Вице-президент Бэрр

Я не ожидал, что Новый Орлеан сулит столько радостей. Но будь жизнь снисходительней ко мне, не толкай она меня на великие свершения и в вечные водовороты, я бы тогда блаженно поселился там без долгих раздумий и провел остаток дней в комфортабельном доме с галереей на Вье Карре в окружении привлекательнейших женщин Америки и креолов, которые сразу покорили меня и которым, думаю, я тоже понравился. Ведь я, один из немногих американцев, говорил по-французски так, что меня понимали.

Я остановился в доме Эдварда Ливингстона, бывшего мэра, бежавшего из Нью-Йорка, где его обвинили в том, что кто-то из его подчиненных не по назначению использовал какие-то фонды. Подобно многим жителям восточных штатов, вступив в полосу невезения, он отправился на Запад и недурно там устроился. За две недели до моего приезда он женился на красивой и богатой креолке девятнадцати лет от роду. Он собирался стать сенатором от Луизианы. В настоящее время он всеми уважаемый посол во Франции.

— Я хотел спросить вас, скучаете ли вы по Нью-Йорку. А теперь нет нужды задавать этот вопрос. — Мы сидели в саду, и запахи тропических растений смешивались с ароматом жарящегося кофе, столь характерным для Нового Орлеана. В полотняном костюме Красавчик Нед больше походил на преуспевающего плантатора, чем на преследуемого мэра Нью-Йорка, которого я знал когда-то. Он лишь сердился на Джефферсона и на самоуправство, чинимое в Луизиане ее правителем Клерборном, не злонамеренным, но совершенно бездарным ставленником виргинской клики.

— Значит, вы сделали ошибку, когда голосовали за Джефферсона? — Я поддразнивал Красавчика Неда, который когда-то по собственному почину предлагал мне свой голос. Он был членом палаты представителей от республиканской партии, когда мы с Джефферсоном оспаривали президентское кресло.

Ливингстон покраснел.

— Я проявил слабость, полковник. А теперь у нас слабый президент, и мы потеряем Луизиану. Половина населения здесь мечтает о возвращении испанцев. Другая половина — о возвращении французов.

— И никто не хочет независимости?

— Здесь все время говорят об отделении; некоторые на Западе — особенно в Кентукки — ничем не лучше наших федералистов. А креолы вообще ненавидят американцев, и за это их нельзя винить. Они никогда не изъявляли желания стать колонией Соединенных Штатов.

До Ливингстона уже дошли слухи о том, что я замышляю, и он был готов помочь.

— Вы поймете, ключ к Мексике — католическая церковь. Недавно испанцы стали облагать налогом церковную собственность. И вот каждый священник в Мексике жаждет независимости. А святые отцы всегда добиваются, чего хотят! — Потом он устроил мне встречу с католическим епископом Нового Орлеана. Епископу так понравился мой план, что он сделал моими агентами трех иезуитских монахов. Меня принимала даже настоятельница ордена урсулинок; в монастырском саду за вином и сладостями я познакомился с монашенками (две были весьма симпатичные) и получил уверения в полной и искренней поддержке ордена.

И хотя я не замышлял отделять западные штаты от Союза, я заручился поддержкой таких политических деятелей, как сенаторы Браун и Адэр и генерал Джейми Уилкинсон, в свое время замешанный в «испанском заговоре». Но все это было раньше. Летом 1805 года никто и нигде в Соединенных Штатах, если не считать Новой Англии, не боролся за отделение. Я считал, и продолжаю считать, что различные части страны со временем пойдут своим путем, но уже без моей помощи. Я предпочитаю, чтобы будущий развал Соединенных Штатов отнесли за счет человека, который более других отстаивал суверенность каждого штата и право воссоединяться и отделяться как заблагорассудится, — Томаса Джефферсона.

В то лето я проехал от Нового Орлеана до Натчеза и Нашвилла (где второй раз встретился с Джексоном); от Нашвилла до Лексингтона и Франкфорта; от Франкфорта до Луисвилла и Сент-Луиса — столицы территории Луизиана, где безраздельно властвовал на своем посту губернатора мой соратник Уилкинсон.

