Это время

CTACИСУ КРАСАУСКАСУ

Этого стихотворенья ты не прочтешь никогда… В город вошли, зверея, белые холода. Сколько зима продлится, хлынувши через край? Тихо в твоей больнице… — Стаська, не умирай!.. Пусть в коридоре голом, слова мне не сказав, ставший родным онколог вновь отведет глаза. В тонкой броне халата медленно я войду в маленькую палату, в тягостную беду… Сделаю все как нужно, слезы сумею скрыть. Буду острить натужно, о пустяках говорить, врать, от стыда сгорая!.. Так и не разберу: может быть, мы играем оба в одну игру?! Может, болтая о разном,— очень еще живой — ты между тем прекрасно знаешь диагноз свой! Может, смеешься нарочно в этот и в прошлый раз, голову нам мороча, слишком жалея нас?! …В окнах — больших и хмурых — высветится ответ. Как на твоих гравюрах — белый и черный цвет. И до безумия просто канет в снежный февраль страшная эта просьба: — Стаська, не умирай…

"Так вышло..."

Так вышло. Луна непонятною краской обочины выкрасила… Нас выжгло! Нас — будто из поезда полночью — выбросило! По пояс — холодного снега в кювете. В сугробах — полмира!.. А поезд проносится мимо, проносится мимо, проносится мимо!.. Постой! Но ведь только минута прошла, как мы ехали в нем и смеялись! С его теснотой и нежданною грустью смирялись. Глупили! В чужие печали и беды бесстрашно влезали… Мы были самими собой, А теперь мы — не сами. Теперь, вспоминая себя, оглушенно и тяжко молчим мы. Тебе я кажусь незнакомым, далеким, едва различимым… Пустынная полночь. Ладони в ожогах метельного дыма… А поезд проносится мимо, проносится мимо, проносится мимо! Летит он — снарядом! И тащит куда-то не наши обиды, не наши болезни и счастья… Ты — рядом. А как достучаться? А как дотянуться? А как до тебя докричаться?.. Под снегом великим, над временем тысячеверстным безмолвные крики висят, зацепившись за звезды. Мне их не избавить от каждого прошлого дня и от каждого мига… А память проносится мимо, проносится мимо, проносится мимо…

ВОЕННЫЕ МЕМУАРЫ

Перечитываю мемуары, наступившее утро кляня… Адмиралы и генералы за собою ведут меня. И под жесткою их командой в простирающемся огне я иду по такой громадной и такой протяжной войне. От июня — опять к июню. От Днепра — и снова к Днепру я ползу, летаю, воюю, все, что отдал, назад беру. Только где б я ни шел и ни плавал,— в Заполярье, в Крыму, у Двины,— я всегда нахожусь на главном — самом Главном Фронте войны! Надо мною — дымные хмары, я ни в чем судьбу не виню… Перечитываю мемуары. Писем жду. Друзей хороню. По проселкам мотаюсь в джипе. В самолете связном горю. Признаю чужие ошибки. И о собственных говорю. Контратаки и контрудары, артналеты и встречный бой… Перечитываю мемуары. Год за годом. Судьбу за судьбой. Марши, фланговые охваты. Жизнь, помноженная на войну… Если авторы суховаты, я прощаю им эту вину. Было больше у них не писательского, а солдатского мастерства. Оттого и Отчизна жива. И нужны ли еще доказательства?