Страница 7 из 62
Но слава о нём пошла, когда он монастырь ограбил. Нарядил своих подельщиков бабами-богомолками. Братья ухи развесили. Они богомолок любят. Доход от них большой. Открыли ворота, разбойнички внутрь ворвались, и давай тех на вениках поджаривать. Выдали монахи, где схоронена казна. А обитель ту Галаня всё равно спалил.
Вскоре после этого он объявился на Волге. Захватил небольшой струг и стал нападать на купеческие расшивы и каюки. Только сначала удачи большой у него не было. Пока он не отбил у татар девку колдунью, которую те собирались порешить за какие то страшные грехи. Приглянулась ему красивая басурманка. И наколдовала ему татарка удачу. Теперь богатые караваны к нему словно сами в руки идут. Ватага у него человек триста, а то и больше. И каждый гоголем ходит. В дорогие кафтаны одеваются, едят и пьют как князья. Девки у них краше солнца и все золотыми побрякушками обвешаны.
До прошлого года Галаня орудовал здесь, в Нижегородской губернии у города Василя. Уж сколько раз супротив него солдат посылали. Да всё без толку. То отобьётся, то спрячется. Никто не знал где его стан. Кто же узнавал, долго на этом свете не задерживался. Но в прошлом году он вдруг взял и подался сначала в Жигули, а потом и того дальше, к Саратову.
Говорят, он на Хвалынь идти задумал, персов щупать. По мне — пусть идёт. Нехристей этих разорить, самое что ни на есть святое дело.
— Откуда вы всё знаете, Антон Сергеевич? — поинтересовался я.
— Здесь эти байки вам любой десятилетний шкет расскажет, — отмахнулся мой собеседник. — Выпьете со мной кофею?
Чего мне было человека обижать. Кофею я раньше уже пил, когда ходил в Кунсткамеру смотреть на уродцев. Там его давали бесплатно, а кто ж от дармовщинки откажется. Уродцы мне не понравились, а вот заморский напиток пришёлся по душе.
Хозяин постоялого двора поставил перед нами турку и две маленькие чашечки. После первого же глотка я почувствовал прилив необыкновенной энергии в своём уставшем теле, и подумал, что за чудодейственный кофе.
— Хотите, перекинемся в картишки, — предложил Степанов.
К своему удивлению я согласился. Меня вдруг пробрал азарт, какого я в себе раньше не замечал. До того я всегда благоразумно избегал карточных игр.
— Готовьтесь, сейчас я опустошу ваши карманы, — весело сказал я, пока Степанов раздавал карты.
Первые две ставки были невелики, и мне удалось легко выиграть у моего соперника. После чего я так разгорячился, что поставил сразу всё. И тут удача от меня отвернулась. Я был разбит в пух и прах. Степанов довольно пододвинул к себе мои деньги.
Меня как хлыстом ударили.
— Дайте мне отыграться! — закричал я.
— Бросьте, молодой человек, у вас ничего не осталось, — спокойно ответил помещик.
— У меня осталась лошадь.
— Оставьте её себе. Мне она не нужна.
Его издевательско-снисходительный тон привёл меня в бешенство.
— Откуда у вас взялись эти карты?! Вы жульничали!
Степанов с размаху ударил кулаком по столу.
— Никто ещё, не обвинял меня в жульничестве и уходил после этого безнаказанным.
— Что, хотите драться?! — угрожающе прорычал я. — Хорошо будем драться! Когда вам угодно, любым оружием, которое выберете! И пусть черти будут нашими секундантами!
Из-за соседнего стола поднялись офицеры-бутырцы. Представились:
— Ротмистр Измайлов.
— Подпоручик Жигарев.
— Зачем же доверяться чертям, господа, — сказал Измайлов. — Мы с удовольствием поспособствуем двум достойным дворянам в деле чести.
— Отлично, дерёмся утром, — сказал Степанов. — Верхом, так как у меня ранена нога. Выбор оружия по дуэльному статусу так же за мной. Пусть будут ружья. Вы надеюсь, умеете стрелять из ружья на скаку?
— Со ста шагов в монету попадаю, — зло соврал я.
Боже, да что же это со мной, подумал я. Затем мои ноги подкосились, и больше я ничего не помню.
