Полуночное танго

«Но ведь она только что от меня отказалась, — Алена бы ни за что не отказалась. Для Алены я — центр мироздания. А Лиза… Лиза — подруга всем страждущим», — с неожиданной отчужденностью заключил Плетнев.

Перед Аленой стояла тарелка с крупными, точно восковыми грушами. Чебаков расхаживал по своему кабинету, выпятив могучую грудь и то и дело загадочно покашливая в усы, рассказывал Алене что-то забавное из местной хроники. Плетневу показалось, что Иван Павлович сбросил лет эдак десять.

— Быстро вы! Как на реактивном самолете. Оно и понятно — я бы на вашем месте тоже любой рекорд скорости побил. Ну, не стану мешать воссоединению счастливого семейства. Несказанно рад нашему знакомству, Елена Владимировна.

…Она сидела рядом с ним в машине — изящная, стройная, вся золотистая от ровного балтийского загара, и он смотрел на мелькавшую за окнами машины степь ее глазами. Пыльно. Засуха успела сделать свое черное дело до дождей. Как будто иссякли все зеленые краски в палитре природы, и она пользуется в основном желтыми и бурыми. А там, откуда Алена, сочно-зеленые сосны, жемчужное море и золотой искрящийся песок. Да она сама частица того щедрого на краски мира.

— Светка с мамой осталась. Знаешь, это твоя обожаемая теща подбила меня на сей подвиг. Бросила, говорит, человека одного в горе, а сама перед всякими пустозвонами бедрами качаешь. Чуешь, какая потрясающая образность? Особенно если учесть мой скромный сорок четвертый размер.

— Она случайно не знает насчет…

— Папуля сказал, картине дали первую категорию. И, если мне не изменяет чутье, дело попахивает международным кинофестивалем. Вы с этим твоим очаровательным прохиндеем Вадимом открыли новую эпоху в жанре эпическо-космической мелодрамы, как выразилась одна наша общая знакомая из солидного печатного органа, сумели через судьбу обычного человека выйти на проблемы глобального характера. А главное, добавлю я от себя, дали почувствовать всем нам, сидящим в зале, что мы тоже участвуем в решении значительных проблем, мы не песчинки, как нам назойливо вдалбливают некоторые, мы — личности… Кстати, этот твой дивный нахал Вадим явился ко мне в два часа ночи с охапкой гладиолусов и с бутылкой шампанского, под которую тут же стрельнул десятку. Я собралась было хлопнуть у него перед носом дверью, тогда он вдруг такое отмочил… Угадай что? Нет, не угадаешь — спорю на два билета на рижский самолет, которые у меня в сумке. — Алена изящным движением поправила прическу и вдруг расхохоталась, откинув свою изящно вылепленную головку. Плетнев не без удовольствия задержал взгляд на ее по-девичьи тонкой шее. — Прости… — Она промокнула платочком уголки глаз. — Это я от радости, что вижу тебя, а заодно выполняю поручение талантливого и на редкость удачливого Вадима «умолять на коленях Сережу Плетнева согласиться писать сценарий двухсерийного широкоформатного кинобоевика на историко-патриотическую тему «Князь Серебряный», запуск которого намечен на киностудии…»

Плетнев не дал Алене договорить. Он затормозил так резко, что она уткнулась лбом в ветровое стекло. Он выскочил из машины и съехал вниз по крутому склону Терновой балки, на дне которой так крепко и остро пахло чабрецом. Теперь этот запах влил в него бодрость. Голова закружилась в предчувствии большого дела, как в предчувствии любви…

Алена подошла к краю обрыва. Ветер трепал ее прекрасные волосы. Она и стояла на земле, и как бы летела.

«Символическая картина, — думал Плетнев, взбираясь наверх и цепляясь по пути за кустики бессмертника, которые оставались в его руках, легко вырываясь с корнем. — Нужно обязательно запомнить, использовать. Можно начать повествование вот с такой картины вечной, непреходящей красоты. Природа и женщина у кромки обрыва, сливающаяся с небом, вечностью…»

Он стоял рядом с Аленой, измазанный песком и глиной, и протягивал ей кустик бессмертников. Она благодарно посмотрела на него и сказала:

— Как мне жаль бедного Мишу…

Плетнев отряхнул джинсы, молча сел за руль.

