Вернись из полета!

Девушки стали махать руками, приветствуя их, и те само­леты, которые еще находились в воздухе, снижались и с ревом, на бреющем пролетали над машиной.

— Во черти! Узнали! — воскликнула Катя.

Лиля попыталась рассмотреть номера на самолетах.

— Давай подождем, — предложила Катя. — Подвезем лет­чиков в поселок.

Из кузова, где обе сидели на небольших чемоданчиках, она постучала по окошку в кабину шофера:

— Стой! Захватим летчиков!

Полуторка остановилась, и девушки выпрыгнули из нее.

— Ну вот мы наконец и дома! — сказала Лиля. — Чувству­ешь, Катя! Как будто и не уезжали никуда. Как будто Моск­ва — это был сон...

Шофер, свертывая папироску, усмехнулся:

— Дома, говоришь? А были где?

— Были? Тоже дома! — засмеялась Катя. — Слышь, Лиль­ка, а тут подсохло за это время — помнишь, какая вода стоя­ла? Ух! Так и плюхались на посадке в лужи!

Над ними загудел самолет и, покачав крыльями, промчал­ся над самыми головами, так что девушки невольно пригну­лись. Затем он круто развернулся и пошел на посадку.

— У, шальной! — радостно крикнула Катя.

— Смотри, да это же мой! — сказала Лиля. — «Тройка»! Кто же на нем летает?

Она следила, как садится ее «ЯК».

— Слышь, Лилька, ты вон куда гляди! Лешка твой идет... Спешит, первый...

От самолета усталой походкой шел прямо к ним Леша Со­ломатин, за ним еще несколько летчиков.

— Здорово, орлы! — крикнула Катя. — Не вижу оркестра, цветов! Просто неудобно, что это за встреча? А то мы повер­нем назад в Москву... 

— Привет, девчата! Наконец-то дождались вас! — отвеча­ли летчики. — Встреча будет, не волнуйтесь! И оркестр тоже!

— Как летается?

— Да как сказать... Теперь, видно, дело пойдет как следу­ет. А то без вас и наступать перестали. Стоим на приколе...

Подошел Леша, поздоровался с девушками и сказал каким-то слишком уж бодрым голосом:

— Ну, с приездом, бродяги! Как, залечили свои раны? Вы­глядите вы неплохо.

— Угу. А как у вас тут? — спросила Лиля осторожно — Все по-старому?

Ответил Леша не сразу, а сначала полез за папиросами и долго их искал, пряча от Лили глаза.

Лиля сразу заметила, что он как-то осунулся, похудел и хоть и рад был ее приезду, но что-то его сдерживало, мешало ему радоваться. Она увела Лешу немного в сторону, подальше от остальных, и опять спросила:

— Что же нового, Леша? Ты не решаешься сказать?

В голосе ее прозвучала тревога. Она чувствовала что он не говорит, умалчивает о чем-то. Ясно, в полку что-то произо­шло, и ему не хочется вот так, сразу по приезде, расстраивать ее. Лиля посмотрела на него строгим, требовательным взгля­дом, и Леша отвел глаза...

— Ну, Леша...

— Понимаешь, Лиля... Командир наш... Баранов...

— Что — Баранов? — испуганно прошептала Лиля, боясь подумать о самом страшном.

— Нет его больше.

— Как — нет?

— Сбили его два дня назад.

— Баранова?! Не может быть... Как же это? Как же так случилось?

— Как случилось... — медленно повторил Леша и вздох­нул. — Их было больше, «фоккеров»... Самолет упал за лини­ей фронта и взорвался. Ведомые видели. Они снижались и кру­жили над этим местом... Так что даже похоронить Николая не пришлось...

Некоторое время они молчали. Леша курил. В глазах у Лили стояли слезы, и она с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать. Наконец, пересилив себя, проговорила еле слышно:

— А ты где был, Леша?

— Я... На земле я был в это время, понимаешь? Не было меня тогда рядом с ним! Не было! — воскликнул Леша с от­чаянием в голосе, и Лиля поняла, как он терзается от того, что не пришлось ему в том бою быть рядом с любимым команди­ром, защитить его.

— Ты успокойся, Леша. Я понимаю... Я все понимаю. Что ж поделаешь!

Медленно пошли они по аэродрому, освещенному заходя­щим солнцем. На западе пылал закат, и кроваво-малиновый свет заливал почти полнеба. Огромное красное солнце, чуть сплющенноё, перерезанное пополам узенькой темной тучкой, уже готово было коснуться линии горизонта.

