Страница 66 из 74
— Назови ее, Дий.
— Троя. Я хочу, чтобы вы уничтожили этот город. Сожгли его, стерли с лица матери Геи. Вырезали всех его жителей. Прошлись огнем и мечом по всей этой земле.
— А хетты?
— С моей поддержкой ты сокрушишь не только Трою, но и хеттов. Дорийцев, варваров, которых вы так боитесь. Низвергнешь ванакта Черной Земли и завоюешь себе великую империю от эфиопов до гипербореев.
— Именно это собирался сделать Агамемнон, — сказал Диомед. — Ему ты тоже обещал свою помощь, Высокогремящий? Я вижу, она ему не помогла.
— Агамемнон был слаб. Все кому не лень вертели им, как хотели. Не удивлюсь, если бы в итоге его зарезала собственная жена. Ты не такой, ванакт Диомед.
— Ты даже не представляешь себе, насколько я не такой, Кронид, — сказал Диомед. — Что будет, если мы с тобой не договоримся?
— Смерть, — сказал Зевс. — Аид примет и вас, и троянцев. Дорийцы и хетты поделят ваши земли между собой.
— Но это будет и ваша смерть тоже, — сказал Одиссей. — Когда умрет последний ахеец, вы отправитесь в свой собственный Тартар. Хетты не верят в вас. И дорийцы тоже. Мы — смертные, мы — солдаты, и смерти не боимся. А вы?
— Ты глуп, человек, — сказал Зевс, не поворачивая головы. — А я всегда добиваюсь того, чего хочу.
Я обратил внимание, что Зевс назвал Лаэртида «человеком», а не «смертным». Что это? Признание того факта, что он смертен и сам? Или просто попытка указать хитроумному его место?
Бог угрожал Диомеду. Но боги не должны угрожать, они должны повелевать. Угрожают ведь только равным.
Человек не стал бы грозить муравью, оказавшемуся у него на дороге. Он бы его просто раздавил.
Зевс почему-то не хочет нас давить. Или уже не может?
— Через сутки вы выйдете на битву и сокрушите троянцев, — сообщил Зевс. — Или вы на себе познаете ярость Отца Богов.
И он исчез. Что хорошо в положении бога — он всегда может оставить за собой последнее слово.
— Мне это не нравится, — сказал Диомед, и все мы прекрасно поняли, что он имел в виду под словом «это». — Я терпеть не могу, когда меня к чему-то принуждают.
— Но что мы можем сделать? Пойти против воли Зевса?
— Сдается мне, ребята, — сказал я, — что вы не в тех богов верите.
Дэн
— Они не боги, — сказал я. — По крайней мере, не боги в том понимании, какое мы вкладываем в это слово. Они не творцы, не имеют никакого отношения к возникновению этого мира, и возможности их ограничены. Они просто пришли откуда-то, в данном случае не имеет значения, откуда именно, и заняли пустующую нишу. Мне кажется, разумнее было бы именовать их идолами или кумирами, но раз уж мы начали именовать их богами, то будем придерживаться этой терминологии. Боги с маленькой буквы «бы».
— Какая разница, как их называть, — пробурчал Хол. — Вопрос в другом. Как их сразить.
— Сила богов в вере людей, — сказал я. — Чем большее количество людей верит в того же Зевса, тем сильнее бьет молния в его руках. Мы на пороге катастрофы, коллеги. Сколько почитателей у олимпийцев было в Древней Греции? Все ее население не насчитывает и двух миллионов человек. И тем не менее боги были достаточно могущественны. Они швырялись в своих врагов островами и уничтожали целые города одним махом. А мы, не ведая, что творим, поспособствовали процессу, в результате которого в древних богов готовы уверовать сотни миллионов человек.
Мы подарили богам последний шанс.
Троянская война, возвращение героев домой и последствия, которые это возвращение вызвало, было концом мифов Древней Греции. После них не было уже ничего. Эллада не устояла перед вторжением извне, и долгое время лежала под железной пятой завоевателя. Примерно в это же время вера в богов с Олимпа умерла. Боги ли отгородились от смертных, сами ли смертные потеряли веру, но факт оставался фактом — богов на Земле больше не видели. Очевидно, греки успели сообразить, что мир гораздо больше, чем они думали вначале, и вряд ли горстка интриганов с Олимпа способна контролировать его целиком.
