Страница 3 из 100
Он был в ударе и явно иронизировал. Может быть, его просто забавляло мое простодушное стремление «докопаться до сути». Он назвал главных хозяев Америки и не хотел вдаваться в частности. Но я настаивала.
— Скажите, имеют современные Морганы какое-либо отношение к знаменитому пирату Моргану?
Он удивленно вскинул брови, поражаясь моему невежеству.
— Никакого. Я со школьной скамьи помню историю каперства. Флибустьеры, маронеры, буконеры… То было романтическое время. Если хотите знать, корсарство занимает особое место в истории человечества. Агамемнон, Менелай, Лаэрт, Орфей, Геракл были опытными пиратами. Во времена Древнего Рима карфагенские, тунисские и сицилийские купцы — пираты пополняли невольничьи рынки Европы, Малой Азии и Африки тысячами рабов, создавали свои государства. Великий Карфаген, в общем-то, пиратская держава. Корсары постепенно превратились в самых крупных банкиров. Флибустьеры получали должности губернаторов и судей от французских королей и титулы от английской королевы. Генри Морган сжег величайший город испанцев в Новом Свете — Панаму. Маронер Вильям Демпир сперва грабил, потом совершил три кругосветных плавания и вошел в пантеон лучших английских мореплавателей. Его хобби — метеорология. Если бы я жил в те красочные времена, то, конечно, избрал бы занятие пирата! — воскликнул он с шутливым пафосом. — У нас, американцев, есть это в крови…
— У всех американцев это в крови? — ехидно спросила я.
— За всех не ручаюсь, — засмеялся Маккелрой.
— А современные Морганы?
— Джон Пирпонт Морган, основатель династии, нажился на поставках дефектных карабинов в нашей армии в годы гражданской войны между Севером и Югом. Это стало традицией — я имею в виду умение группы Морганов наживаться на войнах. Война — самое прибыльное дело. Пираты и корсары выродились в предпринимателей и спекулянтов, а то и в мародеров глобального масштаба. Благородство исчезло — остался большой и малый бизнес.
— Вы убедили меня, капитан. Вы рождены благородным пиратом, и если кончите на виселице, это будет вполне закономерно. Я помашу вам батистовым платочком.
Конечно же, Маккелрой был пьян. Ему хотелось казаться в наших глазах умным, оригинальным, приобщенным к неким государственным тайнам, к жизни финансовых воротил.
Мне давно хотелось выяснить строй мыслей вот таких американских парней, как этот Маккелрой: чем они живут, что думают, как относятся к политике своего правительства… И вообще, за последнее время появился интерес к американцам. «Слоны» и «Ослы» — вот как называют себя их правящие партии, атомным бомбам они дают игривые имена: «Толстячок», «Малыш». Их президенты — Гарри, Тэдди, Эндрю, этакие ловкие парни, сделавшие крупный бизнес на политике. Из всего этого проглядывало в самом деле нечто пиратское, гангстерское.
— Ну, поскольку мы откровенно заговорили о политике, — сказала я, — объясните популярно: за что беспрестанно воюют ваши Штаты, бесцеремонно вмешиваясь в дела других государств? Почему США так агрессивны? Возможно, сегодня в самом деле наша последняя встреча, и мне хотелось бы знать ваше мнение на этот счет.
Он усмехнулся и, как мне показалось, протрезвел. Произнес задумчиво:
— Я тоже пытаюсь проникнуть в русскую психологию и убеждаюсь — не по зубам. Наверное, мы никогда не поймем друг друга. У нас разные исходные точки, разные логические предпосылки. Я плохой психолог и еще худший философ. Мы очень редко общались с вами, мисс Вера, чтобы найти грани духовного соприкосновения. Ваша коммунистическая логика берет начало в недрах социальных теорий, и в этих теориях большое место занимают такие понятия, как интернационализм, гуманизм, благо всего человечества. Даже во внешней политике вы, русские, на первый план выдвигаете все это. Вы убеждены, будто любовь к отечеству должна выходить из любви к человечеству, что законы нравственности и справедливости должны стать высшими законами в отношениях между народами. Уважение к заключенным договорам и соглашениям, верность слову, выполнение взятых на себя обязательств… И тому подобное. Нам, американцам, такой подход к мировым проблемам кажется искусственным, странным. Что было бы, скажем, если бы президент выполнял свои предвыборные обещания? Мы, возможно, эгоистичны, так как никогда не пеклись о благе всего человечества. Мы руководствуемся лишь жизненно важными интересами Соединенных Штатов.
— А что это такое? — поинтересовалась я.
