Страница 9 из 21
Бюрштейн.
Фрау Леонора, вы, может быть, и на меня наброситесь… Но я должен признаться, что ничего решительно не понял… ни вашего волнения… ни всей этой сцены… В первый раз, с тех пор как я вас знаю, вы теряете, в моем присутствии, власть над собою…
Леонора.
Я не выношу бессовестных людей!.. Как посмела она перешагнуть этот порог… подняться сюда, в мои комнаты!..
Бюрштейн.
Но… Я ведь ничего не знаю… Кто же эта дама?..
Леонора.
Эта «дама»? Кто она? Разве вы не узнали ее?
Бюрштейн.
Нет… Кто?..
Леонора.
Уж не хотите ли вы меня убедить, что вы, доверенный и друг моего мужа, как вы любите величать себя, не знаете Марию Фолькенгоф…
Бюрштейн, пораженный словно молнией.
Фолькенгоф?.. Мария Фолькенгоф?.. Мария?..
Леонора.
Да, Мария!.. Мария!.. Я вижу, что она, как будто, вам не вовсе уж чужая.
Бюрштейн, все еще вне себя от изумления.
Но позвольте… Как же это может быть?.. Ведь это прямо непостижимо!
Леонора.
Вы, кажется, начинаете понимать мое возбуждение…
Бюрштейн.
Но… Фрау Леонора… ради создателя… Вы ведь говорили всегда, что она умерла?..
Леонора.
Для меня она умерла.
Бюрштейн.
Умерла за морем, в Америке?..
Леонора.
А вот видите… она здравствует и чувствует себя очень бодро… Она проникла в мой дом… Мой сын повел ее под руку в большой зал, где собрались все друзья, и представит ее всему обществу… Это произведет сенсацию… Наши добрые друзья будут крайне заинтересованы… Впрочем, я вижу, и вам не терпится… Вам тоже хотелось бы побежать вниз… Сделайте милость… Пожалуйста, ступайте туда, — я никого не держу… Последуйте примеру моего великолепного сына!..
Бюрштейн, не слушая ее.
Мария Фолькенгоф… Это непостижимо… невероятно… Мне и в голову не приходило… Это ужасно, ужасно!.. Как могли вы держать меня и таком заблуждении, если знали… Как могли вы утверждать, что ее нет в живых?..
Леонора, жестким тоном.
Я думала, что вас осведомил Карл… Вы ведь хранитель его тайн… или, во всяком случае, охотно играете такую роль…
Бюрштейн, приходя в бешенство.
Прошу вас бросить ваши колкости. Право, теперь не время для подобных шуток. Вы бы лучше постарались, в создавшемся положении, совладать со своим дурным настроением. Довольно и того, что вы так некстати задели чувствительность этой несчастной женщины! Было ли это умно — предоставляю судить вам самой. Что ж, продолжайте шутить, если вам угодно!.. Скоро вы увидите… Я понял очень ясно, что она сказала…
Леонора, приходя в беспокойство.
О чем вы это?..
Бюрштейн.
О том, что эта женщина, наконец-то, расскажет правду; о том, что ваша раздражительность, по счастью, вывела ее из того безмолвия, в котором она, по непонятной причине, пребывала…
Леонора.
Вы думаете, что она…
Бюрштейн.
Она все расскажет! Все! Все! Не обольщайтесь больше: Мария Фолькенгоф теперь заговорит, и она права, клянусь, она будет права, раз в доме Карла Франка ее называют постороннею… О, это будет крушением, позором, неслыханным позором!.. А я-то, дурак, позволял себя морочить и морочил других… О, какой позор, какой стыд!.. Какой ненужный и бессмысленный позор!
Леонора.
Пусть она говорит, что хочет. Никто ей не поверит.
Бюрштейн.
Все! Все поверят ей! Разве вы не чувствуете всеобщего подозрения?.. А это недавнее замечание Франца Мейстера о том, что были, повидимому, допущены ошибки, которые, надо надеяться, вскоре будут исправлены… А затем… у нее ведь должны быть письма… его письма…
Леонора.
У нее больше нет писем. Она их сожгла.
Бюрштейн.
Откуда вы это знаете?
Леонора.
Так она обещала. В своем последнем письме к нему.
Бюрштейн.
