Тутанхамон. Книга теней

— Высший балл за самодисциплину, Хети.

Мы отыскали тихий угол и повернулись спинами к посетителям, не желая, чтобы наше присутствие заметили чьи-то лишние глаза, ибо ни один стражник-меджай не будет вести себя беззаботно в подобных местах. Их посещает множество богачей, занимающихся далеко не праведными делами, и возможно, им доставило бы немалое удовольствие застать блюстителей закона, таких как мы с Хети, там, где мы вряд ли могли рассчитывать на друзей.

Нам подали вино. Как я и ожидал, оно было слишком дорогим и не очень-то хорошим. Я пытался приспособиться к странному соседству двух разных миров: дворца Малькатта с его безмолвными каменными коридорами и высокопоставленными сановниками, поглощенными тайной драмой власти и предательства, и этим игралищем шумной ночной жизни. Подозреваю, что и там и тут происходило одно и то же — еженощные требования мужской похоти и ее удовлетворение.

— Есть новые зацепки? — спросил я.

— Я тут поспрашивал кое-кого. Дело сложное, поскольку эти детишки теперь прибывают со всех концов страны. Среди них попадаются рабы или пленники, другим просто не терпится сбежать из засиженной мухами дыры, которую они зовут своим домом, и проложить себе путь к золоту городских улиц. Большинство приходит, поддавшись на обещания местных вербовщиков, но многих продают даже их собственные семьи. Вавилоняне, ассирийцы, нубийцы… Если везет, они в конце концов оказываются в Фивах или Мемфисе.

— Или же, если удача отворачивается, где-нибудь в менее романтических местах — в каком-нибудь гарнизонном городишке вроде Бубастиса или Элефантины, — подхватил я. — Ни там, ни здесь их не хватает надолго. Предложить они могут одно — свою красоту и свежесть. Как только этого не остается… они годятся только в человеческие отбросы.

Я огляделся по сторонам и заметил на молодых лицах печать разрушения, порожденного необходимостью ночь за ночью служить всем этим требовательным клиентам. Отчаянные, сияющие лица, улыбающиеся слишком широко, слишком нарочито, пытающиеся угодить сверх меры; миловидные девушки и юноши, словно живые куклы, на коленях у безобразных мужчин, которые могут себе позволить купить новую плоть — хоть каждую неделю, хоть раз в год. Все выглядели преувеличенно возбужденными и буйными. Мимо нас прошла молодая женщина с поблекшими глазами; у нее был отрезан нос. Выглядела она так, словно двигалась на невидимых ниточках, управляемая невидимым кукловодом. Потом она скрылась в толпе.

— Однако вот что интересно: многие из них, помимо прочего, провозят через границу или вниз по реке незаконные снадобья, это входит в сделку. Такой метод доставки дешев. Все знают, что такое происходит, и если говорить об отдельных людях, то количество наркотиков слишком мало, чтобы вызывать тревогу. Стражей на границах подкупают или же взяткой служит возможность по-быстрому утолить похоть, а если для вида и ловят нескольких человек, то выгода оказывается гораздо выше убытков.

— В каком замечательном мире мы живем, — заметил я.

Хети хохотнул.

— Да уж, небольшое усовершенствование ему не повредит!

— И он становится все хуже, — добавил я мрачно.

— Ты всегда так говоришь. Думаю, если однажды действительно произойдет что-нибудь хорошее, ты не будешь знать, что сказать, — отозвался Хети с обычным для себя невыносимым оптимизмом. — Ты еще несчастнее Тота, а ведь он всего лишь глупое животное!

— Тот вовсе не несчастен. И он далеко не настолько глуп, как большинство двуногих созданий, что ты видишь вокруг. Он мыслитель.

Я отхлебнул вина.

— Кто владелец этого заведения?

Хети пожал плечами.

— Очевидно, тот, кто владеет большинством домов в этом квартале. Скорее всего, какое-нибудь из больших семейств, связанное с храмами, которые, несомненно, получают хороший процент с доходов.

Я кивнул. Не секрет, что огромные богатства храмов складывались из разнообразных и весьма выгодных капиталовложений по всему городу и в других номах государства.

