Страница 83 из 87
Британцы оказались в отчаянном положении. На мысе Хеллес находилось четыре дивизии. Понятно, если бы они оставались там, турки вскоре бы подготовили против них мощную атаку, а если бы они попытались уйти, вряд ли удалось бы перехитрить турок во второй раз. Монро, как всегда, ни в чем не сомневался. Как только эвакуация с Сувлы завершилась, он послал в Лондон телеграмму, заявляя, что надо оставить и мыс Хеллес. И на этот раз он нашел союзника в лице адмирала Вэмисса. Бёдвуд тоже горел желанием покинуть Галлиполи. И в конце концов, 27 декабря кабинет с этим согласился.
Затем последовала скоротечная серия перемен в верховном командовании. 22 декабря, чтобы вновь взять на себя руководство флотом, из Лондона вернулся де Робек, а Вэмисса перевели в Вест-Индию. Спустя несколько дней ушел и сам Монро, пришел приказ о назначении его командующим 1-й армией во Франции — самое желанное назначение для любого генерала. В новогодний праздник он отплыл в Египет, и больше на Галлиполи его не видели. Теперь все отводили взоры от могил солдат и их доброго имени, и это последнее действие оказалось самым болезненным из всех. Расчищать грязь выпало на долю Бёдвуда, де Робека и Кейса, то есть тех троих, которые были здесь с самого начала.
Времени было не так уж много. С каждым днем погода все ухудшалась и возрастала вероятность атаки турок. Они стали с ужасной точностью вести стрельбу из новых германских орудий новыми боеприпасами. На плацдарме Хеллес находилось 35 000 человек, около 4000 животных и почти столько же орудий и складов, как и в Сувле и в секторе АНЗАК. Вновь было решено, что половина гарнизона будет эвакуирована скрытно за несколько ночей. Командир корпуса генерал Дейвис настаивал на том, что 9 января, то есть в последнюю ночь, у него должно остаться достаточно людей, чтобы отбиться от турок, если вдруг погода испортится в последний момент. Он установил величину арьергарда в 17 000 человек, и так совпало, что флот мог взять именно столько человек за одну ночь. 16 января 1916 года все было согласовано, и операция началась.
Первыми должны были уходить французы, и после них осталась зияющая брешь в линии фронта, и ничего не оставалось, кроме как ввести вместо них 29-ю дивизию. А от той осталось не так уж много. Она понесла тяжелые потери в августовских боях, а когда ее эвакуировали из Сувлы, в ней осталось менее половины от боевого состава. Однако за ними осталась репутация мужества и стойкости. Поэтому сейчас после нескольких дней отдыха на островах они вновь высаживались рядом с «Ривер-Клайдом» и шли в окопы, которые впервые заняли восемь месяцев назад. Среди столь многих ударов судьбы этот стал, возможно, самым тяжелым.
В то время в британских окопах на мысе Хеллес царило напряженное ожидание. Вначале солдаты не имели представления о том, что плацдарм подлежит эвакуации, — и действительно, им выдали письменный приказ, в котором подчеркивалось, что они остаются. Эта перспектива была им совсем не по душе, и в особенности потому, что они боялись стать военнопленными. А страх был еще более жутким из-за слухов, что турки собираются их кастрировать.
Примерно за пять дней до последней ночи стало общеизвестно, что плацдарм будет оставлен, и началось настоящее напряжение. Но все-таки возбуждение было наркотиком, и взял свое фатализм. Даже на таком узком фронте соотношение четыре дивизии против двадцати одной было чудовищно, но тут уже ничего не поделать. Они занимались обычными вещами, играли в футбол и старались не думать о нависшей над ними опасности, не заглядывая вперед дальше, чем на один день. Ночь за ночью уходили батальоны, и никто не интересовался очередностью отхода, просто ждали вызова, и это было так же абсурдно, как и в предбаннике у дантиста: «Вы следующий!» И еще один полк исчезал. Остальные, не считая себя счастливыми или несчастливыми, а просто будучи привязанными к установленной свыше очередности событий, оставались и ждали, как ждет последний пациент посреди неясных запахов карболки и смутных предчувствий в тишине опустевшей комнаты.
