Страница 54 из 56
А Потемкин, сразу повеселев, одевался к балу и думал:
«Если Суворов возьмет Измаил, честь победы все-таки останется за мной. Если же не возьмет, вся вина падет на Суворова. Императрица уж очень носится с ним. Посмотрим, как-то он справится с Измаилом!»
II
Подпоручик Лосев держался поближе к домам, к полосе света, падавшего из окон на улицу. Возле домов вилась протоптанная в грязи извилистая тропинка. По ней приходилось идти след в след, и Лосев, пристально глядя себе под ноги, то семенил, то шагал громадными шагами, стараясь не слишком попадать в грязь. Сегодня подпоручик Лосев был дежурным по полку. Он ходил проверять караулы, а теперь спешил к генерал-аншефу Суворову.
Темные осенние вечера тянулись в Бырладе невыносимо долго, делать было нечего. Ложиться спозаранку спать не хотелось, а для того чтобы ходить по молдаванским ханам или играть в карты, нужны были деньги.
Генерал-аншеф Суворов, не переносивший безделья, каждый вечер собирал у себя человек пятнадцать офицеров, рассказывал им о доблестных победах их предков на льду Чудского озера, на Куликовом поле, под Полтавой. Он давал одному из них какую-нибудь историческую книгу – «Книгу Марсову», рассказывавшую о русских победах, Корнелия Непота, Квинта Курция или сочинение о финском полководце Эпаминонде. Офицер читал вслух, а остальные слушали. После чтения начиналась беседа о прочитанном. Суворов задавал вопросы, говорил сам, разбирал боевые действия, о которых только что читали.
Большинство офицеров никогда не читали книг, и потому на эти чтения ходили с неохотой, стараясь под любым предлогом освободиться от них. Беседы у генерал-аншефа считались малопривлекательной служебной повинностью.
Но все-таки нашлись и любознательные офицеры, которые были не прочь подучиться. Они охотно ходили к Суворову. К ним принадлежал подпоручик Лосев. Лосев впервые узнал на этих чтениях об Александре Македонском, Тюренне, Евгении Савойском.
Сегодня Лосев сильно опаздывал. Он знал, что на самое чтение ему уже не поспеть, но рассчитывал попасть хоть на беседу.
Суворов занимал две небольшие комнаты у богатого молдаванина. В передней, которая была побольше, происходили эти чтения. Комната набивалась офицерами до отказа. Сидели на лавках у стола, на диване, на стульях, а то и просто на полу, поджав по-турецки ноги.
Комната была жарко натоплена: Суворов очень любил тепло и дома сидел без кафтана, в одной рубахе. И эта духота еще больше располагала ко сну людей, не привыкших слушать, когда читают.
Лосев шел и с улыбкой вспоминал, как прошлый раз, когда читали о 2-й Пунической войне, о переходе Аннибала через Альпы, вдруг послышался сочный храп. Все невольно обернулись. Прикорнув в углу дивана, спал пожилой майор Смоленского полка. Соседи незаметно толкали его локтями, но майор продолжал безмятежно спать. Наконец он открыл глаза.
– Иван Акимович, изволь табачку – он хорошо сон отгоняет! – сказал Суворов и протянул ему свою табакерку.
– Я не спал, я все слышал, – смущенно залепетал майор, но все-таки взял щепотку табаку.
«О чем-то сегодня читали?» – думал Лосев, пробираясь в темноте по грязной улице.
Вот и дом, в котором живет генерал-аншеф. В его трех окнах горел свет, – значит, еще не разошлись по домам.
Лосев взбежал на крыльцо, прошел большие сени, впотьмах по привычке нашарил рукою дверь и открыл ее.
Он увидел то, что видел неоднократно: комната была полна офицеров. Посреди комнаты стоял генерал-аншеф и что-то живо говорил.
Лосев поклонился генерал-аншефу, который ласково ему улыбнулся, – Суворов давно приметил любознательного подпоручика. Лосев не пошел далеко, а сел тут же, на пороге, и стал слушать, что говорит генерал-аншеф.
– Принц Конде не должен был атаковать. Мерси занимал выгодную горную позицию. Конде надо было ударять с фланга. Тогда Мерси сам откатился бы за Черные горы. А кто припомнит еще такой же пример? – спросил Суворов, обводя своих учеников глазами.
Все молчали.