— А с кем у нас встреча?

— С управляющей. Она смышленая женщина.

— Не сомневаюсь, сердце у нее из чистого золота.

Мы протолкались через орущие толпы, мимо слепых музыкантов, щипавших струны своих инструментов, хотя их никто не слушал, и проскользнули в тихий коридор, освещенный редкими светильниками.

От него отходили другие коридоры с изящными занавесками, за которыми скрывались комнатушки, где едва поместился бы достаточно большой матрас. Жирные старики сворачивали туда, чтобы не столкнуться с нами; маленькие девочки и хихикающие, мальчики проскальзывали мимо, словно глупые декоративные рыбки. Несмотря на курившиеся повсюду благовония, воздух был спертым и отдавал запахами человека: пахло потом, затхлым дыханием, вонючими ногами и подмышками. Где-то поблизости пыхтели и постанывали, из другой комнатушки слышался девичий щебет и смех, еще где-то пела женщина, голосом низким и страстным, словно придворная певица. Еще дальше я различил плеск воды и хохот.

В конце коридора обнаружилась дверь, а перед нею стояли двое громил, огромные, бесстрастные и уродливые, словно недоделанные статуи. Не говоря ни слова, они обыскали нас.

— Вроде бы луком запахло, — заметил я, когда меня обдало гнилым дыханием.

Головорез, который меня обхлопывал, на миг замер. Его лицо напомнило мне измятое днище котелка. Второй положил мясистую руку на широкое плечо сотоварища, безмолвным движением головы убеждая не обращать внимания на мой сарказм. Верзила фыркнул, словно буйвол, и коротким толстым пальцем ткнул меня между глаз. Я улыбнулся и отпихнул его руку. Второй громила постучал в дверь.

Мы вошли. Комната была низкой и маленькой, однако впечатление смягчала ваза со свежими лотосами на столе. Управляющая вежливо и сдержанно поздоровалась с нами. На ней был длинный золотисто-каштановый парик по последней моде, но ее красивое, изящно вылепленное лицо оставалось неподвижным, почти застывшим, словно она давно забыла, что такое улыбка. Жестом указав нам на табуреты и ложа, женщина грациозно опустилась напротив, подперла подбородок рукой и принялась ждать, что будет дальше.

— Пожалуйста, назовите свое имя.

— Тахерит, — ответила она ясным голосом.

Так, значит, она сирийка.

— Я Рахотеп.

Она кивнула и стала ждать дальше.

— Всего лишь несколько вопросов, больше ничего. У вас нет никаких причин для беспокойства.

— Я и не беспокоюсь, — холодно ответила она.

— Мы расследуем серию убийств.

Она слегка приподняла брови в насмешливо-взволнованной гримасе:

— Как захватывающе.

— Убийства были необычайно жестокими. Никто не заслуживает такой смерти, какой умерли эти молодые люди. Я хочу, чтобы больше никто не умер подобным же образом.

— В эти черные времена люди предпочитают отворачиваться от всего, чего не хотят видеть, — уклончиво отозвалась Тахерит. Ее тон был настолько бесстрастен, что я не понимал, говорит ли она с убийственной иронией или же искренне.

— Хочу, чтобы вы осознали, насколько все серьезно.

Я швырнул на стол перед ней мертвое лицо в тусклом ореоле черных волос.

Лицо управляющей осталось застывшим, но во взгляде что-то изменилось — наконец-то какая-то реакция на жестокие факты. Она тряхнула своими рыжими волосами:

— Только чудовище могло сделать такое с женщиной!

— То, что он сделал, ужасно, но почти наверняка не бессмысленно. Это не какой-нибудь непреднамеренный акт жестокости или страсти. Этот человек убивает, имея определенные причины, и убивает способами, имеющими значение если не для всех, то хотя бы для него. Задача в том, чтобы отыскать этот смысл.

— В таком случае чудовищ вообще не существует.

— Нет — только люди.

— Не знаю, стало мне от этого лучше или хуже, — сказала она.

— Сочувствую, — отозвался я. — Нам необходимо выяснить, кто эта девушка. Мы считаем, что она могла работать здесь.

— Может быть, и работала. У нас здесь много девушек.