Страница 98 из 100
Когда Эрэгдэн-Дагва появлялся у Лопсана Чамзы, Албанчи по знаку дяди покидала юрту. Мужской разговор положено вести без свидетелей.
Водяные валы катились из туманной дали на островок, затерянный в густых зарослях камыша. К берегу озера нельзя было ни подъехать, ни подойти: вокруг на большие расстояния тянулись болота, солончаки. Убса-нур в переводе означает «Дурное озеро». Над вершинами хребтов клубятся темные тучи, то и дело бушует ураган…
…На этот раз Эрэгдэн-Дагва пожаловал вечером. Его узкое, как у козла, лицо с пучками густых бровей было искажено страхом. Он даже не обратил внимания на Албанчи, не привез подарков, как делал всегда. Не дожидаясь знака дяди, она выскользнула из юрты… И припала ухом к войлочной стене…
— Кавбригада выступила из Кобдо! — почти выкрикнул тайджи. — Они идут сюда…
Наступило молчание. Затем Албанчи услышала спокойный голос Лопсана Чамзы:
— Оставь сильный заслон на тракте, на перевале Алтан-Хухэй. Тут их можно перебить по одному. Они не должны дойти до Улангома.
— Но как сделать, чтоб не дошли?
— Повернуть их обратно!
Чамза умолк на несколько минут, затем изложил свои план:
— Снаряди небольшой отряд, с задачей обойти полки кавбригады с востока, со стороны Хара-Ус-Нура. Отряд должен ворваться в Кобдо и вырезать семьи советских военных инструкторов и монгольских командиров, поджечь больницу, русское консульство, школу и торговую факторию, завалить камнями арыки. Когда твой отряд после резни отойдет в горы, кто-то из твоих людей или из аратов должен сообщить Щетинкину и Чимиду о случившемся… Ты все хорошо понял?
— Да, багши. Узнав о гибели своих жен и детей, они повернут обратно, чтоб наказать виновных. А мы скроемся…
— Иди…
Эрэгдэн-Дагва выбежал из юрты, будто его вытолкнули, Албанчи едва успела отскочить в темноту. Но тайджи не смотрел по сторонам, он устремился в заросли камышей, к челну. На озере поднимался шторм, и Албанчи забеспокоилась. Нет, не судьба тайджи тревожила ее. Поздно ночью, когда крупная звезда заглянула в дымовое отверстие в крыше, Албанчи тихо выскользнула из юрты и крадучись направилась к берегу. Часовых не было видно: наверное, укрылись от непогоды и спят.
Раздался легкий свист. Из камышей вышли трое. Один из них был Кайгал.
— Сегодня здесь был Эрэгдэн-Дагва… — сказал он. — Какие новости?
Албанчи рассказала все, что удалось подслушать. Кайгал забеспокоился:
— Мы должны их опередить. Прыгай в лодку!
— Нельзя. Заметив мое отсутствие, они могут всполошиться. Не беспокойся за меня.
Он на минуту задумался.
— Хорошо. Оставайся. Возьми наган!
Наган она взяла, хотя и была уверена — не пригодится! Но Кайгал не должен волноваться за нее…
Лодка исчезла в гуще камышей, ее поглотила тьма. Постояв немного на берегу, Албанчи вернулась в юрту. Наган спрятала под большим камнем. Оружие — не всегда оружие…
…Когда отряд головорезов под вечер появился на окраине Кобдо, навстречу ему бесстрашно выехал на лошади цирик в остроконечном шлеме с красной звездой и сказал:
— Семьи советских военных инструкторов и наших командиров вывезены из Кобдо. Вы окружены. Командование требует сложить оружие! За сопротивление — смерть!
Последние слова цирик громко выкрикнул — пусть слышат все. Когда главарь отряда выхватил маузер, чтоб пристрелить цирика, кто-то из лам ударил его по руке.
— Ты хочешь нашей смерти, дурак?! Нас предали! Сопротивление бесполезно.
Отряд сложил оружие.
Не повезло и заслону на перевале Алтан-Хухэй. Кавалеристы-цирики почему-то не стали подниматься на перевал, а берегом реки Кобдо зашли в тыл основным силам отряда. Бой длился три дня. С остатками своего отряда тайджи побежал на север, к Улангому, не к озеру Убса-нур, а на юг, в горы Монгольского Алтая. Там и затерялся его след.
С Кайгалом и Албанчи Щетинкин и Чимид встретились только после боя.
— Спасибо, товарищи! — взволнованно проговорил Петр Ефимович. — Связала нас гражданская война одной веревочкой… Задание выполнили вы, как всегда, отлично. А куда девался преподобный Лопсан Чамза? На острове его не нашли.
