состояние как удовлетворительное, хотела ответить, но из горла раздался лишь едва слышный хрип, после которого осталось ощущение, что по моей глотке прошлись наждачной бумагой, оставив после себя саднящую боль. От ужаса распахнулись глаза. Заметив мое состояние, мужчина хотел положить на руку свою ладонь, но я инстинктивно резко ее убрала, не испытывая в данный момент желания окунаться в его прошлую и будущую жизнь. Неверно истолковав мое поведение, он убрал свою руку и так же тихо начал говорить:
- Не волнуйтесь, мадемуазель Савинова, сейчас вы находитесь в Американском госпитале Парижа, в полной безопасности и теперь вашей жизни и, к счастью, здоровью ничего не угрожает. Вы моя пациентка. Меня зовут доктор Фостьен, это - он повернул голову к женщине - хирург, проводивший операцию по спасению вашей жизни, доктор Элиза Ману, а это - кивок в сторону другого мужчины - инспектор криминальной полиции месье Этьен Круаз. Он ведет расследование в связи с нападением на вас и очень бы хотел побеседовать с вами, когда будете в состоянии дать показания. Я бы хотел сразу сообщить, чтобы вы не волновались, все расходы, связанные с лечением и отправкой домой взяли на себя организаторы конкурса.
Пока он говорил и представлял стоящих рядом мужчину и женщину, до меня дошло слово 'конкурс', и в голове словно бомба взорвалась. Я вспомнила все, что произошло после него. В подробностях! Причем не только случившееся, но и то что ВИДЕЛА, прикоснувшись к тому несостоявшемуся убийце. Снова боль, гнев и страх затопили сознание и, сжав кулаки, я дугой выгнулась на кровати, сквозь стиснутые зубы издав хриплый стон. Вокруг зашумели, засуетились, и через минуту почувствовала легкий укол в руку, а затем меня снова накрыла темнота.
Второе пробуждение прошло гораздо легче и даже как-то привычнее. Открыв глаза, заметила, что возле кровати, сидя на стуле и облокотившись на нее, спит инспектор. Снова прикрыв глаза, долго думала о том, что теперь со мной будет дальше. Во-первых, о чем можно рассказать инспектору, во-вторых, жизненно важно узнать, что стало с моим голосом. Одна мысль о его потере вызывала панический ужас, который с каждой секундой грозил вылиться в истерику, и мне стоило огромных усилий подавить ее в самом зародыше. Так что сейчас мне нужна была информация и, судя по голодным позывам желудка, еще и еда. Снова перевела взгляд на инспектора, с трудом переборов отвращение к тому, что сейчас делаю, взяла его за рукав, и, положив его руку, располагавшуюся вдоль моего тела на кровати на свою, прикрыла глаза. Картинки и образы выстроились в очереди, спеша донести до меня информацию о прошлом своего обладателя. Узнав все, что было нужно, резко отдернула свою руку, от этого движения он проснулся и, моргнув, прогоняя сон, уставился на меня:
- О, простите меня, мадемуазель, я непростительно повел себя, заснув практически на вашей кровати. - извинение прозвучало по-французски, затем с доброжелательной улыбкой добавил: - Вы понимаете меня или перейти на английский? - Мой согласный кивок, за которым последовала стандартная процедура опроса.
Я поняла, что легким флиртом он пытается чуть сгладить свой интерес и ожидает моей реакции, заодно оценивая настроение после повторного пробуждения. Я все еще переваривала информацию о ходе расследования, полученную из его воспоминаний и пребывала в шоке от того, что ему сообщили врачи о моем состоянии. Перед глазами все еще стояла картина того, что он увидел, обнаружив меня с разорванным горлом в залитом кровью номере отеля. Он был потрясен происшедшим, тем более, что подобное произошло с талантливой певицей, которая теперь, по заверениям врачей, не то что петь, говорить будет с трудом. Так что на моей карьере можно поставить большой и жирный крест. Да и расследование моего дела поставило весь их отдел в тупик. Все что видели свидетели - это как в номер ворвались двое, а потом неожиданно исчезли, причем никто не видел, как они выходили. Номер, находящийся на шестом этаже, покинули, скорее всего, через балкон и скрылись в ночном городе в неизвестном направлении. Данные внутренних, да и наружных камер наблюдения ничего не дали, словно нападавшие взялись из ниоткуда и исчезли в никуда.
Вот и думали-гадали все, что же произошло, зачем было совершать такое нечеловеческое зверство над красивой девушкой, так прекрасно поющей и, к тому же, судя по информации, полученной от коллег из России, ведущей практически монашеский образ жизни. Все эти мысли инспектора Круазо пронеслись передо мной, обрисовав полную картину того, что со мной произошло после нападения и частично - безрадостное будущее без возможности петь. И стало неимоверно больнее, чем тогда, когда меня убивали. Ведь голос - это моя связь с миром, способ общения с ним и мое выражение эмоций и чувств, а теперь я отрезана от него. Благодаря своему проклятию, я понятия не имею, что меня ждет дальше и чем зарабатывать на жизнь. Чем вообще жить? Тяжкие раздумья осторожно прервал Круазо:
- Мадемуазель, я понимаю, вам сейчас непросто, но нам придется поговорить о том, что с вами произошло. Нам очень важны ваши показания, без них мы лишь на ощупь ищем дорогу к преступнику, который сотворил с вами подобное.
Устало посмотрела на него и сиплым шепотом, напрягаясь, прошептала:
- Я и так потеряла все, что имела и не хочу провести остаток своих дней в психушке, рассказав вам все, что думаю. Поэтому ограничусь только голыми фактами.
Сделав глубокий вздох и, глотнув через трубочку воды, из любезно поданного мне стакана, чтобы успокоить пылающее горло, продолжила, игнорируя шокированный взгляд инспектора:
- Я вернулась в номер после заключительного концерта, поела и выходила из ванной, когда в дверь постучали, открыла, подумав, что пришел официант за посудой, вместо него ко мне в номер ворвался мужчина. Высокий, не мощный, но чрезвычайно сильный. Зажав мне рот рукой, свалил на кресло и зубами разодрал горло. Больше я ничего не видела, потеряла сознание. Мужчину я, конечно, опишу, но уверена, что вы его никогда не найдете и мое дело так и останется нераскрытым. - Немного помолчав, я горько прошептала. - Он сказал, что его приз гораздо ценнее моей жизни. Мне спасли жизнь, но мой голос - это вся моя жизнь. Он, скорее всего, не думал, что после того, что со мной сделал, я смогу выжить. Думаю, врачей я тоже удивила своей живучестью. Да?