Красная Орхидея

Анна отправилась в ближайшую библиотеку и порылась в литературе о строениях, где до сих пор обнаруживались тайники священников. Затем пошла в газетные архивы в Колиндэйле, чтобы посмотреть микрофишу и попытаться систематизировать все известные детали касательно предыдущих хозяев Мейерлинг-Холла. Пробираясь сквозь череду рождений и смертей, она наконец наткнулась на статью о единственном сыне лорда и леди Хансворт. Артур Джон Хансворт был летчиком, его тело так и не нашли после бомбардировки Берлина в 1941 году. Ему было восемнадцать лет. Еще минут пятнадцать Анна шерстила папки с местными газетами, прежде чем прочитала о «Второй трагедии в семействе Хансворт». Их пятилетняя дочь Флора Хансворт исчезла, и возникли опасения, что, возможно, она упала в озеро. Тело девочки обнаружили спустя восемь недель в тесной камере, соединенной со старым подвалом через узкую лестницу. Вскоре после случившегося семейство продало имение.

Анна, как обычно, аккуратно переписала в блокнот все нужное, чтобы обсудить статью с Ленгтоном. Она была уверена, что после случая в отеле он больше не предложит ей сценария типа «просто тебя обнять». Она подумала, что, как бы сильно он ей ни нравился, он все же далеко не подарок. Выкинуть его из головы было не так-то просто, но Анна решила это сделать. Новая прическа, новая одежда, подобранная вплоть до туфель, — Тревис готова была взяться за новое расследование, и она сильно сомневалась, что их направят работать вместе вскоре после дела Красной Орхидеи.

На следующее утро она просмотрела газеты, в которых крупными заголовками объявлялось, что самый гнусный преступник в стране наконец-то обнаружен. Она налила себе кружку свежезаваренного кофе и сидела на диване, поджав под себя ноги, когда в дверь позвонили. Анна решила, что это парень с верхнего этажа, который пытался собрать всех на собрание жильцов: места общего пользования их многоквартирного дома давно пора было подремонтировать.

— Привет, это я. — За дверью стоял Ленгтон.

Она была застигнута врасплох, но все же его впустила. Вопреки обычному, Джеймс был в бледно-голубом свитере и джинсах.

— Я хотел позвонить, но подумал, что ты сразу повесишь трубку.

Она улыбнулась и прошла на кухню, чтобы приготовить ему кофе:

— А я как раз сидела читала газеты.

— Да? А я еще не успел. Я только что вернулся из Мейерлинг-Холла.

Анна вручила ему кружку, Ленгтон прошел в гостиную и сел. Помолчал немного, отпил кофе.

— Единственный доступ в эту камеру — это тот, что замаскирован отодвигающейся ступенькой. Там достаточно большое вентиляционное отверстие, через которое даже можно было подавать еду прячущемуся там святому отцу. Но как поведал мне — с немалым разочарованием — Макдональд, это на самом деле не настоящий тайник священника. Возможно, камера являлась его частью, но семья, что жила в этом доме первоначально, сделала разные пристройки, выкопала подвал. Однажды туда забралась их маленькая дочка. — Он отпил кофе.

— Я знаю, я это уже выяснила.

— Ну надо же! Мне следовало знать, что мой супершпион захочет меня опередить. Где ты все это накопала?

— Посидела вчера в библиотеке.

Анна села напротив него, и, когда он достал сигарету и закурил, она кивнула, что, мол, не возражает.

— Хотел обсудить с тобой пару вещей.

— Хорошо.

Он затянулся и выпустил изо рта струйку дыма.

— Она знала, — тихо сказал он.

— Не поняла?

— Старая экономка все знала. В ее комнате остался след того места, где обычно лежал ковер. Она сдвинула ковер на вентиляционный ход, выходивший в ее комнату, а затем перетащила туда свое кресло-качалку. Затем она, думаю, сложила на лестнице простыни и перекрыла другой доступ воздуха. — Он сделал паузу, допил кофе. — Конечно, мы не можем это доказать.

— Допустим. Но ты же понимаешь: миссис Хеджес позвонила Джастин. Именно миссис Хеджес сообщила ей, что та может спокойно вернуться домой.