И в это нерадостное для богов время вторглись мы со своими камерами, микрофонами и мониторами. И многомиллионной аудиторией, которая за годы существования телевидения привыкла свято верить во все, что ему показывают с экрана.
Если бы мы преподнесли происходящее как игровой сериал, могло бы и обойтись. Может быть.
Но руководство корпорации во всеуслышание объявило, что «Троя» — не сериал, а реалити-шоу, и зритель поверил во все. В том числе и в олимпийцев.
Теперь, судя по всему, боги собирались ускользнуть из времени, где вера слабела, во время, где она с каждой минутой крепнет и где потенциальных верующих не надо обращать в свое учение посредством войны. Достаточно только дать парочку эксклюзивных интервью.
Страшно подумать, что они могут натворить, имея такую паству. Понятно только одно — мир изменится навсегда.
Я это понимал, Макс это понимал. Хол, как мне кажется, догадывался.
— Туннель должен быть закрыт, — сказал он. — И сделать это лучше до того, как эти идолы или кумиры пролезут по нему в наш мир.
— А полковник Трэвис? — поинтересовался Макс.
— Полковником Трэвисом нам придется пожертвовать.
— Корпорация сейчас защищает свою штаб-квартиру почище чем форт Нокс, — заметил я.
— Если все правильно спланировать, то невозможных операций не бывает. Но полковник Трэвис — не единственный человек, кто может пострадать от всего этого. Причем он в отличие от остальных хотя бы останется в живых, пусть и в прошлом. А в настоящем будут жертвы. Готовы ли вы к этому, господа?
— Нет, не готовы. Но есть ли у нас выбор?
ГЛАВА 21
Полковник Трэвис
Появление Аполлона оторвало троянского лавагета от трапезы, кою он принимал в одиночестве, если не считать рабынь-прислужниц. При виде прекрасного бога они испуганно забились по углам, и Гектор приказал им выйти. Головы от тарелки при этом он не отрывал, на бога только скосил глаза. Так и смотрел на него — исподлобья.
— Радуйся, Гектор.
Бог начал разговор первым. И не требовал оказывать ему положенные почести — типа становиться на колени или биться головой об пол. В последнее время боги вели себя более чем просто странно.
— Радуйся, Феб.
При этом радости от встречи ни один не испытывал. Пора бы им уже выбрать другую формулу. Здоровья они друг другу тоже не желают, так что в таком случае хватило бы и безразличного «привет».
— Перемирие должно продлиться еще два дня, так?
— Должно.
— А что ты намерен делать потом?
— То же, что всю жизнь. Защищать город.
— Как?
— На стенах.
— Ты больше не собираешься выходить в поле?
— Чтобы потерять остатки армии? Нет, благодарю.
— Ты стал дерзок, смертный, хотя ранее ты всегда почитал меня. Что изменилось с той поры?
— Я всегда почитал тебя, но я также всегда надеялся только на себя. С тех пор не изменилось ничего. И еще одно, Феб. Таких, как вы, лучше почитать на расстоянии. Не видя.
— Я всегда хранил твой город.
— Его хранила армия. Говорят, ты помогал строить его стены. Я этого не видел, но говорю тебе спасибо, Феб. Однако ты не помешал Агамемнону пойти на нас войной. Не помешал Афродите заморочить голову моему младшему брату, хотя он был большим твоим почитателем, лучник.
— Ты не боишься отмщения за столь дерзкие речи?
— Я слышал, что в день высадки ахейцев на побережье ты был на поле боя. И еще я слышал, что один из смертных сбил тебя с ног и заставил покинуть это поле. Он до сих пор жив. Где же твое отмщение, сын Лето? Ванакт Аргоса Диомед сразил Ареса и достал копьем Афродиту. Он тоже до сих пор жив. Где их отмщение, Открывающий Двери? Так станешь ли ты наказывать меня за какие-то слова?
— Месть может настигнуть тебя и позже. Когда ты совсем не будешь ее ждать. Месть — блюдо, которое надо подавать холодным.
— Ты пришел сюда говорить со мной о мести?