— Ну, военно-экономический контроль США над различными районами мира. Свобода рук…
— Зачем?
— Государства всегда боролись за мировое господство, за гегемонию вести за собой остальное человечество. «Пост американа»… переустройство мира по образу и подобию Америки.
— Куда вы собираетесь вести за собой человечество? Агрессор не может быть гегемоном. На каком основании вы берете на себя роль мирового жандарма? Почему интересы самых реакционных сил вы настойчиво выдаете за интересы всего государства?
— Мы убеждены в том, что агрессия — своего рода генетический инстинкт человечества; она относится к сущности человека. Ее можно лишь смягчить, избежать невозможно. Так считает, например, генерал Макартур. Мы отбрасываем в сторону мешающие нам нормы и принципы, укоренившиеся в сфере международного общения, — разве это агрессия? Мы сильнее всех — только и всего.
— Философия грабителей! Гитлер на этом погорел, переоценил свои силенки.
— Вот видите, наши логики альтернативны.
— А где находятся районы жизненно важных интересов Соединенных Штатов?
— В любом районе земного шара. Сегодня — в Японии, завтра — в Корее или в Китае, или же в Юго-Восточной Азии, в Индокитае, на Ближнем Востоке, в Европе, в Африке, в Латинской Америке. Мы хотим быть гегемоном в Атлантическом океане, в Тихом.
Он прямо-таки упивался, поддразнивая меня.
— Я поняла вас, капитан Маккелрой: ваши Штаты хотели бы бесконтрольно распоряжаться ресурсами других стран. В эпоху великих географических открытий туземцы островов, допущенные на корабль, хватали и присваивали себе все, что попадало под руку: топоры, зеркала, медные дверные ручки. И изумлялись, когда европейские моряки наказывали их за это, отбирали похищенные вещи, — ведь закон дикарей гласил: «Все, что успел захватить, — твое!» Так сказать, свобода действия для индивидуальной инициативы. Свобода рук.
— Ну, аналогия не совсем удачная! — наконец рассердился он. — И шутить надо с передышкой.
Время тянулось медленно. Мои товарищи скучали.
И лишь когда на сцену вышел маленький худощавый японец во фраке и низко поклонился гостям, все в зале оживились.
— Знаменитый танцовщик Исии Баку, — пояснил Маккелрой.
— Он будет танцевать во фраке? — полюбопытствовала я.
— Танцевать будет его ученица — кореянка Саи Шоки, дочь известного корейского поэта Цой Сун Гёна, кстати, самого красивого мужчины в Сеуле. Генерал тонко чувствует Восток и любит корейские танцы. Особенно ему нравятся танцы Саи Шоки.
Конечно же, это должен был быть коронный номер. О Саи Шоки я уже слышала, видела ее портреты на обложках японских иллюстрированных журналов. Звезда первой величины. Саи Шоки — театральный псевдоним на японский лад. Воспитывалась она в колледже для дочерей знатных корейских фамилий, училась пению и музыке. Мечтала стать певицей. В Сеул приехал Исии Баку, его танцы покорили девочку. Она решила сделаться танцовщицей. Для родителей это был удар, так как профессия танцовщицы считалась ремеслом девушек легкого поведения. Саи Шоки бежала вместе с Исии Баку в Токио. Позже не раз приезжала в Корею, изучала традиционные классические и народные танцы, подолгу задерживалась перед скульптурными изображениями в древних храмах. В Токио ее ждал шумный успех. Под свои спектакли они снимали самый большой театр страны — Хибия-холл. Затем поездка вокруг света, гастроли в Нью-Йорке, Голливуде, Сан-Франциско, Париже…
Прежде чем Саи Шоки появилась перед гостями, нам прокрутили отрывки из фильмов, в которых она снималась: «Корейская танцовщица» и «Мелодия Алмазных гор». Наконец-то я увидела, пусть на экране, Корею: ослепительно сверкающие на солнце Алмазные горы — Кымгансан, десять тысяч каскадов Кымгансана, кривые сосны на острых скалах, распростершие свои прозрачные кроны над морскими просторами, пещерные буддийские храмы, величественные гробницы — мавзолеи ванов, ажурные павильоны дворцовых ансамблей Чхандонкун и хрупкую, тоненькую Саи Шоки… Экран внезапно погас, вспыхнул свет прожектора, и перед нами на сцене предстала Саи Шоки в позе статуэтки, с поднятыми плавно изогнутыми руками. На голове у нее была ажурная золотая корона, вся одежда состояла из ярких полос материи и длинных нитей жемчуга, причудливо опутывающих ее нагое тело. Зал бешено аплодировал.