Я прибыл в столицу Джейми 12 сентября. Голова у меня разбухла от парадов и речей, пиршеств и громогласных клятв сбросить донов в море. Да, Аарон Бэрр был в то триумфальное лето всесильным завоевателем — правда, лишь пыльных кладовок, бакалейных лавок да тенистых веранд просторных особняков, гордо выпячивающих фасады на полноводную Миссисипи. Запад я покорил. Так почему бы и не Мексику?

— Мы каждый день вербуем солдат! — Уилкинсон, как всегда, был полон энергии. Он сообщил мне имена армейских офицеров, которые к нам примкнут, и других, которые могут к нам примкнуть. Я предупреждал его, чтобы он не очень-то раскрывался, но он был слишком открытый по натуре. Так я думал в то время, во всяком случае. Он любил поносить Джефферсона на людях, я же старался никогда этого не делать. К сожалению, Уилкинсон был не только прирожденным негодяем, но и настоящим федералистом. «Джефферсон разделит всю собственность. Увидите». Он твердил это регулярно после второй бутылки кларета. «Он отнимет наши деньги. Он всех уравняет, если, — при этом он таращил красные глаза и театрально понижал голос, — мы не схватим тирана за руки!»

Уилкинсон слишком открыто мечтал об отделении Запада от Востока. Я предупреждал его, что это может кое-кого навести на ложные мысли о наших намерениях, но он и слушать не хотел.

— Мой друг, вождь, Roi.

— По-испански — Rey.

— Неважно!

Он так долго был связан с Испанией, однако не снизошел до того, чтобы выучить хоть слово из своего второго родного языка.

— Надо, чтобы доны пребывали в благодушном настроении. Тут залог успеха. Они не дураки. Они знают, что мы что-то замышляем. И пусть они думают, что мы возрождаем старый «испанский заговор». Предоставьте все мне. Уж я все устрою.

И устроил! До самого конца дон Карлос считал, что у нас нет видов на Мексику. Увы, заманивая в западню испанского посланника, мы угодили — верней, угодил я, а подтолкнул меня Джейми — в ловушку Джефферсона. Поползли слухи, что я замешан в плане расчленения Союза, и, наслушавшись речей Уилкинсона о тиране Джефферсоне, полных намеков и инсинуаций, всякий мог поверить, что слухи эти верны.

В августе филадельфийская газета «Юнайтед Стейтс» громогласно вопрошала (вопрос — удобный журналистский способ клеветы, не влекущий риска судебного преследования), не собирается ли полковник Бэрр созвать совещание штатов, расположенных по берегам рек Миссисипи и Огайо, чтобы провозгласить их независимость? Редактор газеты также «интересовался», сколько мне понадобится времени, чтобы захватить Новый Орлеан и использовать его как базу покорения Мексики. Первый «вопрос» был как раз на руку правительству, коль скоро убеждал всех относительно моих планов. Второй — почти правомерен.

Из Сент-Луиса я отправился на восток в Винсен и там остановился у губернатора территории Индиана. Уильям Генри Харрисон, виргинец с лошадиным лицом, был в ту пору щуплым молодым человеком лет тридцати с небольшим. Я передал ему письмо Уилкинсона; он его прочитал довольно медленно и столь же медленно сказал:

— Он пишет, полковник, что судьба Союза зависит от того, выберут ли вас в конгресс от Индианы.

— Генерал Уилкинсон никогда не преувеличивает. Я уверен, что он прав. Но, к счастью для вашей территории, судьба призывает меня в другие места.

На этом дело и кончилось.

Харрисон — милый человек, но его раннее восхождение для меня такая же загадка, как для него, должно быть, его падение. Сейчас, мне рассказывали, он секретарь суда по гражданским искам в Цинциннати, а ведь он прошел путь от губернатора Индианы до сената Соединенных Штатов. Он победил индейцев в небольшой стычке, а пресса раздула ее до размеров крупной битвы, чуть не равной сражению у Монмусского суда. Но видно, в Америке иначе и быть не может. Несмотря на всех наших героических генералов, полковников и истребителей индейцев, американцев почти всегда побивают, будь то англичане, те же индейцы или даже испанцы. Начиная с 1775 года мы одержали всего три настоящие победы: Гейтс победил при Саратоге, Ли — при Чарльстоне и Джексон — при Новом Орлеане (сражение произошло уже после того, как мы проиграли войну англичанам). Но столь велико национальное чванство, что любой американец, слыхавший хоть раз свист пули, — уже национальный герой, даже если он со всех ног убегал от врага.