И вы этому верите? Женщины обещают такие вещи, но не делают их. Писем и документов таких людей, как Карл-Амадей Франк, не сжигают… Это сделала только одна женщина… Только она была так бешено честолюбива… А я, я дал себя уговорить…
Леонора.
Я сама отвечаю за свое поведение. На мне лежала обязанность сохранить образ этого единственного человека в чистоте для его народа, и я была вынуждена… ради этого… на некоторые поступки…
Бюрштейн.
Поступки?.. Ложь с начала до конца!.. У вас… у вас на совести все… Вам придется за это ответить… Я сам был одним из обманутых… Я сам был в неведении, даже когда думал, что все знаю… Вам… вам одной придется оправдываться… Вы умышленно заставили меня лгать… из-за вашей неистовой ревности и властолюбия, которое стремится поработить даже мертвеца, подобно тому, как оно старалось его скрутить при жизни… Вы… только вы…
Фридрих, вошедший во время последних слов.
Бюрштейн! В каком тоне вы говорите с моей матерью?..
Смущенное молчание.
Вообще, что здесь происходит?.. За две комнаты я слышу крики, между тем, как внизу гости уже ждут… Я вижу, как на старую женщину набрасываются, как на бродячую собаку… и при этом умалчивают о чем-то, ведут себя таинственно… Я тоже в праве знать, что происходит в этом доме!
Помолчав.
Кто эта дама?
Бюрштейн.
Спроси свою мать. Она тебе может объяснить это лучше всех.
Леонора.
В свое время. Теперь у вас есть другая забота. Это не так важно.
Фридрих.
Для меня важно все, что касается моего отца… А особенно все то, что, как я чувствую, хотят от меня утаить… Я не позволяю что-либо скрывать от меня… Кто эта дама?
Леонора.
А я не позволяю приказывать мне! И еще не скоро позволю! Экзаменуй кого хочешь…
Фридрих.
Я желаю это знать и узнаю. Я вижу, она во все посвящена…
Леонора, быстро.
Она тебе что-нибудь сказала?
Фридрих.
Нет… но я ведь вижу, что она знает Иогана… говорит ему «ты»… называет тебя но имени… И затем, все вы в таком смятении… А ведь меня учили, что это дом открытых дверей… Следовательно, я в праве…
Иоган, вбегая.
Его высочество великий герцог подъехал!
Леонора, радуясь поводу.
Пойдемте, Бюрштейн… Велите начинать… Я пойду его встретить.
Поспешно выходят в главную дверь. Иоган направляется следом за нею.
Фридрих, удерживая его.
Иоган… постой… Я хочу тебя кое о чем спросить… Иоган, послушай, — теперь мы одни, все они заняты, — послушай, мой славный… ты в доме — единственный с кем я могу говорить об отце, потому что ты любил его самого, а не его славу, потому что ты был ему, действительно, другом… И поэтому они тебя не любят, наши новые друзья… Послушай, Иоган… Все они избегают ответа, но ты мне скажешь откровенно, не правда ли, кто эта дама?
Иоган, боязливо.
Да как же мне сказать вам… если мамаша…
Фридрих.
Я уже не ребенок… Мы взрослые люди и должны друг другу доверять… Но, может быть, у тебя нет ко мне доверия?..
Иоган.
Помилуйте!.. Вы ведь знаете…
Фридрих.
Тогда скажи мне прямо: кто эта женщина?
Иоган.
Да ведь это… это… фрау Фолькенгоф.
Фридрих.
Фолькенгоф?.. Фолькенгоф?.. Никогда не слышал… Нет, погоди… Я как будто что-то вспоминаю, очень отдаленное… Фолькенгоф?.. В раннем детстве я, как будто, слышал эго имя… Фолькенгоф?.. Мария… Не правда ли, Мария Фолькенгоф?
Иоган кивает утвердительно головою.
Фридрих.
Теперь я смутно припоминаю… Когда отец еще жил… — я слышал… Погоди… теперь я знаю… На письменном столе была фотография… и на ней надпись: «Мария»… А! вот почему это странное ощущение… Как только появилась эта женщина, мне почудилось, будто я давно ее видел, очень давно… Я почувствовал сходство и не знал, с кем… Так вот оно что… Вот почему… Ах, как ясно вижу я теперь этот портрет, а ведь с тех пор я ни разу его не видел… Он исчез с той поры со стола… А они мне говорили, всегда говорили, что со дня его смерти все оставили нетронутым… Странно… странно…