Страница 100 из 108
Зашли в сводный штаб формирований, разместившийся в одной из гостиниц города. Все радостно приветствовали командира прославленного пятого полка Листера. Берзин был представлен как советник. К посланцам СССР могло быть разное отношение: отряды состояли из людей различных убеждений, здесь, в Толедо, главенствовали анархисты. Их представителем был знаменитый Дурутти.
Жалобы были одни: мало оружия. Не хватает винтовок, не говоря уже о пулеметах и артиллерии. Жаловались на анархистов, которые совершенно не признают дисциплины, уходят с постов, когда им вздумается, и вообще требуют восьмичасового рабочего дня. Это звучало так нелепо, что Берзин даже растерялся.
— Вот так и воюем, — горько усмехнулся Листер.
За штабным столом долго изучали карту. Пришли к общему выводу: если поставить крепкий заслон у входа в долину реки Тахо, фашисты не пройдут. Вход с обеих сторон окаймляли горные хребты: Толедо и Сьерра-де-Гредос. Берзин видел, что закрыть этот вход можно было даже малыми силами.
— Конечно, здесь нужна хорошая организация, единое командование и твердая дисциплина, — говорил потом Берзин Листеру. — Вот когда нужны политические комиссары!
— А мы не будем ждать разрешения министра, а начнем действовать по своему усмотрению, — лукаво подмигнул Энрике и признался: — В моем полку давно уж действуют такие комиссары, все коммунисты. Хосе Диас помог мне подобрать людей.
Хосе Диас… Берзин еще не встречался с ним. Как главный военный советник правительства Кабальеро он пока воздерживался от встречи с генеральным секретарем ЦК КПИ.
— Он очень болен, — сообщил Энрике. — В тюрьмах нажил язву желудка. Ему бы серьезно лечиться, а он работает из последних сил. Только благодаря его энергии и был создан пятый полк. Он сделал все возможное, чтобы сплотить воедино представителей различных рабочих партий. Долорес — его верный помощник. Она тоже из рабочей семьи. Отец ее горняк из Астурии.
Они зашли в кафедральный собор. Листеру хотелось посмотреть, какие там разрушения.
— Мы стараемся щадить уникальные памятники культуры, — говорил он. — Но что поделаешь? Война есть война. Вон фашисты побили ценные витражи прямой наводкой. Четырнадцатый век! Таких уже не будет…
Собор был колоссальный. Мощные колонны поддерживали готические своды. Многочисленные часовни сияли позолотой.
В часовне Христа висели картины Эль Греко: огромное полотно «Поругание Христа» и портреты двенадцати апостолов. Выразительные лица, отмеченные духовными страданиями. Холодные сине-зеленые, лилово-розовые тона, тона Эль Греко. Только Христос одет в пурпурную тогу.
В часовне были картины знаменитых мастеров итальянского Возрождения, но после Эль Греко они почему-то не смотрелись.
— Нужно бы вывезти куда-нибудь в надежное место, — посоветовал Берзин. Было страшно за бесценные сокровища, которые могут разграбить или уничтожить фашисты.
— Да, да, я уже думал над этим. Все ценное нужно спрятать, вывезти в глубокий тыл, — согласился Энрике.
Почувствовав искреннюю заинтересованность Берзина, Листер предложил ему посетить музей Эль Греко и его дом.
— Здесь всюду Эль Греко. Он жил в этом городе до самой смерти.
В музее Берзин долго стоял перед огромной картиной «Похороны графа Оргаса». Вокруг фигуры графа собрались видные люди того времени. Среди них Сервантес и сам художник. Было много других его полотен, и Берзин удивлялся своеобразию манеры — кроме него, так никто не рисовал. Возвышенный реализм характеров в сочетании с мистическими сюжетами, вытянутые фигуры и только ему одному присущий колорит.
