Жанна д`Арк

Эта историографическая версия восходит к известному сочинению Жюля Мишле «Жанна д'Арк» (1841 г.), которое некогда составило целую эпоху в изучении жизни и деятельности орлеанской героини (69, 62–84). Мишле, как известно, питал склонность к смелым гипотезам и категорическим высказываниям. И на этот раз его суждение было как нельзя более определенным: «Вернувшись в Вокулер (из Нанси, куда она ездила по приглашению Карла Лотарингского. — В. Р.), Жанна обнаружила там посланца короля, который разрешал ей явиться к нему» (87, 28). Точку зрения Мишле решительно поддержал другой крупнейший авторитет — С. Люс: «.. не подлежит сомнению, что Коле был послан па берега Мааса, чтобы доставить благоприятный ответ дофина на запрос Робера де Бодрикура о посылке ко двору юной крестьянки из Домреми» (82, ССХ). Такого же мнения придерживались и А. Франс (54, т. I, 102–103), и Р.-А. Менье, опубликовавший в 1946 г. специальное исследование о взаимоотношениях Жанны и Карла VII (86, 107–108, 127), и, наконец, Ж. Кордье, перу которого принадлежит одна из наиболее интересных, биографий Жанны (41, 101).

Как видим, представление о том, что решающую роль в изменении отношения к Жанне со стороны Робера де Бодрикура (и, следовательно, во всей дальнейшей ее судьбе) сыграла правительственная санкция, опирается на давнюю и очень солидную историографическую традицию. И хотя точка зрения Мишле и его последователей была принята далеко не всеми биографами Жанны и подчас встречала возражения (93, 54–55; 57, 266), она и поныне не подвергалась целостному критическому рассмотрению.

Заметим прежде всего, что вся конструкция держится на одной единственной «опорной свае» — на упоминании о Коле де Вьенне. Больше нигде в источниках — ни в материалах руанского процесса, ни в материалах процесса реабилитации, ни в хрониках, ни в административной переписке, финансовых счетах и других правительственных документах — мы не найдем ни малейшего намека на то, что комендант Вокулера получил распоряжение отправить Жанну к дофину. И если вначале это молчание могло быть еще как-то связано со стремлением правительства держаться в стороне до тех пор, пока миссия Девы не получила официального признания, то в дальнейшем — после победы под Орлеаном, разгрома англичан при Пате, триумфального похода на Реймс — оно является совершенно необъяснимым. Известно, что летом 1429 г., когда Жанна находилась на гребне славы, французская пропаганда всячески подчеркивала тезис о наличии глубокой мистической связи между королем и Девой. И эта пропаганда безусловно использовала бы версию о приглашении Девы в Шинон, если бы такая версия имела под собой основание.

Более того, предположение, что встрече дофина с Жанной предшествовала переписка между Вокулером и Шиноном, противоречит показаниям самой Жанны. На четвертом публичном допросе 27 февраля 1431 г. она заявила, что послала Карлу письмо только из Сант-Катрин-де-Фьербуа, когда уже пересекла Луару и находилась всего в одном переходе от Шинона (30 км). «В этом письме она спрашивала, можно ли ей явиться в тот город, где находится король, [а также сообщала], что она проехала полторы сотни лье (около 600 км. — В. Р.), чтобы прийти к нему па помощь, и что у нее есть для пего хорошие вести» (Т, I, 76). Из слов Жанны явствует, что дофин тогда впервые узнал о ее существовании. Как справедливо заметил недавно историк Я. Гран-до, ни эта просьба, ни эти обещания не имели бы смысла, если бы существовала предварительная договоренность и Коле де Вьепп явился бы за Жанной, чтобы доставить се к дофину (57, 266).

Судя по показаниям одного из ближайших советников дофина, Симона Шарля, появление Жанны в Шиноне было полнейшей неожиданностью для самого Карла и его окружения. Королевский совет долго и бурио обсуждал, следует ли дофину принять ее. «У нее спрашивали, зачем она явилась и о чем просит» (D, I, 399). Упоминалось при этом и письмо Бодрикура — однако то, которое привезли с собой спутники Жанны. Показательно также, что Жанну снарядил в дорогу не королевский наместник Бодрикур, а Дюран Лассар и несколько жителей Вокулера, которые, сложившись, приобрели для нее коня, одежду и обувь. Дорожные же расходы взяли на себя ее спутники — Жан из Меца и Бетран де Пуланжи (D, I, 290). Позже Бодрикур, получив, по-видимому, соответствующее распоряжение, уплатил Лассару 12 франков за коня (D, I, 296). А со спутниками Жанны королевская казна произвела расчет лишь 21 апреля 1429 г., за неделю до похода на Орлеан, когда миссия Девы получила официальную санкцию. В тот день Жану из Меца было выплачено 100 ливров (немалая сумма) в возмещение расходов и в счет жалования (Q, V, 267). Эти данные также свидетельствуют о непричастности правительства к замыслу экспедиции Жанны в Шинон.