— Возможно, вернулся в Туву, — спокойно сказала Албанчи. — А может быть, Эрэгдэн-Дагва вспомнил о нем, послал на остров своих людей, они и захватили дядю. Ведь без советов Лопсана Чамзы Эрэгдэн-Дагва ничего не может сделать. — Ее лицо выразило презрение.
Трудно было определить, волнуется она за судьбу своего дяди или осталась равнодушной; во всяком случае, в выдержке ей нельзя было отказать.
Албании, уже не прежняя девочка, а серьезная, взрослая молодая женщина, как видно, твердо избрала свой путь. Они с Кайгалом решили возвращаться в Туву. Пленные ламы-урянхайцы утверждали, будто Чамза ушел с остатками отряда Эрэгдэн-Дагвы. На это известие Албанчи никак не отреагировала.
Тепло простились с сотрудниками ГВО.
— Я прошу передать мои пожелания крепкого здоровья и долгой жизни нашему общему знакомому — Хатан Батору Максаржаву, — попросил Кайгал.
— Непременно, — сердечно ответил Петр Ефимович.
Кони осторожно ступали по крутому склону горы Хархиры, заросшему золотисто-красноватой облепихой. Хархира дышала холодом вечных снегов. Они видели ее отвесную, покрытую сверкающим льдом вершину, пронизывающую кольцо аспидно-черных облаков. Внизу, под ногами, шумели водопады. Дул сильный ветер. Тропу перебегали черные сурки.
— Эта гора особенно почитаема монголами, — сказал Чимид. — Священная гора. Я мечтаю подняться на ее вершину, но такое недоступно простому смертному. Здесь часты грозовые бури, туманы. А вот на этом перевале, куда мы поднялись, если верить мудрым ученым людям, великий Амурсана прощался с Монголией, когда отправился за помощью в Россию! Теперь будем всем рассказывать: здесь стоял Щетинкин, который пришел нам на помощь…
— Вы, товарищ Чимид, наверное, стишки пописываете? — насмешливо охладил патетическую речь друга Петр Ефимович. — В таком случае придется перечислить всех советских военных инструкторов, ну и многих других, скажем, Кайгала и Албанчи, товарища Чимида и сотрудников ГВО, которые тут все вытоптали своими копями.
Все рассмеялись, им было весело, жизнь казалась как никогда прочной, устойчивой.
Теперь Щетинкин мог сказать: «Я видел Монголию!» И ее просторы еще глубже вошли в его сердце. Понять страну — мало, ее еще нужно почувствовать!
Но он видел еще не все. Последние месяцы его жизни оказались предельно насыщенными событиями.
Они находились в Кобдо, когда в штаб кавбригады пришло сообщение: сотрудники ГВО напали на след Эрэгдэн-Дагвы. Отряд мятежников пробирается на юг, в Гоби, берегом реки Булугун!
— Хочет удрать в Синьцзян! — догадался Чимид. — Нужно опередить Эрэгдэн-Дагву, перекрыть границу. Это очень трудный участок…
Предполагалось, что остатки отряда мятежников будут и дальше двигаться берегом реки, скрываясь в горах в случае опасности. Опередить их было трудно, почти невозможно.
— Придется сделать несколько отвлекающих маневров, — предложил Чимид, — в то время как основные силы кавбригады пойдут мятежникам наперерез, не по долине реки, а прямо через Алтайские хребты, мы начнем преследование, затем перестрелку.
В штабе на том и порешили. Чимид и Щетинкин оставались в отвлекающей группе, которой предстояло идти берегом Булугуна вслед за Эрэгдэн-Дагвой.
…Это была странная река — Булугун. Зимой она не замерзала, хотя текла мимо вечных снегов грандиозных горных хребтов Мунх-Хаирхан, Бугат, поднимающихся на высоту больше четырех тысяч метров, да и саму ее питали снега и льды Алтайских гор.
Идти по горам пришлось на лошадях: машина просто не прошла бы по крутым отвесам и скалам. Река пробивалась сквозь ущелья, в иных местах с грохотом срывалась вниз, бурля и пенясь.
Щетинкин увидел Монгольский Алтай во всем его величии и суровой красоте.
Перестрелка с отрядом мятежников произошла рано утром на четвертые сутки. Чимид и Щетинкин стремились отвлечь на себя противника во что бы то ни стало. Лагерь Эрэгдэн-Дагвы разместился на берегу Булугуна, под мышкой у горы Мунх-Хаирхан. По всей видимости, разведка у мятежников велась плохо, так как нападение цириков явилось для Эрэгдэн-Дагвы полной неожиданностью. Силы мятежников во много раз превосходили отряд Чимида, но у страха глаза велики — в стане врага началась паника. Все бросились искать укрытия, заползали в расселины и пещеры.