Сидевшие на диване старались спрятаться за спину товарища, отводили в сторону глаза, думая: только бы не меня спросил! Хуже чувствовали себя те, кому пришлось сидеть в одиночку, на стульях, – они были на самом виду. Впереди других сидел тучный капитан. Ученье на старости лет давалось ему нелегко. Он сидел красный и потный, не столько от жарко натопленной комнаты, сколько от напряжения – капитан старался во все вникнуть.
– Ну, Матвей Егорыч, ты что скажешь? – обратился к нему Суворов.
– Не могу знать, ваше сиятельство! – поднялся капитан.
Суворов разом помрачнел. Он закрыл глаза, что делал всегда, когда ему что-либо не нравилось, а потом взглянул на оробевшего капитана своими зоркими, молодыми глазами. Взглянул неласково, сердито. И сорвался с места – заходил по комнате. Но ходить было негде – всюду сидели офицеры. Суворов делал три шага в одну сторону, три шага назад и все оказывался перед сконфуженным, стоявшим навытяжку капитаном. Александр Васильевич поучал его, то и дело взглядывая неласково на провинившегося:
– Немогузнайство – чума! Немогузнайство – позор! Немогузнайство – робость, трусость! Из немогузнайки – какой солдат? Вот неожиданный вопрос – и пришел в замешательство. А что ж будешь делать, ежели вдруг – неприятель! Нас не спросивши, валит на тебя? Тоже – не могу знать? Лучше ошибись, но не жди, как-нибудь поступи! Лучше обмолвись, но не молчи! Не промолвился тем, что обмолвился. На обмолвку есть поправка!
Капитан стоял готовый провалиться сквозь землю от стыда.
– Сиди! – махнул на него Суворов. – Ну, кто ответит на мой вопрос?
– Ваше сиятельство, у Аннибала в Альпах было так, – поднялся фанагорийский поручик, которому Суворов часто поручал чтение.
– Верно, верно. А еще? – говорил уже более веселым голосом Суворов.
– Леонид при Фермопилах, – вырвалось у Лосева.
– Молодец, правильно! Ксеркс не мог взять Леонида с фронта, – глянул на Лосева генерал-аншеф. – Вот и нашлись и отбились, а то – не могу знать. Учиться, учиться надо!
Суворов секунду помолчал
– Ну, а теперь – пора спать. На сегодня довольно.
Офицеры стали расходиться по домам.
III
Суворов растворил настежь дверь, чтобы проветрить комнату, и ходил из угла в угол. Думал все о том же, что больше всего волновало его.
Безрезультатно кончался еще один год войны с Турцией, которая велась Потемкиным так бездарно.
Суворов с одной самой слабой дивизией громил главные силы турок, а Потемкин с громадной армией в это же время занимался осадой второстепенных турецких крепостей.
Год назад Суворов нанес страшное поражение туркам при Рымнике. Императрица щедро наградила его за это – дала орден Георгия 1-го класса и титул графа Рымникского, а Иосиф Австрийский присвоил Суворову титул рейхсграфа Римской империи. И все-таки Суворов не был удовлетворен: главнокомандующий Потемкин никак не воспользовался его победой.
Если бы Потемкин послушался Суворова и тогда же двинул войска за Дунай к Балканам, война была бы давным-давно окончена, – после Рымника турецкой армии не существовало, солдаты разбежались по домам. Но Потемкин не отправил за Дунай Суворова и сам не двинулся с места. Это была грубейшая, непростительная ошибка. За год турки сумели оправиться от рымникского поражения. Они собрали силы и снова сосредоточились на Дунае.
На Дунае все так же стоял грозный, несокрушимый Измаил. Крепость не так давно – лет пятнадцать назад – была заново укреплена французским инженером де Лафит-Клове, гарнизон имела большой, и не считаться с ней было невозможно. Разве поставишь против Измаила заслон и пройдешь мимо?
Потемкин любил возиться с крепостями. Он полгода простоял под Очаковом, и это стоило здоровья и жизни пятидесяти тысячам человек. А потери союзников при Рымнике не доходили даже до одной тысячи.
После того как летом австрийцы заключили с турками перемирие, по которому обязались не пускать русских в Валахию дальше реки Серет, положение русской армии ухудшилось. Действия ее ограничивались теперь узким пространством между Галацем и морем. Театр войны на Нижнем Дунае был очень труден: здесь тянулись пустынные болота.