Нервным жестом Леша выбросил недокуренную папиросу далеко в сторону. Никогда еще Лиля не видела, чтобы он нерв­ничал, не слышала, чтобы он повысил голос: в любой обстановке, самой трудной, он всегда оставался сдержанным, хлад­нокровным, собранным. И она поняла, как ему нелегко: Николай Баранов был для него не только командиром полка — Леша любил его как боевого товарища, близкого друга...

— Тебя тут произвели в командиры, — сказал Леша, кото­рому трудно было продолжать разговор о Баранове. — Теперь ты командир звена.

— Угу, — согласилась Лиля и вздохнула.

В другое время Лиля обрадовалась бы повышению, но сей­час это ее не трогало, как будто разговор шел не о ней, а о ком-то другом. Она все думала о Баранове. Недаром на душе было так тревожно и предчувствие беды не покидало ее послед­ние дни...

— Лилька!

Вихрем налетела на нее Катя и взволнованно, прерываю­щимся голосом заговорила:

— Лилька! Ты знаешь — Баранов, Батя!! Вот ведь несча­стье какое!..

Лиля молча кивнула. Катя хотела сказать еще что-то, но не смогла и, низко опустив голову, побрела к машине.

— Поедем? — предложила Лиля. — Там все уже давно со­брались.

В кузов уже забирались летчики.

— А кто теперь вместо него?

— Мартынюк.

У машины Лилю поджидал сияющий Сеня Трегубов. Стес­няясь своей радости и силясь хоть немного притушить счаст­ливый огонек в глазах, он робко взглянул на нее из-под длин­ных мохнатых ресниц.

— Здравствуйте, товарищ командир! С приездом вас! Я... мы так ждали!

Лиля протянула ему руку:

— Здравствуй, Сеня! С кем ты летал тут, без меня? Как успехи?

— А я теперь у вас в звене! — с восторгом сообщил он, словно делал ей подарок.

— Это замечательно, Сеня... Значит, опять будем летать с тобой вместе.

— Вместе, — повторил он и широко улыбнулся. — Я, това­рищ командир, тут без вас еще одного «юнкерса»... На вашем самолете, на «тройке».

— Да уж скажи, Трегубов, что тебя орденом наградили! — воскликнула Катя. — А то ходишь вокруг да около, все стес­няешься. Похвастайся хоть раз! Я уже все про тебя знаю. Вот, смотри, Лилька!

Она, не спрашивая разрешения, быстро расстегнула ему куртку, и новенький блестящий орден Отечественной войны сверкнул на Сениной гимнастерке.

— О, такого я еще никогда не видела! — воскликнула Ли­ля, к величайшему удовольствию Сени.

Наклонившись, она стала рассматривать орден, который был учрежден недавно, уже во время войны. В полку никто еще не носил такого — Сеня получил его первым.

— Молодец, Сеня! Поздравляю!

Он зарделся, как девушка.

— Спасибо, товарищ командир... Я ведь, как учили! Ста­рался, — пошутил Сеня.

Все засмеялись.

— Са-адись! Поехали! — крикнул кто-то из летчиков.

Машина быстро заполнилась, летчики стали рассаживать­ся на бортах, на ящиках, и полуторка тронулась. Леша сел рядом с Лилей и в первый раз с момента встречи ласково улыб­нулся ей, заглянув в глаза:

— Вернулась...

— Угу. А как же?

— Ну какая она, военная Москва? Я ведь один только раз и был там, до войны... Всего два дня, проездом.

— Москва?.. — повторила Лиля задумчиво. — Как бы тебе сказать одним словом — мужественная!

ЛИЛЯ, ВЕДОМАЯ МОЯ...

Из Москвы Лиля привезла с собой два платья и туфли. Те­перь, когда летчики изредка собирались вечером на час-другой в уцелевшей местной церквушке, чтобы потанцевать, спеть под баян или посмотреть кинофильм, она непременно надевала гражданскую одежду. Особенно любила она матроску — белое полотняное платье с синим воротником и полосатой вставкой. Это платье сшила ей мама ко дню рождения, когда Лиле ис­полнилось девятнадцать. Правда, сначала оно было обыкно­венным белым платьем, но Лиля, которая всегда все переде­лывала по-своему, превратила его в матроску. Платье очень шло ей: в нем тоненькая, похудевшая Лиля казалась школь­ницей. Иногда вместо туфель она надевала белые лосевые са­пожки, сшитые из кожи, содранной с сиденья сбитого немец­кого «юнкерса». Ей приятно было сознавать, что ею любуются и что, несмотря на это, она остается для всех в первую очередь лейтенантом Литвяк, летчиком-истребителем.