Боевое Знамя (ЛП)

И вот, когда бригада должным образом расположилась лагерем на западном фланге армии Джексона, генерал Фалконер вскоре нашел причину посетить Гордонсвил ради комфортной ночи. Предполагалось, что он не должен покидать бригаду без разрешения генерала Джексона, но будучи уверенным, что такое разрешение он не получит, Фалконер нашел собственное оправдание.

- Мне нужны очки, - беззаботно сообщил он Свинерду. - В последние дни я не могу рассмотреть на карте мелкие детали.

И под этим медицинским предлогом он взобрался на коня и в сопровождении капитана Мокси направился на восток. Город находился всего в трех часах езды, так что вряд ли этот проступок можно было назвать серьезным, и Свинерд получил строжайшие инструкции ничего не предпринимать без разрешения Фалконера, а если возникнет непредвиденная ситуация, то в Гордонсвил должен быть немедленно послан гонец.

Генерал посчитал, что даже полный идиот поймет этот простой приказ, а Свинерд, по мнению Фалконера, таковым и являлся. Он был идиотом с бутылкой, но теперь выставлял себя еще более подозрительным идиотом с этой нелепой привязанностью к Святому Духу.

Собственная душа генерала воспарила в то самое мгновение, когда он выехал из лагеря. Он всегда ощущал подобное воодушевление, оставляя позади мелочные и вызывающие раздражение дела бригады, где ничто нельзя было сделать прямым путем и даже простейший приказ вызывал кучу вопросов, препятствий, непонимание и даже чистое неповиновение, и чем больше на него наваливалось этих разочарований, тем больше он убеждался, что корень всех этих проблем лежал во враждебности людей вроде Таддеуса Бёрда, полковника Свинерда и Натаниэля Старбака. Особенно капитана Натаниэля Старбака.

Взять простой вопрос с нашивками с полумесяцем. Не так уж просто оказалось заполучить эти эмблемы из ткани, потому что во времена военного дефицита в Конфедерации подобные материалы были роскошью, но Фалконеру удалось изготовить эмблемы во Франции, а потом контрабандным путем провезти в Уилмингтон на быстром корабле, пробившемся через блокаду. Одна только стоимость нашивок заслуживала уважения! И конечно же, предполагаемой функцией эмблем тоже стоило восхититься, ведь красный полумесяц должен был как пробудить гордость у солдат бригады Фалконера, так и послужить знаком отличия в дымном хаосе сражения.

И что из этого вышло? Ухмыляющиеся солдаты использовали нашивки в качестве игральных фишек или дарили их подружкам.

Другие чистили эмблемами винтовки или пришивали их в качестве заплаток на заднюю часть штанов, это оскорбительное поведение вынудило генерала ввести суровые наказания для всех, кто не прикрепит эмблему с красным полумесяцем к кителю, после чего возникли религиозные протесты против ношения символа Магомеда в христианской стране. Солдаты написали в газеты своих городов и устроили молитвенные собрания, чтобы замолвить перед Господом слово за языческую душу Вашингтона Фалконера, а семь армейских капелланов донесли эти протесты до самого Военного департамента, заставив Фалконера объяснять, что полумесяц является не религиозным символом, а лишь частью фамильного герба, но это разъяснение лишь вызвало новые жалобы по поводу восстановления в Америке аристократических привилегий.

Кампания против нашивок являлась отвратительной мешаниной лжи, а теперь всё дело и вовсе пошло прахом, потому что те, кто не желал носить полумесяцы, просто утверждали, что потеряли эмблему в сражении. Всё это означало, что Вашингтону Фалконеру не оставалось другого выбора, как признать поражение, поражение, которое было еще горше от его убеждения в том, что дирижировал всем этим конфликтом Натаниэль Старбак. Только Старбак мог выдумать религиозные возражения или изобрести фантастическую версию, что ношение эмблемы унизит солдат бригады до положения европейских крепостных.

Но даже воспоминания об этом унижении отступили, когда Вашингтон Фалконер скакал по летней дороге в сторону Гордонсвила. Он предвкушал удовольствие от хорошей ванны, чистой постели и обильного стола, и эти ожидания были в полной мере вознаграждены, когда он вошел в холл отеля "Рапидан Хаус" и с удивлением обнаружил там четырех старых друзей из Ричмонда, чей визит в город по счастливому стечению обстоятельств совпал с его собственным.