Что же касается Коле де Вьенна, то здесь нужно иметь в виду, что, хотя Вокулер и находился в глубоком бургундском тылу, его связи с французским правительством не пресекались и королевские гонцы периодически появлялись в далекой крепости с депешами и распоряжениями (93, 56). Нет поэтому никаких причин считать очередной приезд такого гонца каким-то чрезвычайным событием и тем более связывать его с секретными планами правительства в отношении Жанны д'Арк. Заметим попутно, что сама Жанна не только не догадывалась до конца своих дней о «тайной миссии» Коле де Вьенна (что, конечно же, было бы невозможно, если бы он действительно доставил ее в Шинон по распоряжению дофина), но и вообще не выделяла его из четверки безымянных «слуг», сопровождавших ее, Жана из Меца и Бертрана де Пуланжи (Т, I, 50). Другое дело, что приезд гонца, которому был знаком наиболее безопасный путь через оккупированную территорию, оказался очень кстати и немало облегчил практическое осуществление замысла Жанны.

В литературе нередко можно встретить утверждение о том, что на изменение позиции Бодрикура существенно повлиял милостивый прием, оказанный Жанне герцогом Карлом II Лотарингским. Он пригласил ее к себе в Нанси; это произошло в первой половине февраля, накануне отъезда Жанны в Шинон.

По поводу этой встречи высказывались различные точки зрения. Так, например, утверждалось, что Бодрикур сам отправил Жанну в Нанси, чтобы выяснить мнение «единственного ближайшего дружественного Карлу VII государя», и лишь после того, как герцог побеседовал с ней и одарил ее, счел возможным послать ее к дофину (11, 186). С этим суждением нельзя согласиться хотя бы потому, что Карл Лотарингский вовсе не был союзником Карла Валуа; напротив, он занимал по отношению к Франции позицию враждебного нейтралитета, тяготея к Англии.

Некоторые биографы видят в этом эпизоде часть сложной политической интриги, нити которой тянутся ко двору дофина. По их мнению, встреча Жанны с Карлом Лотарингским была задумана и организована дворцовой «партией действия», во главе которой стояла теща дофина, энергичная Иоланта Арагонская. Она находилась в свойстве с Карлом Лотарингским: ее сын, Рене Анжуйский («добрый король Рене», прославившийся впоследствии как поэт и покровитель искусств), был женат на старшей дочери герцога и его наследнице Изабелле. Сторонники данной версии полагают, что Иоланта, узнав из какого-то неведомого источника о «пророчице из Домреми», решила воспользоваться ею, чтобы сначала внушить герцогу мысль о необходимости союза с Францией, а затем и подтолкнуть самого дофина к более решительным действиям. Иоланта направила в Вокулер своего тайного агента Коле де Вьенна; тот передал секретное поручение Роберу де Бодрикуру, и колесо завертелось. Так появилась на свет историографическая легенда, объявившая Жанну ставленницей одной из придворных группировок. И хотя уже давно была показана полная научная несостоятельность этой легенды, за Иолантой Арагонской закрепилась тем не менее репутация покровительницы Жанны.

Высказывалось и такое предположение: поездку Жанны в Нанси организовал сам Репе Анжуйский, который рассчитывал, что, произведя сильное впечатление на его суеверного и легко поддающегося внушению тестя, Жанна побудит Карла Лотарингского сопротивляться англо-бургундскому влиянию (82, СХСУП — СХС1Х). Эта догадка возникла после того, как С. Люс обнаружил в счетах казначейства Барского герцогства, которое с 1419 г. принадлежало Репе Анжуйскому, краткую запись от 29 января 1429 г. об уплате 5 су 10 денье курьеру, доставившему Роберу де Бодрикуру письмо герцога Рене (82, 236). Но ничто не говорит о том, что это письмо имело отношение к Жанне. Его содержание неизвестно, а у герцога Барского было сколько угодно других дел к капитану соседнего Вокулера.[6]

6

Рене Анжуйский часто писал Роберу де Бодрикуру. счетах казначейства Барского герцогства за 1428 г. имеется семь упоминаний о посылке в Вокулер нарочных с письмами герцога (82, 202, 219, 225, 234).