Страница 11 из 20
Подлинная проблема заключена, конечно, в назначении фигур. Высказывались разные предположения. Может быть, линии связывали разбросанные по пустыне могилы предков? Или они были чем-то вроде огромной астрономической карты? Или же их рисовали во время каких-то церемоний, за которыми должны были наблюдать с неба боги?
Ошибочность первой гипотезы доказана — никаких могил в пустыне нет. Что же касается двух других, то их трудно проверить и конкретизировать. Линий так много, что всегда можно отыскать звезду, которая в день солнцестояния или равноденствия поднимается над горизонтом как раз там, куда направлена черта. А так как положение звезд с веками меняется, а время создания рисунков на земле известно лишь приблизительно, подобные суждения тем более произвольны.
Кстати, в 1980 г. подтвердилось старое предположение о том, что фигуры на земле рисовали не только жители южного побережья. В 430 км к северо-западу от Лимы в такой же прибрежной пустыне были найдены огромные изображения лам, птиц и человекоподобных существ. Их изучение будет продолжено.
Совершенно особый, отличный от прочих рисунок найден также на полуострове Паракас, лежащем на полпути между Лимой и Наской. Там на песке нарисован знак, который местные жители называют три креста. Он начертан на склоне и хорошо виден с моря, даже за 10 км от берега. Говорят, что кресты уже после прихода испанцев нарисовала благочестивая монахиня. Это, конечно, неверно. Подобные символы встречаются в искусстве древнеперуанских культур и обозначают скорее всего какое-то растение. Интересно, что ближайшие аналогии мы на этот раз находим не в культурах паракас и наска, в зону распространения которых входил полуостров Паракас, а в искусстве горцев — создателей цивилизаций тиауанако и пукара.
Оставим, однако, за жителями ближайшей к полуострову долины Писко право думать иначе. Каждый год под руководством священника они приезжают к трем крестам, совершают около них церемонию и обновляют рисунок, очищая углубления от песка. Люди говорят, что иначе ветер нанесет столько песка, что изображение совсем исчезнет. Но если так, то, следовательно, рисунок подправляли и раньше — в первые годы испанского завоевания, при инках и еще раньше — в доинкский период. Проходили века, менялись народы, а место почиталось священным. Не удивительно ли это?
А вот еще одна загадка наски. Она не столь сенсационна, как рисунки на земле, но ставит археологов в тупик куда в большей степени, чем вопрос, как удалось изобразить четырехсотметровую птицу или провести прямую линию от горизонта до горизонта.
Если вы помните, связующим звеном между культурой наска и ее предшественницей паракас служат материалы могильника Некрополис. Они демонстрируют поразительный пример того, как художественный стиль, на протяжении веков развивавшийся как искусство орнаментации глиняных сосудов, переходит затем на ткани. В это время декор керамики упрощается, сводится к несложным лепным изображениям. Затем, по прошествии не менее чем столетия, изображения снова переходят с тканей на сосуды и далее существуют параллельно и в том и другом материале.
Можно представить, как были бы озадачены специалисты, если бы ткани не сохранились. Между изображениями паракас и наска возник бы разрыв, и археологи бы тщетно придумывали хитроумные гипотезы, чтобы его заполнить. Но не все ясно и сейчас.
Многокрасочные криволинейные изображения на глиняных сосудах ранней наски словно созданы именно для этого материала. Но попробуйте передать тот же узор на ткани — для этого нужна поистине адская работа вышивальщицы! А ведь до того, как появились вышивки, найденные в могильнике Некрополис, ткачихи культуры паракас тоже не оставляли материю без орнаментации. Но эти узоры были естественны, выработаны с учетом используемого материала — прямые линии, острые углы.
Что же заставило мастериц изменить технику и изображать криволинейные фигуры? Было бы понятно, если б их цель состояла в копировании вазовых росписей, но дело-то обстоит наоборот: не ткачи в это время подражали керамистам, а керамисты ткачам. Кроме того, некоторые фигуры надо разглядывать чуть ли не с лупой — такие они крошечные. А ведь на каждом полотнище размещены порой сотни миниатюрных композиций. Что заставляло мастериц так усложнять свою работу?
