Рюриковичи

Чувствуя непримиримую вражду к Пожарскому, атаман послал в Ярославль убийц. Они открыто напали на Дмитрия Михайловича с ножом, один из душегубов ранил охранника, но князю не причинил вреда. Мерзавца схватили, пытали, и на пытке он во всем сознался.

Один из русских летописцев того времени сохранил странное сообщение: «Ивашка Заруцкой прислал в Ярославль, а велел изпортити князя Дмитрея Пожарского, и до нынешняго дня та болезнь в нем». То ли отправке откровенных убийц предшествовала попытка околдовать Пожарского, то ли Заруцкий положился на «искусство» хитроумного отравителя, только убить Дмитрия Михайловича ему не удалось. Но, быть может, яд, подложенный князю, способствовал развитию «черной немочи», на протяжении многих лет портившей ему жизнь.

На исходе июля Второе земское ополчение двинулось, наконец, к столице. 14 августа у стен Троицы армия сделала последнюю большую стоянку перед броском к столице. В ближайшие дни им предстояла битва за Москву с польско-литовским корпусом гетмана Ходкевича, шедшим с провизией на-выручку кремлевскому гарнизону.

В распоряжении историков нет точных данных о численности войск, находившихся под командой Пожарского и Трубецкого, а также под командой Ходкевича. Невозможно определить боевую силу их полков даже в грубом приближении. Скорее всего, обе стороны располагали примерно по шесть — десять тысяч бойцов.

Легче разобраться не в количестве воинов у Ходкевича и Пожарского с Трубецким, а в их качестве.

В распоряжении Пожарского было совсем немного хорошо вооруженной, по-настоящему боеспособной дворянской кавалерии и служилой татарской конницы. К счастью, он получил под команду отряд смолян, дорогобужан и вязьмичей, выделявшийся на общем фоне большой воинской опытностью и превосходным снаряжением. Но значительную часть войска составляли пешцы, собранные с бору по сосенке и вооруженные пестро. Дмитрию Михайловичу подчинялось небольшое количество стрельцов, а также казачьи отряды, но их боевая ценность, как правило, оказывалась ниже, чем у дворянских полков. Иначе говоря, Дмитрий Михайлович располагал боевыми силами второго сорта. И еще очень хорошо, что Минин и его помощники смогли собрать хотя бы это. У Трубецкого не было ничего подобного.

Трубецкой располагал незначительным количеством обносившихся, усталых дворян и роем казаков — отважных конечно же, порой просто неистовых, но не слишком искусных в бою и до крайности слабоуправляемых. К тому же ополчение Трубецкого было страшно измотано стоянием под Москвой, боями, потерями, отсутствием подкреплений. Наконец, оно пало духом от прежних неудач.

Если о количественном превосходстве одной из армий, сошедшихся под Москвой, можно только гадать, то качественное было явно на стороне поляков. В их стане царило единоначалие. В состав их армии входили знаменитая тяжелая кавалерия, одна из лучших боевых сил во всей Европе, а также малороссийские казаки, немецкие и венгерские пешие наемники. Полки Ходкевича, конечно, тащили за собой шлейф из авантюристов, привлеченных смутой и жаждой наживы, но это прежде всего было королевское войско, подчиняющееся твердой дисциплине. Бойцы Ходкевича шли выполнять задачу, которую они уже неоднократно решали раньше. Сознание прежних побед поднимало их боевой дух и придавало уверенности в собственных силах. Оружием, продовольствием и снаряжением гетманская армия была обеспечена не хуже ополченцев Пожарского, а скорее даже лучше, и уж точно превосходила в этом смысле ратников Трубецкого.

Самая большая беда русских сил, стоявших под Москвой, — несогласованность в действиях. Неприязнь и взаимное недоверие страшно разделили два ополчения.

Основные силы Второго ополчения добрались до Москвы 20 августа в канун дня святого Петра-митрополита. С первого же дня князь Пожарский занял жесткую позицию: не смешиваться с армией Трубецкого. Тот проявил упорство и на следующее утро явился в расположение Дмитрия Михайловича, чтобы начать новые переговоры. Трубецкой звал Пожарского «к себе в острог», иначе говоря, в деревянное укрепление, где, надо полагать, размещалось командование Первого ополчения. Пожарский, к удивлению Трубецкого, настаивал на своем: он не желал стоять вместе с казаками.

