Страница 53 из 100
Ее избивали нагайками, под присмотром Сотникова посыпали раны солью. Потом выбросили на улицу, прямо в сугроб. Холод вывел ее из беспамятства. Не помнила, как добрела до дому. Залезла на печку и потеряла сознание. Девочки перепугались, закричали, заплакал Шурик. С криком: «Мама умерла!» — старшая кинулась к соседям. Прибежали бабы, стащили Вассу с печки.
— В баньке ее хорошенько попарить нужно, чтобы раны промыть, соль вывести… Топите, бабы, баню… Звери проклятые! Ну уж Петро не простит вам этого…
Узнав о налете есаула Сотникова на Красновку, генерал Розанов сказал ему:
— То, чего не удается красным агитаторам, удалось вам, есаул: вы, оказывается, воюете не с партизанами, а с женщинами и младенцами? Ваш поступок, не стану его оценивать, вызвал возмущение местных жителей. Мы дорого за него заплатим. Вот теперь-то потребуется армия, чтобы справиться со Щетинкиным… Не забывайте, что он бывший офицер, штабс-капитан. Вы избили жену офицера…
«Подумаешь, чистоплюй, — разозлился про себя есаул. — Сидит тут в штабе… «Поступок»… Еще и не такие поступки совершают господа офицеры. С этой красной сволочью иначе нельзя…»
Щетинкин собирался совершить налет на Ачинск. Но его разведчики донесли: в штабе белых разработан план окружения и разгрома партизанского отряда. В Ачинск прибывают войска из Красноярска, Минусинска, Томска, Енисейска, вооруженные пушками, пулеметами, бомбами. Намечено расчленить партизанский отряд и истребить его по частям.
Противник имел двенадцатикратное превосходство в живой силе, о вооружении вообще не приходилось говорить: у них пушки, два бронепоезда, пулеметы…
Бои завязались неподалеку от Красновки. Опять здесь появился есаул Сотников со своими карателями.
Щетинкин перенес штаб в Красновку. Целую неделю держались партизаны, отражая одну атаку за другой. Но так не могло продолжаться долго. Кольцо окружения смыкалось. Вырваться из него было невозможно: в каждой деревне колчаковцы расположили хорошо вооруженные засады и заслоны.
Выхода не было. Кое-кто поговаривал о роспуске отряда: мол, просочимся по одному в тайгу…
— Я знаю выход! — заявил Щетинкин на военном совете. В его голове созрел грандиозный план, о котором он и намеревался сообщить на совете. — Если мы будем вести против Колчака вот такую москитную войну, то вряд ли добьемся существенных результатов. Нужно схватить его за горло…
— Но как?! — спросили заинтригованные товарищи.
— Как? Оседлать Транссибирскую дорогу. Для этого мы пойдем на соединение с партизанской армией Кравченко!
— На Ману?! — спросил кто-то оторопело.
— В Заманье. В Степной Баджей. — Щетинкин сказал это с непреклонной твердостью.
Минуту все молчали, озадаченные заявлением своего командира. Они привыкли верить ему, привыкли считать, что Щетинкин зря слов на ветер не бросает. Но то, что он предлагал… Заговорили все как-то разом:
— Так туда не пройти!
— Почитай, по тайге вся тыща верст наберется… Погубим всех, Петр Ефимович.
— А если останемся здесь?..
В помещении повисло тяжелое молчание.
— То-то же… Пусть паникеры бегут в лес — это их личное дело. А мы пойдем громить Колчака всерьез, надо же с ним кончать, пока он не истребил нас, наших детей, не продал Россию Антанте… Нужно открыть против него большую войну.
В ту же ночь отряд Уланова разгромил самый сильный заслон белых в деревне Коробейниково. В эту брешь и просочились партизаны. За ними потянулись обозы беженцев, напуганных расправой карателей.
…Васена усадила в сани девочек, укутала их дохой. Шурика упрятала под тулуп, поближе к себе.