Бывали тревоги и несчастья. Начались сильные штормовые ветры, и пришлось заделывать бреши в дамбе в Седд-эль-Бар ящиками с мясными консервами и другими складскими припасами. Однажды, когда какой-то матрос зажег факел на лихтере, полном мулов, началась давка, и животные в море долго храпели и ржали. Другой ночью французский линкор «Сюффрен» столкнулся с крупным транспортом и отправил последний ко дну. На 7 января гарнизон уменьшился до 19 000 человек, и вот тут, в самый опасный для британцев момент, Лиман фон Сандерс нанес удар.
Он долго тянул с наступлением. Все было готово еще за сорок восемь часов, но Энвер выбрал этот момент, чтобы послать из Константинополя распоряжение направить девять галлиполийских дивизий во Фракию. Это стало последним жестом Энвера в кампании, и Лиман отреагировал в своей обычной манере: направил заявление с просьбой об отставке. И так же, как обычно, Энвер ее отклонил. Приказ был отменен, и чуть позже полудня 7 января турки пошли убивать. У них с собой были деревянные сходни, чтобы перебрасывать их через британские окопы, а специальные отряды несли горючие материалы, с помощью которых намеревались поджечь британские суда у берега. Это должен был быть завершающий удар.
Атака началась самой мощной за всю кампанию артиллерийской подготовкой, которая длилась полтора часа. На несколько минут наступило затишье, а потом все началось вновь. Солдаты в британских окопах ожидали неизбежного броска турецкой пехоты, который следует за артобстрелом. И в начале вечера турки пошли. Чтобы достичь британских траншей, турецким солдатам предстояло преодолеть сто метров открытой местности, и они выскакивали из своих окопов с знакомыми криками «Allah, Allah!» и «Voor, Voor!» — «Бей, Бей!». В ответном огне британцев, возможно, было что-то безнадежное. Атака была столь сконцентрирована, столь смертоносна и неотразима, что, когда прошло несколько минут, солдаты увидели то, что еще не доводилось наблюдать ранее, — турецкая пехота отказывалась идти в атаку! Офицеры кричали и били солдат, поднимая их и толкая вперед в открытое поле, где уже так много полегло. Но солдаты не двигались. К ночи все закончилось. Ни один вражеский солдат не ворвался в британские окопы.
Лиман признает, эта катастрофическая атака убедила его в том, что британцы вообще не собираются покидать мыс Хеллес, и в ту ночь и на следующий день им больше никто уже не досаждал.
Теперь осталось только 17 000 человек, а 8 января выдался еще один по-весеннему спокойный день. И вновь, как в Сувле и АНЗАК, были приготовлены для уничтожения огромные груды материалов и боеприпасов. Были уложены мины, а в окопах установлены винтовки для автоматической стрельбы. И опять рядами лежали мертвые мулы.
В ходе дня ветер сменился на юго-западный, и немного посвежело, но все еще было спокойно, когда на закате в последний раз к полуострову устремились длинные вереницы лодок и боевых кораблей. Люди шли к морю, преодолевая расстояние в три мили, от вокзала Клафэм, от Виноградника и Горошка, и из других знаменитых участков, которым скоро даже не найдется места на картах.
Впоследствии солдаты вспоминали с особенной четкостью, что в этот день наблюдалось удивительное чередование тишины и оглушительного грохота. В Седд-эль-Бар они прятались под углом разрушенного форта, ожидая своей очереди на посадку, и в полнейшей тишине своего внутреннего страха они не слышали ничего, кроме звуков шагов солдат, ушедших вперед: шлеп, шлеп, шлеп — стучат ботинки, пока они перебегают через понтоны к «Ривер-Клайду», где дожидаются лихтеры, чтобы принять их в свое чрево. А потом, через мгновение, все растворяется в разносящих все вдребезги взрывах вражеских снарядов, образующих воронки в море. А потом опять шлеп, шлеп, шлеп, когда партия солдат возобновляет свой бег. Видеть так близко спасительное убежище и в то же время знать, что в любую секунду можешь его лишиться, — это для всех было тяжелейшим испытанием и давило ожидающего солдата кошмаром одиночества.