Очнулся я в тесном чулане на соломенном тюфяке. Голова раскалывалась. Не без усилий я вспомнил, что со мной произошло. А когда ко мне вернулась способность здраво рассуждать, я понял, что попал в хорошо спланированную ловушку. Степанов подсыпал мне в кофею какого то возбуждающего зелья, а затем дьявольски умело спровоцировал на дуэль. В исходе поединка сомневаться не приходилось. Когда я последний раз стрелял из ружья, то попал вместо мишени в окно родительского дома. Пуля разнесла матушкин фарфоровый сервиз, оторвала голову часовой кукушке, куковавшей в это время два часа по-полудни затем вылетела на веранду и угодила в груду сушившихся там пуховых подушек. Батюшка, куривший в это время трубку сидя в кресле-качалке, тут же сделался похож на снеговика, а палёный пух разлетелся по всей веранде и едва не спалил дом. После этого меня нещадно высекли розгами на конюшне и сказали, что лучше бы мне не брать в руки оружие опаснее гусиного пера.
Итак, передо мной стал выбор, либо мужественно и с честью встретить смерть в поединке, либо трусливо бежать. Почти без колебаний вопрос решился в пользу трусливого бегства.
Поднявшись на ноги, я тихонько толкнул дверь. Она была заперта на засов снаружи. Приложив ухо, я прислушался. Из-за двери доносился тихий храп. Значит, меня кто-то караулил. Пощупав рукав и карманы, я убедился, что кинжал и даже пистолет на месте. Достав кинжал, я просунул его в щель и приподнял засов. Когда я открывал дверь, она заскрипела и спавший рядом с ней камердинер Степанова, заёрзал, проснулся и уставился на меня ошалелыми глазами. Без долгих раздумий я тюкнул его рукояткой пистолета по голове. Он завалился на бок и затих.
Я опрометью выскочил во двор и бросился к конюшне. Там вскочил на неосёдланную лошадь и помчался к воротам постоялого двора. Но как только я приблизился к ним, мне навстречу из темноты кинулся человек и схватил кобылу под узды.
— Куда собрался? — услышал я голос одного из офицеров, вызвавшихся быть нашими секундантами.
— Отойди! Зашибу! — заорал я диким голосом.
Но тот не послушался, вцепился в поводья и старался вырвать их у меня из рук. Сам напросился, подумал я, вскинул пистолет и, целя прямо ему в лицо, спустил курок. Но, раз уж человеку не везёт, так не везёт всегда и во всём. Пистолет мой наверняка никто не чистил со дня сотворения мира, да и я, с дуру, не сподобился. Громкий хлопок на мгновение оглушил меня, полыхнуло пламя, всё вокруг заволокло едким дымом. С перепугу я разжал пальцы, и оружие с развороченным стволом полетело на землю. Только чудом меня не убило и не покалечило.
Защищаться мне больше было нечем. Кто-то схватил меня сзади за шиворот и стащил на землю. Я извивался как уж, но силы были не равны и меня быстро скрутили по рукам и ногам.
Утром помещик Степанов говорил мне со своим обычным добродушным выражением на лице, как будто журил провинившегося ребёнка.
— Не думал молодой человек, что вы настолько малодушны. Нанесли оскорбление честному русскому дворянину и не желаете давать сатисфакцию. Ай-ай-ай, Надеюсь, все же вы соберётесь с духом и будете драться, как положено мужчине. Пристрелить вас как трусливого зайца мне не доставит ни малейшего удовольствия. И умойтесь. У вас вся парсуна в пороховой саже. Не гоже встречаться с создателем, будучи похожим на чёрта.
Для дуэли выбрали полянку неподалёку от постоялого двора. Степанов ехал впереди с блаженной улыбкой наслаждаясь запахом сорванной по пути ромашки. По бокам меня конвоировали «секунданты». Они явно не спали ночью и поэтому всё время зевали. Замыкал шествие камердинер Степанова, которого звали Фрол, с перевязанной головой и ружьём наперевес. Вероятно от повреждения головы, учинённого мною ему нынче ночью, у него дёргалась левая половина лица и уголок рта при этом превращался в безумный оскал. Он злорадно поглядывал то на меня, то в сторону берёзовой рощи. Приглядевшись повнимательней, я содрогнулся. Там была вырыта неглубокая яма в человеческий рост. Так вот чем ночью занимались «секунданты». Они рыли мне могилу. Я наткнулся на них, когда они, закончив работу возвращались назад.