— Да-да, знаю. И думаю, о некоторых вещах лучше просто не говорить. Бьюсь об заклад, что только ты и я сложили эту головоломку до конца.

— Что ты хочешь этим сказать?

Ленгтон вместо ответа глубоко затянулся, и она сердито поджала губы:

— Извини, если ты этого хочешь, то…

— Да, Анна, да… Лучше всего поменьше об этом говорить. Ну, не для тебя, так для меня, поскольку я возглавляю расследование.

Последовала пауза. Она действительно сомневалась, что ей следует молчать о своих подозрениях, как он предлагает. А потому Анна сменила тему разговора:

— Ты сказал, что хотел обсудить со мной пару вещей. Что еще?

— Ну, ты, возможно, опять на меня взъешься, так что, пожалуй, оставлю эту тему.

— Какую?

Он поднялся и провел руками по волосам:

— Не важно.

— Нет, уж говори, раз начал.

— Ты согласишься со мной поужинать?

Анна вновь растерялась и ничего не ответила. Ленгтон усмехнулся:

— Вот видишь, лучше мне было молчать.

— Нет, не лучше.

— Это означает «да»?

Она порозовела. Джеймс протянул руки, и через мгновение Анна приникла к нему, позволив себя обнять. Каким ласковым и осторожным было это объятие!

— Я заеду за тобой, скажем, около восьми.

— Да, замечательно, — отозвалась она, нежась в его руках.

Он легонько приподнял ее подбородок и заглянул в запрокинутое лицо:

— А до восьми подумай о том, что мы только что обсуждали. Если тебя это так удручает, то нам надо решить, что с этим делать. Мое мнение ты знаешь. Так что — на твое усмотрение. — Он нежно поцеловал ее в губы и опустил руки. Затем он ушел.

Анна ликовала. Это было сумасшествие, и она прекрасно знала, что однажды уже раздула костер и потом об этом пожалела. Может, если это во что-то и разовьется, она еще обо всем пожалеет, но сейчас она не могла представить ничего лучшего, как только быть с ним.

Джастин вывела на паддок лошадь с сидевшей в седле Эмили. Девушка уже целую вечность не каталась верхом. Джастин ласково приободряла сестру:

— Вот видишь, Эми, это почти как ездить на велосипеде. Сейчас мы обойдем площадку, а затем ты попытаешься проехать сама. Вот, а теперь давай-ка рысью. Помни: мышцы корпуса должны быть расслаблены. Крепче держись коленями. Хорошо, Эми, просто отлично.

Миссис Хеджес наблюдала из-за ограды, как Эмили мало-помалу набралась уверенности и очень скоро поскакала сама, без тренировочного повода. Джастин ободряюще крикнула ей вслед. Эмили запрокинула голову и засмеялась, снова почувствовав себя маленькой девочкой, которой никто еще не причинил зла.

Миссис Хеджес знала: то, что она сделала, будет преследовать ее всю оставшуюся жизнь — эти жуткие звуки, хныканье и мольбы, царапанье, которые не мог заглушить даже скрип ее качающегося взад-вперед кресла.

Нежась в ванне с ароматическими маслами и лениво обдумывая, что надеть вечером, Анна подумала о том, на что она все же согласилась. Она еще не решила для себя, правильно ли это. С этической точки зрения — неправильно. Если миссис Хеджес знала, что Виккенгем прячется, и знала о потайной камере, она, возможно, могла его снасти. Но она ведь знала и об ужасных преступлениях, которые он совершил не только в отношении своей дочки, плоти от плоти своей, но и Луизы Пеннел, и Шерон Билкин. В конце концов, Анна знала, что пожилая женщина тем самым защищала девочек, которых бессильна была бы защитить, если бы отец избежал наказания. Он умирал медленной, мучительной смертью, но это было ничто в сравнении с теми кошмарами, которые он творил, и с той болью, которую он причинил девушкам.

Анна завернулась в большое белое полотенце и присела на край ванны. Все закончилось. Теперь она понимала, почему дело Черной Орхидеи по-прежнему для кого-то притягательно: за убийство Элизабет Шорт никого не привлекли к суду. В случае с Виккенгемом правосудие свершили жертвы. Интересно, стиснутый в камере и неспособный дышать, вспомнил ли он о них хоть на мгновение? Вряд ли.