Страница 14 из 20
– Это не та машина!
Полуторка остановилась; Алехин вылез на подножку, росинки пота блестели у него на лбу.
– Р-развернемся влево, – посоветовал Андрей нерешительно, – п-проскочим назад, мимо базара и к с-станции.
– Наши армейские сапоги, – сказал Алехину Таманцев, – сорок первый и сорок второй размеры, массового пошива, широкой колодки… Ношеные, с выраженными индивидуальными признаками… С теми отпечатками, что у родника, разумеется, ничего схожего… Но установить их все равно придется, – имея в виду офицеров, заметил он. – С нас потребуют!.. Что же касается машины, полагаю, что ЗИС с фронтового продсклада. Знаете, возле станции огороженные штабеля?
– И мне так думается, «зисок» с продсклада, – не совсем уверенно вступился Хижняк.
– Что же ты раньше молчал?
– Ручаться не могу. И вам ведь люди нужны, а не машина, – сказал Хижняк понимающе. – А они, может, сойдут, и тогда…
– Разворачивайся! На склад!
18. На фронтовом продскладе
Как только машина подъехала к территории склада, Таманцев на ходу перевалился через борт и, пока Алехин, выйдя из машины, объяснялся у въезда с часовым, прошмыгнул в ворота.
На большой ровной площадке под брезентами, штабелями ящиков, бочек и мешков были сложены различные продукты. Все вокруг находились в движении: шофера и кладовщики, этот беспокойный полустроевой люд, более чем кто-либо исполненный сознания своей значительности и необходимости на войне, получатели из частей и солдаты в перепачканных мукой гимнастерках, что таскали ящики и мешки на весы, грузили в автомашины. В правом углу, у изгороди из колючей проволоки, с враждебной настороженностью уставилось стволом в небо зенитное орудие.
Возле штабеля мешков с мукой, у вереницы машин, ожидавших очереди на погрузку, Алехин разыскал начальника склада, пожилого майора, толстого, с большим выступающим животом, однако на редкость подвижного и энергичного. Узнав, что Алехин из контрразведки, он, оставив дела, провел его в просторную землянку, где помещался штаб склада, попросил двух сержантов-писарей выйти и только тогда, усевшись сам и усадив Алехина, спросил, что его интересует.
– ЗИС И 1-72-15 ваша машина?
– И 1-72-15?… Моя. А что случилось?
– Пока ничего, – успокоил Алехин. – Она только что вернулась со стороны Алитуса – очевидно, из Мариамполя или же Каунаса. У нее еще сзади выломан кусок борта.
– В Мариамполь машина ходила. Какая – точно не скажу. И насчет борта не знаю: транспортом ведает мой заместитель… Сейчас выясним, – пообещал майор и поднялся.
– А шофера вы знаете?
– И 1-72-15?… Борискин… Откровенно говоря, знаю его мало. Он у нас недавно, месяца два… Но плохого ничего сказать не могу. Шофер как шофер.
– Мне бы хотелось побеседовать с ним. И посмотреть книгу учета личного состава. Только чтобы без шума, – попросил Алехин.
– Понятно.
Выйдя из землянки, майор что-то сказал одному из писарей, затем вернулся и, по армейскому обыкновению спросив Алехина, не хочет ли он поесть, молча принялся рыться в стареньком канцелярском шкафу. Он, как видно, был нелюбопытен, лишних вопросов не задавал; во всех его действиях чувствовалась спокойная деловитость, и Алехин не мог это не оценить.
В дверь постучали.
– Войдите!
– Товарищ майор, ефрейтор Борискин по вашему приказанию прибыл…
Алехин увидел перед собой невысокого худого блондина с темными хитроватыми глазами на бледном немытом лице. На Борискине были грязные, промасленные шаровары и гимнастерка с солдатскими погонами, а на ногах старые, с порыжевшими голяшками хромовые сапоги. Он быстро перевел взгляд с майора на незнакомого капитана и, по-видимому не ожидая для себя ничего хорошего, сразу насторожился.
– Садись, – предложил майор.
– Ничего… постоим. – Борискин снова быстро посмотрел на Алехина.
– Ты когда борт обломал?
– Это прошлой ночью на разгрузке. Я не виноват! «Студер» задним ходом разворачивался и врезал. А я тут ни при чем. Я докладывал помпотеху…
– Ладно. Проверю… Вот капитан хочет с тобой побеседовать. – Майор кивнул в сторону Алехина.