Конечно, это вызвало недовольство тех, кто рассчитывал «приручить» Пожарского и его ополченцев. Как сказано в летописи, «…князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой и казаки начали на князя Дмитрия Михайловича и на Кузьму и на ратных людей нелюбовь держать за то, что к ним в таборы не пошли».

Нашлись историки, пенявшие Дмитрию Михайловичу за робость. Отчего не наступил он на горло собственной песне ради общего дела? Так ли уж надо было опасаться казаков? Разве объединенная армия земства не представляла бы собой куда более грозную силу, нежели разрозненная?

Вот уж вряд ли! Надо бесконечно благодарить Пожарского за благоразумие и полное небрежение тем, как будет выглядеть он в глазах современников и потомков. Если бы он уступил Трубецкому, как знать, не последовала бы дезорганизация земской военной силы моментально? Не убил бы Трубецкой армию в битве с Ходкевичем? Прежде, располагая вместе с отрядами Заруцкого значительной силой, он ведь не отбил Ходкевича…

В столь решительном поведении Дмитрия Михайловича видны и незаурядная воля, и незаурядный ум. Взвесив множество «за» и «против», он отказался от сомнительной стратегии, избрав более надежный образ действий.

Боевое ядро армии Пожарского переместилось из-за Яузы в район Арбатских ворот. Перед началом битвы Второе земское ополчение занимало позиции по широкой дуге, соответствующей нынешнему Бульварному кольцу в его западной части. Левое крыло земцев расположилось севернее Москвы-реки близ современной Волхонки (отряды князя В. Туренина и А. Измайлова). Центр войска — в перекрестье нынешних улиц Воздвиженки, Знаменки и Старого Арбата (смоленские дворяне во главе с самим Пожарским). Правое же крыло прикрывало от удара местность от Никитских ворот до Петровских (отряды князя Д. Пожарского-Лопаты и М. Дмитриева).

Остатки Первого земского ополчения стояли «таборами» неподалеку от Яузских ворот. Узнав о приближении Ходкевича, они вышли к Крымскому броду и закрыли собою Замоскворечье.

Течение Москвы-реки разделило ополченцев Пожарского и Трубецкого. Широкая лента воды рассекала их позиции надвое, не давая затевать свары, но и затрудняя взаимодействие.

Ходкевич подступил к Москве утром 22 августа. Гетман двигался от Поклонной горы к центру города. Он перешел Москву-реку близ Новодевичьего монастыря и, оставив рядом с обителью огромный обоз, устремился к местности у Пречистенских (Чертольских) ворот. В тех местах Пожарский поставил заслон из людей князя Туренина. Их явно не хватило бы для отражения массированного удара гетманской армии. Поэтому Дмитрий Михайлович стянул к южной части дуги основные силы. Трубецкой, предлагая удар полякам во фланг, попросил помощи и получил 500 конников.

Рано утром войска Ходкевича пришли в движение. Блестящая польская кавалерия таранила ополченцев Пожарского, стремясь пробить меж их порядками брешь и провести через нее обоз с припасами для осажденного в Кремле гарнизона.

Дмитрий Михайлович контратаковал силами русской дворянской конницы. Все источники как один говорят о страшном ожесточении вооруженной борьбы: в тот день был «бой большой и сеча злая». До крайности тяжело оказалось в открытом поле противостоять панцирной кавалерии поляков, испытанной во многих боях. Требовалось найти тактическое решение, способное переломить ход битвы, начавшейся неудачно.

Как опытный воевода, Пожарский знал, что русская пехота того времени «в поле» редко проявляла стойкость. Зато в обороне мало кому удавалось ее сломить. А вот лишенные укрытия, они могут отступить перед малыми силами неприятеля. Задолго до начала битвы Дмитрий Михайлович велел сооружать в качестве опорных пунктов деревянные острожки, а также копать рвы. Оборонительную тактику пехоты он планировал сочетать с активными, наступательными действиями конницы. Но в первые же часы боя стало ясно: фронтальные столкновения больших масс кавалерии удачи русскому воинству не приносят. Поляки продавливали строй дворянского ополчения. Игра в правильное полевое сражение могла закончиться плохо… Так не лучше ли превратить его в свалку без правил на взаимное истощение?! А для этого имеет смысл воспользоваться чудесными свойствами русской пехоты — с удивительной стойкостью и упорством цепляться за любой мало-мальски обозначенный оборонительный рубеж…