Страница 6 из 9
— Но ведь он будет чужой, — говорит Катюха, напротив которой стоит полнехонький стакан с вином.
— Кто? — Томка уже забыла, о чем только что говорила Катюхе.
— Ну, ребенок-то, из детдома…
— Подумаешь, важность какая, — небрежно отмахивается Томка и щурит от дыма папиросы обведенные синей тушью глаза. — Сегодня — чужой, а завтра уже и от родного не отличишь… Все одно, вырастут — сволочами станут!
— То-ма! — нахмурилась Катюха.
— А что, не так, что ли? — психует Томка и сильно стучит коробком по столу. — Ты думаешь, нынешние подлецы сразу вот такими и родились? Ты так думаешь? Нет, милочка, они тоже «агу» говорили, они тоже в люли-ляли играли, а как подросли, так и вышли в вонючих козлов…
— Ну, Тома, не все же козлы, как ты говоришь, есть и нормальные люди…
— Все! — почти кричит Томка. — Все до одного. Только одни умеют притворяться, а другие — нет. Понятно?! Ты ведь дура, Катька, ты ничего вокруг себя не видишь. Как квочка сидишь возле своих микробов, крылышки распустила и сидишь… А вокруг тебя жизнь идет… И твой, ты думаешь, он сейчас на работе? Посмотри, который теперь час? Девятый час уже, а работают нормальные люди до шести! Понятно?! Так где же он у тебя?
Катюха разозлилась. Она молча встала и вышла в прихожую. Взяв телефонный аппарат на длинном шнуре, принесла его в кухню и двинула по столу в сторону Томки. Стакан с вином покачнулся, и темно-красная жидкость плеснула на стол.
— Ты чего это? — сразу стушевавшись, спросила Томка.
— Ничего, — Катюха села на свое место — Звони Виктору на работу.
— Зачем?
— Звони… Узнаешь, там он или нет.
— Нет, Катя, — двинула от себя аппарат Томка, — я звонить не буду. Он скажет, с какой это стати я ему звоню? А я что отвечу?
Катюха сняла трубку и набрала номер.
— Да, — услышала она недовольный голос мужа, — слушаю.
— Ты скоро придешь? — спросила Катюха.
— Катя? — удивился Тихомиров. — Что-нибудь случилось?
— Да нет, все нормально… Хотела узнать, когда ты придешь?
— Минут через сорок буду. А дети что?
— У себя… Занимаются.
— Ну? — положив трубку, торжествующе взглянула на Томку довольная Катюха. Но та, кажется, опять забыла то, о чем только что говорила. Ее заботило теперь совсем другое.
— Что, скоро придет?
— Сказал, минут через сорок будет.
Томка засуетилась: торопливо допила свое вино и затушила папиросу в пепельнице, полной окурков.
— Мне пора, милочка.
— Сиди. Чего ты напугалась? — удивилась Катюха.
— А чего мне пугаться?! — вскинулась Томка. — Нечего мне пугаться. Просто не хочу встречаться с твоим — ну его. Вытаращит глаза и будет молчать: ни компании не поддержит, ни к себе не уйдет. Зан-нуда он у тебя, Катька, прости господи… А ты что не пьешь-то? — вроде бы как случайно заметила она полный Катюхин стакан.
— Да что-то не хочется мне. Может быть, вместе выпьем?
— Была не была, — после притворного раздумья, рубанув воздух рукой, сказала Томка, — разливай!
Катя отпила несколько глотков и взглянула на Томку: зажмурившись, высоко запрокинув голову, мучительно медленно цедила ее подруга вино сквозь зубы. Кожа на тонкой шее напряглась, и видно, как перекатываются под нею мелкие Томкины глотки…
— Ф-фу! — выдохнула Томка. — Сколь пью ее, зар-разу, а пить не научилась.
— Это верно, — подтвердила Катюха.
— Где спички-то? — Томка вновь села за стол. Глаза у нее оживленно заблестели, морщины на лбу разгладились, тонкие черные волосы, собранные на затылке в небольшой пучок, и те, казалось, приобрели чистый оттенок, слегка завиваясь на висках.
— Я убрала уже, — удивленно ответила Катюха.
— Курить хочу.
— Ты же идти собралась?
— Вначале покурю.
Томка закурила и, выпуская дым сквозь тонкие ноздри, мрачно сказала:
— Себя берегешь? Помереть раньше времени боишься?