— А как там Царьковы? — как бы между прочим спросила Алена, когда они подъехали к гостиничному крыльцу. — Иван Павлович поведал мне о событиях минувших дней. Несчастные люди. Будто кто-то пометил их печатью беды. Но не будем предаваться всяким суевериям, а лучше навестим Лизу. Ей, наверное, одиноко и… — Неудобно как-то, — пробормотал Плетнев, стараясь не смотреть в сторону Алены.

— Что ты! — Алена устремила на него свои ясные глаза. — Когда у людей горе, они каждому человеку рады. Отвлекающий фактор. Сейчас я переоденусь, в джинсах по станице неловко расхаживать — старухи осудят, и мы пойдем.

У калитки Царьковых Плетнев подумал о том, что следовало отговорить Алену от этой прихоти. Именно прихоти — другого слова не подберешь. Он представил, что испытает Лиза, увидев рядом с ним невесть откуда взявшуюся Алену. Но было поздно. Лиза стояла на крыльце. Лиза была похожа на диковатого подростка — он даже испугался на какое-то мгновение, что она сейчас бросится очертя голову в сад и выдаст себя, его, все, что между ними было и о чем ни в коем случае не должна догадаться Алена, — она умеет быть циничной.

Лиза осталась на крыльце.

— Извините, что мы так внезапно к вам нагрянули. — Алена приветливо и слегка снисходительно улыбалась. — А мы с вами, кажется, знакомы. Вы в ту пору были прямо-таки чеховской студенткой, приехавшей на каникулы в отчий дом. Предлагаю на «ты».

Лиза кивнула, вымученно улыбаясь, и прижалась к перилам, чтоб пропустить их в дом. В коридоре Плетнев обернулся, но Лиза смотрела куда-то в сторону.

— Как у вас чудесно! Господи, Сережа, я только сейчас поняла, как мы обкрадываем себя, обитая в наших стандартных чересчур благоустроенных квартирах с окнами в пустоту, — тараторила Алена. — А здесь благоухают под окнами цветы, шепчут что-то таинственное листья… Жаль, что все меньше и меньше на земле таких вот романтичных, завораживающих уголков.

Они сели за давно накрытый стол — Лиза наверняка ждала его к обеду. Она сидела напротив него, вытянув перед собой кверху ладонями руки. Как будто просила, чтоб он протянул ей навстречу свои.

Алена болтала обо всем понемногу. Комментировала последний роман Апдайка в «Иностранке», с юмором рассказывала о «галактике киносозвездий, сиявшей на небосклоне древнего Янтарного берега», потом принялась пересказывать Лизе содержание последней картины Плетнева. Лиза кивала головой, слушая и не слыша Алену.

Плетневу было жалко тишины, которую нарушила его жена. Она разрушила что-то… Он взглянул на Лизу, заметил белые ниточки морщин на ее высоком загорелом лбу. Раньше он их не замечал. Или они появились только сейчас?..

Чай пили под вишней — так захотела Алена. Лиза часто и надолго оставляла их одних. Она молча уходила и так же молча возвращалась то с банкой варенья, к которому никто из них так и не притронулся, то с чашкой молока, то просто с пустой тарелкой.

«Их нужно изолировать друг от друга, — думал Плетнев. — Они несовместимы. Как два полюса. А я между этими полюсами. Под высоким напряжением. Долго я так не выдержу. Не выдержу… Нужно что-то предпринять».

Алена словно уловила его мысли.

— Ну, милая хозяюшка славного дома, спасибо тебе за щедрость. За доброту. За душевную чистоту. Я словно к свежему родничку припала. Честно говоря, надоело пить водопроводную воду… И не страшно тебе одной в таком доме? Ты, наверное, любишь мечтать.

— Нет, — сказала Лиза.

Плетнев не понял, что она имела в виду.

— Думаю, Марьяна скоро приедет. Хочешь, я спрошу про нее у Саранцевых? — спросил он.

— Я сама к ним схожу. Кур покормлю и схожу. Спасибо, что вспомнили про меня…

— Знаешь, а она мне ужасно нравится. Я даже не ожидала, что смогу до такой степени очароваться существом женского пола, — говорила Алена, когда они возвращались в гостиницу. — Что, она так и не устроила свою судьбу?

— В смысле?