– Это насчет чего? – прищурился Борискин.
– Узнаешь, – сказал майор и, склонившись к уху Алехина, шепотом спросил: – Мне уйти?
– Почему? Оставайтесь… Садитесь, ефрейтор, – предложил Алехин, и Борискин уселся на табурете шагах в трех от стола.
Алехин как можно непринужденнее задал ему несколько общих вопросов: откуда родом, кого из родственников имеет, с какого времени в армии, доволен ли службой в части, много ли приходится ездить, куда и с каким грузом.
Борискин отвечал не спеша и довольно лаконично, с какой-то настороженностью обдумывая каждое слово и избегая при этом смотреть Алехину в глаза.
– Сегодня куда-нибудь ездили?
– Ездил… В Мариамполь. Мешки возил… Вот маршрутный лист. – Борискин с готовностью достал из кармана гимнастерки сложенный вчетверо помятый листок бумаги и, развернув, положил на стол перед Алехиным.
– А кто еще сегодня ехал на вашей машине?
– Как кто? Никто.
– Может, подвозили кого-нибудь?
– Нет! У нас это не положено. Продуктовая машина! Порожнем разве когда офицера подвезешь, и то своего, из начальства. А гражданских ни-ни!.. Насчет этого бдительность…
Он говорил так убедительно, что можно было ему поверить. Можно, если бы Алехин своими глазами не видел, как Борискин вез на машине людей и получал деньги с крестьян.
Майор между тем отыскал в шкафу большую тетрадь в картонной обложке, став спиной к Борискину, разложил ее на столе, полистал и прочел что-то такое, отчего в лице его выразилось удивление. Сделав какую-то пометку, он пододвинул тетрадь Алехину; капитан уже догадался, что это форма четыре – книга учета личного состава.
Продолжая разговаривать с Борискиным, Алехин прочел: «… Водитель… ефрейтор… Борискин Сергей Александрович, 1912 г. р., б/п… образование 4 класса, в плену и под оккупацией не был… В 1936 году судим по ст. 162-й[18] п. „д“ на 5 лет… Награды: медали „За боевые заслуги“ и „За оборону Москвы“.
Отметку о судимости майор отчеркнул сбоку карандашом. Когда Алехин, просмотрев запись о Борискине, глянул на майора, тот, колыхнув грузный живот, понимающе вздохнул.
– Значит, сегодня вы никого не подвозили? – продолжал Алехин.
– Нет!
– Никого за всю дорогу?… Припомните получше.
– Чего тут припоминать-то, – обидчиво сказал Борискин. – Один ехал – зачем мне врать?
Чего от него хотят, он не мог понять, предположил же поначалу совсем иное.
Уже несколько лет он был в основном чист на руку, но сегодня на рассвете перед поездкой в Мариамполь, как на грех, не удержался и, когда кладовщик отвернулся, сунул в кузов под мешкотару коробку с американским пиленым сахаром. Сделал он это не оттого, что его тянуло украсть или выпить (страдая желудком, он пил редко и мало), а просто потому, что кладовщик этот, с шоферами и солдатами беспричинно грубый, перед начальством лисил, имел славу бабьего угодника, частенько выпивал и ходил в офицерском обмундировании – словом, преуспевал. Сахара же у него было несколько вагонов, и, по понятиям Борискина, он не мог не воровать.
И вот стоило после стольких лет праведной жизни украсть, как его попутали! – так он решил, когда вызвали к начальнику склада; он был уверен, что Алехин из военной прокуратуры. Попался! И как же это могло получиться?… Видеть его никто не видел, в этом он не сомневался, сахар же был продан барыгам в Мариамполе, а оставшиеся граммов двести, завернутые в тряпочку, спокойно лежали в кабине под сиденьем. И неужто дознались, он и придумать не мог, как не мог понять, какое отношение к краже сахара имеют вопросы этого капитана; Алехин казался ему прожженным хитрецом: „Издалека подъезжает!“
Подвозить же по пути пассажиров запрещалось, а калымить тем более – по головке за это не гладили, – и Борискин все отрицал, сразу решив, что признаваться не следует. И, начав врать, он врал все дальше. А вежливость Алехина, та самая вежливость, которой Борискину в жизни перепадали жалкие крохи, еще более настораживала его.
18
Статья 162 УК РСФСР того времени предусматривала уголовную ответственность за хищение имущества.