Ватажники атамана Галани

Я принялся карабкаться на борт киршимы. Оказавшись на палубе, взял из чьих то мёртвых рук саблю, так как моя утонула, когда я упал в море. Тут же толпа разгорячённых схваткой казаков подхватила меня, понесла на корму и ударила прямо о стену яростно отбивавшихся кызылбашей. Сзади давили. Один за другим сыпались удары, которые я едва успевал отражать. Пару раз меня обожгло болью, по телу заструились тёплые струйки крови.

Мы задавили противника числом. Загнали на корму и положили всех до единого. И тогда стало ясно, что они так отчаянно защищали. Вернее кого. На корме в окружении десятка свирепых телохранителей черкесов стоял очень бледный, несмотря на смуглую кожу, вьюнош.

— Щенка взять живым! — скомандовал Галаня.

В ответ из глоток черкесов вырвался воинственный рёв, юноша нетвёрдой рукой вынул дамасскую саблю, стоившую, вероятно, целое состояние. Они устремились на нас. Толпа казаков отхлынула назад, так страшен был этот безнадёжный натиск, но тут же сомкнулась позади и поглотила черкесов, оставив в живых только дербентского барчука. Судно было в наших руках.

Двадцать восемь казаков было убито в этом сражении, с полсотни ранено. Один из стругов тут же превратили в госпиталь. Между лавками стонали и матерились тяжелораненые. Те, кого лишь слегка оцарапало, молча сидели рядом. Я был среди них. У меня был рассечён лоб над бровью. Слегка замешкался, отражая удар. Кровь заливала глаз и капала с подбородка на рубаху. И ещё больно саднили несколько глубоких порезов на правой руке.

Среди раненых ходил полковой врач Поликарп Ерофеевич. Его Галаня захватил на купеческом судне, когда тот плыл в Казань в отпуск. Против своей неволи Поликарп Ерофеевич особо не возражал. Доля хабара, которую он, кстати, как примерный семьянин, регулярно отсылал жене, ему была положена как сотнику, под пули и сабли его никто не гнал, а если поймают — так всегда можно отвертеться от дыбы и виселицы. Скажет — силой держали. И чего ж ему не поверить.

Доктор извлекал пули, зашивал страшные сабельные раны, ампутировал руки и ноги, одурманив предварительно несчастных опиумом. На легкораненых внимания не обращал. Не до того было. Те, как могли, заботились о себе сами.

Ко мне подошёл Мишка Баламут. Он был весь покрыт брызгами крови, но на нём не было не единой царапины. Промыв и перевязав мне раны, он вытащил из сапога гнутую фляжку. Там оказалось яблочная водка. Я взял её, едва не уронив, так дрожали руки, и отпил два больших глотка.

— Это, кажись, по твою душу, — сказал Мишка, указывая на ялик подошедший к стругу-госпиталю. В нём сидел есаул Лёшка Кортнев.

— Тебя Галаня зовёт, пленников допрашивать, — сказал он мне.

Я отправился на атаманский струг, нырнул в люк на корме и спустился по крутой лесенке вниз в небольшую каморку, служившую Галане адмиральской каютой. Свет сюда проникал из двух слюдяных окошечек. Каюта была убрана мягкими коврами, на которых в беспорядке валялись подушки. На подушках барином возлежал атаман, ещё не переодевшийся и не помывшийся после схватки, с засохшими пятнами крови на рубахе и лице. Гольшат набивала ему табаком турецкий кальян. Перед ним стоял захваченный в плен вьюнош, а позади него кат Вакула.

— Ты, Васька, свою дурную храбрость брось показывать, — сказал Галаня указывая на мою забинтованную голову. — Я видел, как ты рубился. Прямо грудью на сабли лез. Смело, но глупо. Как ты уцелел, не пойму. Вот прикончит тебя кто-нибудь, где я другого толмача отыщу.

Объяснять атаману, что моё поведение объясняется вовсе не излишней храбростью, а неопытностью в бою я не стал. Но совет принял. Зарёкся лезть на рожон.

— Спроси, Васька, этого юнца, как его звать и кто он таков, — сказал Галаня.

Я спросил. Однако вьюнош не отреагировал на вопрос. Он гордо стоял перед атаманом вольных казаков, сжигая того ненавидящим взглядом.

— Он тебя не понял или просто выпендривается? — раздражённо поинтересовался Галаня.

— Выпендривается, — уверено ответил я.