— У меня дети, Тома, мне их на ноги поставить еще надо…
— А я вот смерти не боюсь, — перебила Томка. — Молодая была — боялась, а теперь вот нет! Начхать мне на нее с пятого этажа! Понятно? А в молодости, — Томка неожиданно усмехнулась, — тогда я принца ждала. Наслушалась разных сказочек, дура, вот и выглядывала этого принца, а пришел Сенька Мешков, водкой напоил, да и в постель уволок. И я с тех пор эти сказочки ненавижу, про принцев которые…
— Значит, тебе жизнь исковеркали, — глухо заговорила Катя, — а ты решила мне исковеркать? Привела тогда Толика… Ты ведь знала, чем все закончится?
— А то ты не знала? — сощурилась Томка на Катюху.
— Представь себе — не знала, — с обидой ответила Катя.
— Ну и ничего, не померла ведь?
— Тебе хотелось, что ли?
— Тьфу! Чего буровишь? — Томка отвела взгляд и потянулась к Катиному недопитому стакану: — Ты не будешь?
— Нет…
— Тогда я выпью, не возражаешь?
— Пей… Я бы все равно в раковину вылила.
— Зачем? — насторожилась Томка и вдруг догадалась: — Своего боишься, да?
— Нет, не боюсь, — просто ответила Катя.
— А чего тогда?
— Да ничего…
— Мама, — заглянула в дверь Оксанка, которой шел уже восьмой годик, — сейчас кино будет. Пойдем?
— Иди, доченька, — Катюха тронула волосы на голове дочери, — я сейчас приду.
Оксанка попятилась, не сводя любопытных глаз с курящей Томки.
— В папеньку пошла, — проворчала Томка, когда Оксанка затворила дверь. — Вся в него…
На трамвайной остановке Томку слегка покачивало, и она придерживалась за Катюхин локоток, широко расставив тонкие ноги в коричневых полуботинках.
— Приезжай ко мне, Катька, — говорила она, — посидим, повспоминаем молодость нашу… А хочешь — пригласим кого?
— Кого? — удивилась Катюха.
— Тут как-то Толик тобой интересовался, — Томка подмигнула. — Старая любовь, она, знаешь, прочная… На всю жизнь.
— Не было у нас никакой любви, — вспыхнула Катюха. — Скотство лишь одно было! Так и передай ему…
— Сама и скажешь, чего мне от тебя ему, от него — тебе… Я, что ли, передатчик?
Подошел трамвай. Катюха помогла Томке взобраться с первой площадки в вагон. Думала, та хоть попрощается, а она как увидела Машу Конькову, так и взвыла от радости:
— Машенька, так ты во вторую? А у меня настроение, знаешь… Выпить охота, а выпить не с кем. Ну, трогай, что ли…
Маша сделала ручкой Катюше, снялась с тормоза и покатила в вечерний сумрак, резко и требовательно позвонив на перекрестке. А Катя стояла на остановке, смотрела вслед уходящему трамваю, и странное чувство вдруг овладело ею: словно бы жизнь проходит мимо и что-то важное, чего дожидалась она все годы свои, никогда с нею не произойдет.
С того вечера Томка вдруг зачастила к ней требовательная, нахальная, жестокая. И все реже отставляла в сторону свой стакан Катюха, и все более робко возражала подруге… И так прошло два года…
С некоторых пор Виктор Степанович Тихомиров стал с нетерпением ожидать ничем не примечательный вроде бы день недели — четверг. В понедельник, после выходных, он с облегчением думал, что до четверга теперь всего лишь три дня. В среду он возмущался тем, что до желанного дня все еще целые сутки. В ночь на четверг Тихомиров плохо высыпался, вставал раздраженный и помятый. Дома не чаяли дождаться минуты, когда он наконец уйдет на работу, а сослуживцы тоскливо выжидали окончание рабочего дня. И только после шести часов вечера Виктор Степанович оживал, суетливо собирая дружину, раздавая красные повязки и инструкции на очередное дежурство. Теперь они уже почти никогда не ходили вместе, а сразу разбивались на группы по два человека и разбредались в разные стороны. Виктор Степанович всегда уходил с Еленой Николаевной. Вначале этому молча дивились, потом по институту пошли шепотки, впрочем, довольно безобидные, а затем все привыкли к тому, что и Тихомирова бес попутал. Более десяти лет он не давал решительно никакого повода говорить о себе таким образом, и вот…
В десять часов вечера начинали сходиться у штаба, под который была отведена небольшая комнатка в полуподвальной части института. Тихомиров выслушивал рапорты, заносил в журнал случаи нарушений общественного порядка, забирал красные повязки и отпускал людей домой. И, наконец, они оставались с Еленой Николаевной наедине…