Дом Эль Греко — в полумавританском стиле — был совсем разрушен, но один богатый маркиз восстановил его в том духе, в каком он был в XVI веке, когда в нем жил художник. Второй этаж опоясывала узкая галерея. Комнаты уютные, прохладные, с каменными полами. Окна комнат выходили во внутренний дворик с садом и фонтаном. Мебель и все предметы домашнего обихода были самыми примитивными. Несмотря на свое исключительное трудолюбие, художник жил довольно скромно. Он не был признанным художником при жизни, — его открыли только 200 лет спустя, когда в искусстве научились ценить психологизм. Грек по национальности — его имя Доменико Теотокопули, — он приехал в Мадрид, чтобы попробовать счастья при дворе короля Филиппа IV, но не имел успеха как живописец. Его манера не понравилась королю. Теотокопули уехал в Толедо и поселился там до конца своей жизни. Жители города прозвали его эль Греко (грек), под этим именем он стал писать свои картины. Эль Греко не был официально женат, но у него была подруга и сын.
В маленькой студии висели рабочие варианты портретов апостолов и копия с картины Эль Греко «Святое семейство», сделанная испанским художником Хуаном Сейдедосом. Сам подлинник находился в Америке, в частной коллекции. Это и была семья Эль Греко. В центре — подруга, прекрасная молодая еврейка Хиронима с младенцем на руках. Справа сам художник в образе счастливого отца, слева мать Хиронимы, склонившаяся над младенцем. Берзин долго не мог оторваться от картины, дивясь психологической точности художника. Как можно было так точно выразить на полотне человеческие чувства в определенный момент!
Эль Греко жил в старом еврейском квартале. Почти рядом с домом находилась синагога XII века, построенная в мавританском стиле. Весь Толедо был древней историей. От римлян остались развалины цирка и виадук через реку Тахо, который и сейчас исправно служил горожанам. Монументальные арабские ворота IX и XII веков, остатки крепостной стены, дома и церкви в мавританском стиле свидетельствовали о долгом арабском владычестве. А кафедральный собор и монастырь Сан Хуан хранят память эпохи мрачного католицизма. Это был город-музей, и в нем не разрешали строить современные здания.
Служитель при доме охотно рассказывал историю своего города и легенды об Эль Греко. Старый испанец, влюбленный в свой город, он сам уже был историей…
Разрозненные отряды народной милиции были не в силах сдерживать натиск фашистских войск, и они настойчиво продвигались к Мадриду. Берзина удивляла неопределенная политика Ларго Кабальеро. Как военный министр он не предпринимал никаких шагов для организации обороны Мадрида. В отрядах по-прежнему царила полная неразбериха, никто никому не подчинялся, и только пятый полк Энрике Листера представлял собой реальную силу. Мало того, Кабальеро запретил строить оборонительные сооружения вокруг города, мол, испанцы предпочитают сражаться не в окопах и за укреплениями, а в открытом поле, с открытой грудью. Берзин не знал, что и подумать. Полная некомпетентность или предательство? Решил — и то, и другое.
Двигаясь с юга, фашисты взяли город Бадахос, затем Касерес. Марокканцы, которых навербовал в свою армию Франко, творили неслыханные зверства в завоеванных районах. На аренах для корриды тысячами расстреливали людей, города предавались разграблению.
4 сентября пала Талавера, важный опорный пункт республиканцев. Это почти под Мадридом. Напуганное быстрым продвижением фашистов, правительство наконец зашевелилось. Вокруг Мадрида начали возводить оборонительные укрепления, рыть окопы. Но время было упущено.
Под нажимом коммунистов премьер-министр подписал декрет о земле, который гласил: ни одного безземельного крестьянина! И сразу же в отряды влились новые силы, силы деревни.
Коммунисты убедили наконец Кабальеро использовать рвущиеся в бой интернациональные бригады. Берзин посоветовал Рохо укрепить этими бригадами, как лучшими силами, Центральный фронт Мадрида.
Был подписан и указ о политических комиссарах. В отрядах ввели строгую дисциплину. Коммунисты добились приказа о всеобщей мобилизации.
Город на глазах менял свой облик. Здания были увешаны лозунгами: «Все на фронт!», «Мадрид должен стать могилой фашизма», «Но пасаран!» Улицы, перегороженные баррикадами из мешков с песком, придавали городу мрачный вид. Кафе пустовали. Одиночные прохожие торопились по своим делам, будто забыли сделать что-то самое важное перед роковым событием.