Страница 32 из 47
— Говорят, есть два типа мотоциклистов — те, кто уже разбился, и те, кто вот-вот разобьется. Но я всегда водил осторожно, — объясняет он.
На Парк-драйв он перестроился в крайний ряд и поехал в сторону Централ-Парк-Соут и Седьмой авеню. Внезапно таксист в средней полосе передумал выезжать из парка и свернул налево, тогда как Алан свернул направо.
— Не надо быть Ньютоном, чтобы знать: два тела не могут одновременно находиться в одной точке, — вспоминает Алан. Переднее колесо врезалось в такси, а сам он полетел через руль, приземлившись на крышу и ветровое стекло.
— Меня тащило по дороге, как камень, пущенный «лягушечкой», — говорит он. — Зря я не застегнул шлем: он слетел, и я несколько раз приложился головой об асфальт. Замерев, подумал: «Я жив. Руки-ноги на месте. Вроде все в порядке». Поднял глаза — по закону подлости на меня несется поток машин во все четыре ряда. Я лежу на дороге, в радикально черной одежде. Ни клочка отражающей ткани. Пытаюсь встать — не работает правая нога. Ну, об адреналине все читали. На одной левой ноге я благополучно упрыгал из-под колес, с дороги на газон.
Таксист повел себя как приличный человек: съехал на обочину и по рации вызвал скорую помощь. Тем временем отовсюду набежали люди и принялись успокаивать Алана.
— Вечно болтают, мол, в Нью-Йорке на улицах сплошь бандиты, — говорит Алан. — Дело было в десять часов вечера, в темном Центральном парке. И меня не ограбили. Наоборот, помогали как могли.
Врачи по приезду сразу определили у Алана перелом бедра. Когда его грузили в скорую помощь, один санитар посмотрел на него и сказал:
— Мужик, повезло тебе. Вечер понедельника, в больнице тишина. В выходные, когда самая стрельба, ты бы прождал там несколько часов.
В Мэдисон-сквер-гарден зрители вскочили на ноги, затопали, заорали. Сегодня здесь проходил бой Всемирной федерации рестлинга. Хлопая в ладоши, на ринг вышла звездная пара — Рик Мартель и Тони Гэриа. На обоих ярко сверкали чемпионские пояса. Шагнув через канаты, они повернулись к фотографам (на огонек заглянуло даже несколько японцев из токийских глянцевых журналов о рестлинге) и стали позировать.
Их ждал легкий бой.
Противники Афа и Сика, «Дикие самоанцы», выбежав на противоположный угол ринга, стали трясти канаты и корчить рожи, а их менеджер, «Капитан» Луи Альбано, что-то шептал им на ухо.
Мартель, загорелый франко-канадец с белоснежной улыбкой, любил работать с «самоанцами» — те умели в единый миг взбудоражить зрителей. Для таких крупных мужчин двигались они на удивление быстро. Били жестко — шлепки по мясу разносились по всему зданию, добавляя правдоподобности. А, встретившись с бойцом уровня Мартеля, «продавались» не думая — падали на ринг, изображая боль, когда он пробивал им ногой в прыжке или цеплял бедрами за шею.
— Я бился с «самоанцами» по всей стране, — вспоминает Мартель, — округ Вашингтон, Филадельфия, Портленд, Мейн. Людям нравятся наши матчи, потому что по «самоанцам» видно — они ребята суровые. Скажем, в Монреале Сика на моих глазах гулял босиком по снегу. В рестлинге у каждого свой образ и набор трюков. Но Афа и Сика — настоящие бойцы. На голову выше прочих.
Зазвонил гонг, и Рик сцепился с Афой. Хрюкая, тряся буйной шевелюрой, самоанец свернул противнику нос и вдавил пальцы в глаза. Толпа сердито гудела, рестлеры были довольны.
Таким был Мэдисон-сквер-гарден в тот холодный зимний вечер. Не считая праздника зажжения гирлянд, в Нью-Йорке царила тишина.
Электричка, прогрохотав по эстакаде через Бронкс, выехала из города в округ Уэстчестер. В обычной ситуации Адам Шэнкер, бармен из пивной «Кникербокер», постеснялся бы на людях читать «Плейбой». Но интервью Джона и Йоко заворожило его.
Когда репортер Дэвид Шефф попросил Леннона описать, какими он мечтает видеть восьмидесятые, Джон ответил: «Мечтайте сами… Не ждите, чтобы Джимми Картер, Рональд Рейган, Йоко Оно, Боб Дилан или Иисус Христос поделились с вами своей мечтой. Решайте за себя… Я не могу вас пробудить ото сна. Вы сами можете себя пробудить ото сна. Я не могу вас исцелить. Вы сами можете себя исцелить».