Двое из них были конгрессменами Конфедерации, а другие два, как и сам Фалконер, директорами железной дороги Ориндж-Александрия. Четверо друзей входили в комиссию, которая должна была сообщить Военному департаменту, как можно улучшить систему снабжения армии, но до сих пор ни один из них не рискнул выбраться дальше дома терпимости по соседству с отелем. К счастью, все четверо читали и восхищались статьей в "Ричмондском наблюдателе" с описанием того, как в последнем сражении бригада Фалконера захватила вражеское знамя, и теперь настояли, чтобы генерал со своим адъютантом присоединились к ним и поведали собственную версию этого триумфа.

Фалконер скромно рассказал эту историю, заявив, что не видел тот момент, когда пали вражеские знамена, хотя эта скромность имела под собой точный расчет - внушить слушателям прямо противоположное.

- Знаменосец был огромным немецким детиной, не так ли, Мокс? - обратился генерал за подтверждением к своему адъютанту.

- Так точно, сэр, - ответил Мокси, - и я чертовски рад, что с ним пришлось иметь дело вам, а не мне.

- Тот парень получил полдюжины пуль, - генерал прикоснулся к сделанной из слоновой кости ручке револьвера, - а он всё продолжал идти вперед. Некоторые из этих северян действительно храбрецы, но, конечно, ни один мерзавец не сравнится с нашими ребятами.

И тут генерал отдал должное солдатам-южанам, описав их как соль земли, неограненный алмаз, честных воинов, и каждый комплимент сопровождался тостом, так что скоро понадобилось заказать еще одну бутылку виски.

- Не сказать, чтобы виски был хорошим, - заявил один из конгрессменов, - но даже самый плохой виски лучше, чем вода.

- Как и нимфы по соседству, - вставил другой политик. - Гордонсвилские шлюхи не особо соблазнительны, но даже худшие из них лучше жены.

Все шестеро рассмеялись.

- Если у вас нет спешных дел, - предложил Фалконеру один из директоров железной дороги, - может, и сами желаете оседлать парочку леди?

- С удовольствием, - ответил Фалконер.

- За наш счет, - заявил второй директор, а потом из вежливости пригласил и капитана Мокси.

- Что касается меня, то сегодня вечером я предпочту мулаточку, - сказал самый толстый из конгрессменов, вливая в себя еще один стакан виски. - И лучше получить удовольствие сегодня, потому что завтра нам всем придется делать вид, что мы заняты. Нельзя позволить Бобби Ли считать, что мы прохлаждаемся.

- Ли? - спросил Фалконер, скрывая испуг. - Ли здесь?

- Завтра прибудет, - ответил железнодорожник. - Сегодня утром заказали поезд.

- Предполагается, что никто из нас не осведомлен о назначении поезда, - признался второй, зевая, - но это правда. Ли приезжает, чтобы принять на себя командование.

- Что скажете о Ли, Фалконер? - мимоходом спросил один из конгрессменов.

- Я его едва знаю, - ответил генерал, что было явной отговоркой, потому что семья Фалконеров была хорошо известна в виргинском светском обществе, как и семья Ли, и Вашингтон Фалконер был знаком с Робертом Ли почти всю жизнь, но всё равно не мог понять его теперешнего возвышения.

Ли начал войну, имея значительную репутацию, но ничего с этой хорошей позиции не достиг, хотя при этом, совершенно не прилагая усилий, чем Фалконер мог только восхищаться, Ли поднялся до командующего армией Северной Виргинии. Единственное объяснение, которое Фалконер мог дать этому феномену, заключалось в том, что лидеры Конфедерации были обмануты солидными манерами Ли и уверовали, что за спокойными и заслуживающими доверия глазами генерала скрывалось глубокомыслие, но Фалконер не мог в этом признаться даже двум из этих лидеров.

- Меня беспокоит, что он слишком осторожен, - вместо этого произнес Фалконер, - хотя, конечно, осторожность в настоящий момент может оказаться правильной тактикой.