Щетинкин чувствовал себя виноватым перед Васеной и детьми, поклялся не оставлять их одних ни при каких обстоятельствах. Он помнил, как вели себя в завоеванной Пруссии русские солдаты и офицеры. Для всех существовал святой закон: вести себя благородно по отношению к поверженному врагу, не утеснять мирных жителей. Немцы вели себя на захваченных территориях по-иному — их зверства возмутили весь мир. Они нарушили исконные законы и обычаи войны. Теперь эти законы попрали колчаковцы в своей классовой ненависти. О какой офицерской чести может говорить тот же Сотников, устроив избиение шомполами беззащитной женщины, жены своего противника?
Может быть, только он один в полную меру представлял себе, на что решился. Но другого выхода просто не существовало. Озверевшие каратели поджигали избы и на глазах у обезумевших матерей бросали в огонь детишек. На партизан надвигался со всех сторон «черный интернационал»: итальянцы в своих крылатках защитного цвета с меховыми воротниками, румыны, чехи, сербы, французы. Почему-то много было итальянцев, и они особенно бесчинствовали. Откуда взялись они, какое дело правительству Италии до русской Сибири, где народ сам решает свою судьбу?
В тайге сугробы — аршином меряй. Замело болотные окна, накрыло пухлым снежным одеялом. Несмотря на март, морозы не отступают. Особенно жестоки морозные безоблачные ночи. Наст пока твердый, можно идти без лыж, но долго ли так продержится?.. Самое трудное и мучительное, когда под солнцем наст становится хрупким и на каждом шагу проваливаешься в снег по пояс…
У него имелась самодельная карта: расстояние от Красновки до Степного Баджея, если даже пробираться по скотопрогонным тропам, превышало семьсот верст! Это было безумием — идти дремучим зимним лесом, через пади и хребты, через замерзшие болота… Даже летом такое прямо-таки немыслимо. Ну а если поднимется метель, а в это время года они часты? Занесет все тропки, а буран изо дня в день будет вздымать и крутить в воздухе колючий снег…
Им нужно было во что бы то ни стало ночью перейти железную дорогу, где их, несомненно, уже поджидали белые. Высланные конные разведчики подтвердили: на путях два бронепоезда белых! Появление бронепоездов возле станции Критово явилось все же для Петра Ефимовича полной неожиданностью. Но отступать было некуда: есаул Сотников, должно быть, уже обнаружил уход отряда на юго-восток и гонится вслед… Партизанский отряд ворвался на станцию, завязалась перестрелка, а обоз тем временем перешел железную дорогу. В конце концов бронепоезды, опасаясь, что красные взорвут рельсы, поспешно ретировались на восток.
Отряд растянулся на несколько километров и, несмотря на боковое охранение, мог оказаться весьма уязвимым. Пригрело солнышко, санная колея расплылась. Впереди лежала открытая степь. Тут их и мог настичь есаул Сотников со своей тысячей казаков. Да и впереди могли быть крупные засады.
Щетинкин вздохнул с облегчением, когда к ночи приморозило. Продвижение отряда ускорилось. Он отдал приказ главному подразделению круто повернуть на Енисей, чтобы сбить противника с толку, оторваться. Енисей увидели утром: могучая река, еще покрытая льдом. Здесь, среди голых сопок, их и нагнал есаул Сотников. К встрече Щетинкин был готов: раз маневр не удался, придется стоять насмерть…
Оборону заняли в деревне Яново, на высоком берегу Енисея. Снова обнаружилось: отряд находится в окружении!..
Правда, сильная перестрелка шла пока что с отрядом Сотникова, насчитывавшим до тысячи сабель и штыков. Основные силы белых для операции по окружению и уничтожению сосредоточивались близ деревни Новоселово — две с половиной тысячи солдат и казаков! В деревне Улазах — заслон, казачья сотня, в Кокарево — добровольческий отряд в восемьсот человек… Что могли противопоставить им партизаны, кроме своей стойкости?..
Щетинкин успел изучить нрав Сотникова и его казаков. Казаки были молодые, согнанные в отряд насильно из всей округи. Жили они в своих станицах обособленно от остальных крестьян. Жили привольно, установление Советской власти в Сибири почти никак не отразилось на их укладе, не успело отразиться, и многие недоумевали: почему они должны класть свои головы за какого-то неведомого им Колчака, чиновники которого устраивают поборы, требуют хлеб, лошадей, мясо и даже деньги?
Щетинкин не удивился, когда во время затишья на сторону партизан перебежала группа молодых казаков.