Лишь потом заметят извращенную иронию происшествия, имевшего место во время интервью. Когда Джон с Йоко обдумывали вопрос Шефа, с улицы раздался грохот обратного выхлопа.
— Снова перед Дакотой кого-то пристрелили, — пошутил Леннон.
Глава 14
Восстановить их было невозможно
Марк Дэвид Чепмен сидел в арке Дакоты. Сердце его трепетало. Тут на перекрестке показался лимузин и замер на светофоре. Чепмен почувствовал, что его миг близок.
— Я четко понимал, что сейчас совершу, — будет он вспоминать. — Пускай мной руководила навязчивая идея, но в голове было ясно как никогда.
Сильный ветер дул ему в лицо, но он не ощущал холода. Его охватило абсолютное спокойствие.
— Давай же, — требовал внутренний голос. — Убей! Убей!
Лимузин подкатил к дому. Заедь он во двор, и Чепмен не встретил бы бывшего кумира. Но Джон с Йоко привыкли выходить на улице и здороваться с фанатами.
Привратник Хосе Пердомо стоял на тротуаре, в упор не замечая Чепмена. Таксист, высадив пассажиров, остался ждать на обочине. Лифтер Дакоты глядел мимо Чепмена, на улицу. Йоко, довольная сегодняшней записью, шла впереди мужа. Она предвкушала встречу с сыном. Джон, со студийными пленками в руках, расслабленно брел в тридцати футах за ней. Увидев Чепмена, узнал поклонника и посмотрел в глаза.
Чепмен вышел из арки на улицу, будто собрался домой, с таким расчетом, чтобы аккуратно разминуться с Ленноном. Он считал шаги: один, два, три, четыре, пять.
Потом развернулся на месте и выхватил револьвер.
Он принял боевую стойку, как в тире, прицелился Джону в спину и спустил курок.
Первая экспансивная пуля разминулась с головой Леннона и выбила в Дакоте стекло.
Но у Чепмена оставалось еще четыре выстрела. Две пули вошли певцу в спину с левой стороны. Еще две попали в левое плечо.
Как минимум одна перебила аорту.
— Вот и все, — сказал себе Чепмен, безжизненно опуская руку с револьвером. Ему не верилось, что он привел свой замысел в исполнение.
Йоко бросилась в укрытие. Джон, шатаясь, одолел шесть ступенек и нырнул под защиту стен дома.
— Меня подстрелили, — пробормотал он и осел на землю. Изо рта у него потекла кровь.
На глазах у Чепмена Йоко бросилась к мужу и прижала к груди его тело.
Консьерж Джей Хейстингс своей форменной курткой укрыл окровавленную грудь Леннона и снял с него очки.
Ни Хейстингс, ни Йоко не смотрели на Чепмена. Их внимание было приковано к Джону. Огонь прекратился, и стрелок их больше не пугал.
Он и впрямь был никем.
До слуха Чепмена донесся, по его выражению, «чудовищный крик». В этот раз Йоко не создавала произведение искусства. Она оплакивала любовь всей своей жизни.
Потом Чепмен скажет Ларри Кингу, что от этого звука «у меня волосы на загривке встали дыбом».
— Джона застрелили! — кричала она. — Джона застрелили!
Хосе Пердомо со слезами на глазах бросился к Чепмену.
— Мне было так жаль Хосе, — поведает Чепмен. Привратник ухватил Чепмена за правое запястье и дернул. Револьвер выпал из руки на землю.
Чепмен все продумал. Он знал, что сейчас приедет полиция, и не хотел, чтобы его клали мордой на асфальт. Он снял плащ — не дай бог решат, что под ним спрятано оружие. И шляпу тоже. Положил одежду на тротуар, но томик «Над пропастью во ржи» не выпустил из рук.
Пердомо не верил глазам.
— Ты вообще понимаешь, что ты наделал? — заорал он.
— Да, я застрелил Джона Леннона.
Чепмен открыл книгу и уставился на пляшущие буквы. В воздухе стоял запах пороха, Чепмен нервничал, ноги его сами пришли в движение. Хотелось поскорее оказаться в руках полиции.
Потом он скажет, что собственный поступок оставил «пустоту в груди»:
— Наверное, захоти я как следует, сумел бы передумать. Возможностей было предостаточно, я их все упустил, и теперь глубоко об этом жалею.