Пока можно сказать лишь одно — какие-то звенья в культурной цепи от нас ускользают. Какие-то памятники все еще не раскопаны, а может, наоборот, давно уничтожены.
Письменность или игра?
Итак, перенесемся, наконец, с южного побережья Перу на северное. Пейзаж останется прежним: синее море, горы в дымке на востоке, выжженные барханы и скалы пустыни, а между ними зелень долин. Вот только древних памятников в этих местах еще больше и выглядят они внушительнее: мощные пирамиды, стены, пересекающие равнину от моря до гор, разрушенные города.
В одном из них мы уже побывали — это Чан-Чан, столица царства Чимор, завоеванного инками. В той же долине Моче высятся и более древние руины, возраст которых уже не 500–700, а 2000 лет. В начале и середине 1 тыс. н. э. здесь был центр одной из самых блестящих цивилизаций Америки — мочика.
Эта культура была открыта в конце прошлого века немецким археологом М. Уле. В 30-х годах раскопки продолжил перуанец Рафаэль Ларко Ойле. История его исследований любопытна.
Рафаэль был наследником асьенды Чиклин — огромного поместья в соседней с Моче долине Чикама. Его отец, Ларко Эррера, поощрял интерес сына к истории и древностям. Вскоре в поместье появился домашний музей. За несколько лет Ларко Ойле стал обладателем крупнейшей в мире коллекции сосудов древнеперуанских культур. Одних только предметов мочика в ней насчитывалось 30 тыс. Местные крестьяне были рады возможности подзаработать и с энтузиазмом раскапывали для любознательного помещика погребения. Так как захоронения мочика сосредоточены в огромных могильниках, искать их не составляло труда. Обнаружив одну могилу, можно было смело копать все вокруг.
Разумеется, при подобных масштабах нарушались элементарные правила археологической методики. Никто не записывал, из каких именно могил взяты те или иные сосуды, при каких обстоятельствах извлечены. К счастью, Ларко Ойле все же не оказался лишь жадным накопителем, хорошо понявшим коммерческую ценность древних горшков. Он был трудолюбивый и талантливый человек и в течение десяти лет — с 1938 по 1948 г. — выпускал одну за другой статьи и книги. В них он изложил выводы, к которым пришел в ходе раскопок.
Многие найденные им мочикские вещи, особенно сосуды, были покрыты расписными, рельефными и скульптурными изображениями. Естественно, что ученый не мог обойти вниманием их содержание. Просто и выразительно переданные фигуры людей и божеств, рисунки растений, животных, различных предметов требовали, казалось, лишь небольшой доли воображения, чтобы соединить отдельные сцены в связное повествование.
Вот группа сражающихся воинов. Один из них что есть силы бьет врага палицей по лицу — брызги крови летят во все стороны. На другом сосуде показано возвращение победителей домой. Они несут почетные трофеи — оружие и одежду побежденных, а их самих тащат за собой на веревке. Печальна судьба пленников. Сперва их подводят к правителю, который сидит на троне в маленьком здании, возвышающемся на вершине ступенчатой пирамиды. Затем следуют жертвоприношения. Некоторым повезло — их просто сбрасывают со скалы. Других ждет более мучительная смерть. В общем нравы у мочика были не мягче, чем у их современников наска.
После жертвоприношений у победителей праздник, Под руководством жрецов они танцуют и пьют кукурузное пиво. Цепочка взявшихся за руки воинов устремляется в храм, где, вероятно, должно состояться какое-то священнодействие. Правителю подносят кубок — не кровью ли он наполнен?
На всех участниках церемонии роскошные золотые и медные украшения, богато орнаментированная одежда. Ее ткали женщины, собранные для этого в специальной мастерской при храме, а медные украшения отливали металлурги, долго дувшие в горн через специальные трубки. Ведь кузнечных мехов индейцы не знали.