Страница 5 из 5
Он еще долго сидел на берегу и глядел на море.
Когда сели ужинать, мать оказалась уже в курсе его проблем. Наверно, с ней поговорил сам Волохов, а может, кто-то еще. Мать есть мать, ей всегда все известно.
— Ну что, получил свое, самоуправник?
Вся происшедшая история вызвала у нее противоречивые чувства. В суть ее она не вдавалась, потому что если уж Волохов остался недоволен ее сыном, значит, виноват сын, а не Волохов. Председатель прав всегда — это известно любому колхознику. За все годы руководства «Зарей» он еще ни разу не сделал ничего такого, что повредило бы людям. А с другой стороны, мать тихо радовалась, что уж теперь-то Валька точно не останется в деревне, после такого нагоняя… А то в трактористы надумал… Видали?
— Угу, получил, — ответил Валька, нахлебывая наважью уху.
Вид у него был самый что ни на есть обычный и даже как бы решительный, бодрый вид, совсем не такой, какой должен быть после крутого разговора с председателем. Это мать и насторожило.
— Ну и что, вкрутил он тебе, как полагается? — допытывалась она.
— Вкрутил, вкрутил…
— Во, допрыгались, комсомольцы-добровольцы! — обрадовалась мать. — Правильно он вас! А то развольничались, управы на вас нет! — И тут же решила воспользоваться моментом, знала: на этот раз наверняка. — Не-е, Валя, не надо тебе здесь оставаться, зачем? Скандалить-то, да ну их! Учиться надо тебе, на летчика или еще кого. Вон у Евдошихи-то, а! Пройдесся по деревне в форме-то, все скажут: «Вот Валя какой стал…». И мне гордость, а как же… — И мать всплескивала руками, улыбалась.
Валька дохлебал уху, выпил через край остатки, уха была вкусной.
— Да нет, мама, не доставлю я им такой радости, не дождутся.
Мать перестала улыбаться… Ну вот, опять за свое… Невпопад спросила:
— Кто это они-то?
— Да хоть бы Волохов, к примеру.
Она замахала руками, сказала сурово и непререкаемо, потому что твердо верила в правоту своих слов:
— Ты, Валя, Вячеслава Егоровича не трогай, молодой ты еще, не дорос до этого. Требовательный он, да нельзя без этого, зато и справедливый, всяк это знает.
Валька наливал из самовара кипяток в большую цветастую кружку, когда-то отцовскую. Теперь он всегда пил из нее чай.
— Ничего себе справедливость: поменьше делать, побольше денежек получать!
Мать не поняла, о чем это сын судит, но возразила твердо:
— Если что Волохов и «химичит», так уж только не для себя старается, а для людей…
— А что, люди только в нашем колхозе живут? Всех остальных можно обманывать, да?
— Слова ты, Валя, используешь нехорошие, не нравится мне…
Валька мешал в кружке сахар и какое-то время молчал, был он угрюм, потом сказал с горечью:
— Закостенелый он, нельзя так больше…
Он шумно отхлебнул чай и высказал то, что до конца осознал сегодня на берегу.
— Не уеду я никуда, пускай так и знают, менять тут все надо, живут одним днем…
Мать молчала, она глядела на сына, слушала его и удивлялась: подросток ведь совсем еще, а уже судит вон как, погляди ты… Но спорить с Валькой не стала. Знала, что бесполезно, чего задумал, не свернешь.
Взрослый стал совсем.