Вакула тут же ткнул гордеца в живот своим железным кулачищем. Тот застонал и, согнувшись пополам, упал на колени. Заплечных дел мастер продолжил методично избивать молодого дербентца, пока тот, наконец, не выдержал.

— Это Багир, сын младшей и самой любимой жены влиятельного кызылбашского князька, — перевёл я то, что смог понять. — Он плыл со своим отрядом в Исхафан, чтобы познать в шахском войске благородное искусство войны.

— Вот и познал, — сразу заулыбался Галаня и сделал знак Вакуле отпустить вьюноша.

На другие суда просигналили приказ сотникам и десятникам собраться на совет. К головному стругу понеслись юркие ялики. Разбойничьи командиры спустились в каюту Галани и долго совещались. Наконец было принято решение Дербент не штурмовать. Взять выкуп за пленника и идти на Шемаху.

Багира привязали к мачте, и галанин струг стал смело приближаться к стенам города. Начавшие было палить пушки, сразу захлебнулись. Очевидно, артиллеристы разглядели пленника.

Через час на борт струга пожаловал отец пленного вьюноша — благородный старик с седой бородой, облачённый в длинные одежды. После коротких переговоров он согласился заплатить выкуп за сына, и собрать выкуп за город, чтобы тот мог избежать разграбления.

На следующий день два сундука, щедро наполненные золотом и серебром, доставили на атаманский струг. Пленника тут же отпустили.

Казачья армада снялась с якоря и, отсалютовав на прощание Дербенту из всех пушек, двинулась к Шемахе.

Глава XVI

Высадка на берег. Мы выступаем в поход на Шемаху. Ночной бой в горах. Описание города Шемахи. Засада. Галаня поджигает южную часть города. «Толстуха» пробивает стену. Бои на улицах города. Галаня договаривается с персами. Недовольство ватаги. Казнь Ивана Захарова. Галаня узнаёт, что ширванский беглярбег собирается отрезать нам дорогу к отступлению.

Оставив позади Дербент, мы, сражаясь с противным ветром и морскими течениями, плыли вдоль гористых берегов Ширвана и к полудню следующего дня достигли убогой деревеньки, состоявшей из нескольких десятков круглых хижин, сплетённых из камыша и прутьев. Она называлась Мордов и лежала на полпути между Дербентом и Баку. Данила Долгов заявил, что мы должны причалить здесь, так как отсюда за три дня по горной дороге можно дойти до Шемахи.

Жители деревни, завидев наши струги, бежали в горы, уведя с собой весь вьючный скот. Но мулы и ишаки были нам необходимы, чтобы тащить поклажу и пушку. Поэтому Галаня послал на их поиски людей под началом Ивана Захарова.

Ночью было холодно. Дров в окрестностях почти не водилось, поэтому мы сожгли всё, что нашли в домах. Дозорные умудрились подстрелить горного барана. Мы наварили из его мяса щей и объелись так, что едва могли двигаться.

Иногда в горах грохотали выстрелы.

— Наши лютуют, — говорили казаки.

Утром вернулся Иван Захаров со своими людьми, приведя десяток мулов, шестерых ишаков и одну корову.

Мишка Баламут, не теряя даром времени, стал превращать деревню в хорошо укреплённый плацдарм. Ещё до темноты её окружили внушительные рвы и редуты. Мишка готовил свою крепость к серьёзному бою. Со стругов сняли все пушки, на возвышении установили мортирную батарею. На дне рвов Мишка понатыкал острые железные прутья, а сами рвы сверху замаскировал так, что заметить их было мудрено даже стоя совсем рядом.

Галаня оставил в Мордове гарнизон в пятьдесят человек и всех тяжелораненых. Начальником над ними велел быть Мишке Баламуту. Никто лучше него не смог бы отстоять построенную им же крепость в случаи нападения персидских войск или горцев.

В «Толстуху» запрягли всех мулов. Прочий вьючный скот нагрузили провизией и огневым запасом. Колонна ватажников двинулась по узкой горной дороге к Шемахе. После недолгого перехода из тумана, окутавшего нас, появилась деревня, лежавшая в долине и застроенная красивыми каменными домами. Данила Долгов сказал, что она называется Тахоуси.

Деревню мы перевернули вверх дном. Нашли много фруктов и трёх кляч, которых жители, бежавшие в горы, очевидно, не посчитали большой ценностью. Их Галаня велел нагрузить дровами.