Что было, что будет

И все же появление этих диких цветов напомнило ей, что весна действительно пришла. Элинор опустила стекло и вдохнула ароматный воздух. Да, весна определенно пришла. Еще до вечера пройдет дождь, который так нужен саду, но сейчас сырость вызвана озерным воздухом; горизонт был наполнен чудесным зеленоватым светом, который бывает в это время года, особенно возле берегов озера Песочные Часы. Глянув в зеркало заднего вида, Элинор убедилась, что пес так и торчит на крыльце, преданный, как всегда. Она не хотела заводить собаку, но однажды появился Аргус — приехал на заднем сиденье в машине Брока Стюарта. Доктор нашел щенка на обочине дороги, а у его сына Дэвида, вдовца, переехавшего в дом Брока с собственным сыном, была аллергия на собак, как и у дочери Элинор. Но дочь Элинор уже давно не жила с матерью, а щенок нуждался в хозяине.

— Приюти его на недельку, — предложил доктор Стюарт. — Если поймешь, что он тебе не нравится, я найду для него другой дом.

Никогда не соглашайтесь взять щенка хотя бы на неделю, Элинор теперь знала, как это бывает. Всего неделя — и ты уже полностью покорен этим существом, несмотря на все его безобразия — кучи на ковре, разорванные книги, зажеванные туфли. Она не думала, что оставит его у себя, пока не случилась напугавшая щенка гроза. Элинор пришлось усесться прямо на пол кухни в своем большом пустом доме и успокаивать малыша. Она протянула руку, чтобы погладить его, и почувствовала, как бьется маленькое сердечко. Она так и не позвонила Броку Стюарту, чтобы он забрал собаку, а в следующий раз, когда доктор приехал с визитом, Аргус уже спал в комнате Элинор, нес охранную службу у дверей.

Но сегодня охранную службу несла Элинор, стоя на вокзальной платформе. Вокзал в их городе был маленький и удобный, построенный из коричневого гранита в неоготическом стиле. Строительством занималась какая-то бригада приезжих. Они потрудились хорошо, сделали все красиво и установили на скате крыши латунные часы, громко отбивавшие каждый час, так что старшеклассники на другом конце города жаловались, что их бой мешает им во время экзаменов. Дневной поезд, выехавший с Южного вокзала Бостона без четверти одиннадцать, опаздывал, что было не удивительно. Когда поезд в конце концов подъехал, началась суматоха. Пассажиры должны были высаживаться в спешном порядке, чтобы поезд покатил дальше в Гамильтон, не особенно нарушая расписание. Илай Хатауэй, несомненно один из старейших таксистов штата, сигналил, предлагая услуги своего древнего синего «универсала», на боку которого было выведено черной краской: «Лучшее и единственное такси в Юнити». Сисси Эллиот, древняя и вредная старуха, едва ковыляла с помощью ходунка — намного хуже трости, не без удовольствия отметила про себя Элинор, — и войти в вагон ей помогала дочь, Айрис, что вообще приостановило на время высадку пассажиров.

Элинор узнала Сисси Эллиот, соседку справа, с которой не разговаривала лет двадцать, а вот собственную дочь в тот день она не узнала. Естественно, она ожидала увидеть семнадцатилетнюю упрямицу, которой хватило глупости убежать из дома за два месяца до окончания школы. Дженни готовы были принять и Брауновский университет, и Колумбийский, однако она отправилась в Кембридж и поступила на работу в кафе-мороженое «Бейлис», где подавала пломбир с карамельным сиропом и малиново-лаймовые коктейли, давая возможность Уиллу учиться в Гарварде. Элинор искала глазами именно ту девочку, совершавшую одну ошибку за другой, слушавшую только голос сердца и ничего не понимавшую в любви. Она высматривала на переполненной платформе особу с длинными черными волосами, в джинсах и куртке горохового цвета, но вместо этого увидела женщину за сорок, все еще с темными, но теперь уже короткими волосами, зачесанными назад, одетую в совершенно обычный светлый плащ поверх черного костюма. Но кое-что осталось прежним: Элинор поймала тот же недоверчивый взгляд блестящих глаз, таких же темных, как у Ребекки Спарроу. Те же высокие скулы, та же холодная сдержанность. Спустя столько лет по платформе шла ее дочь.

Рядом с этой женщиной вышагивала внучка Элинор Спарроу со спортивной сумкой в руке и рюкзачком, перекинутым через правое плечо, так как левое, поврежденное при родах, ныло в сырые дни, как этот. Девочка была светленькой, что очень удивило Элинор. Все в роду Спарроу всегда рождались темноволосыми, мрачными, склонными к трагизму и меланхолии, но Стелла показалась ей жизнерадостной, когда оглядывала платформу. Высокая девочка с тонкими чертами лица, наверняка смышленая, ибо сразу узнала бабушку, хотя прежде они никогда не виделись. Узнала и тут же начала махать рукой.

— Ба! — крикнула Стелла. — Мы здесь!

Возможно, страх помешал Элинор Спарроу сдвинуться с места или взгляд Дженни, когда та повернулась и посмотрела на мать. Элинор прочла в нем то же самое разочарование, которое не скрывала Дженни в тот день, когда было снято проклятие и пчелы вернулись в сад, в тот день, когда она решила, что мать опоздала со своими извинениями и ничего теперь не исправить.

К счастью, Стелла не терзалась подобными чувствами. Она подбежала к бабушке и обняла ее:

— Даже не верится, что я наконец здесь.

— А ты поверь.

Элинор одобрительно оглядела внучку: перед ней стояла приветливая, отзывчивая девочка, не боявшаяся говорить то, что думает. Такая не станет забиваться в угол и дуться там до тех пор, пока что-то изменить уже будет поздно.

Женщина в плаще приблизилась более сдержанно. На ней были дорогие кожаные сапоги, она слегка подкрасила губы, но в чем-то дочь совсем не изменилась, оставаясь прежней раздражительной особой.

— Поезд опоздал, — сказала Элинор Спарроу, глядя на Дженни.

Первые слова, обращенные к дочери почти за двадцать пять лет, прозвучали как жалоба, хотя Элинор вовсе этого не хотела.

— Ты хочешь сказать, что это моя вина? — Дженни держалась, как всегда, холодно, а тут вообще ощетинилась. — По-твоему, я несу ответственность за то, чтобы поезд ходил по расписанию, так?

Тут вмешалась Стелла, поспешив прервать назревавшую перепалку.

— Бабушка лишь сказала, что поезд опоздал. Ничего больше.

Откровенно говоря, Стелла рассуждала более здраво, чем мать или бабушка. Элинор и Дженни молча уставились друг на друга. Непонятно, кого из них увиденное потрясло сильнее. Умело подстриженные темные волосы, тонкие морщинки вокруг глаз и рта. Седой пучок на голове, трость, согбенная спина. Двадцать пять лет как-никак. Четверть века. Время взяло свое.

— Стелла права, — в конце концов согласилась Дженни. — Ты оказываешь мне услугу, и я не собираюсь с тобой конфликтовать. — Она направилась к стоянке машин. От одного сознания, что она вернулась в Юнити, ей стало холодно, пришлось застегнуть плащ на все пуговицы. Дженни даже пожалела, что не надела шарф. — Надо полагать, тот джип-развалюха твой? — прокричала она через плечо.

— Она всегда была с тобой такой несносной? — спросила Стелла, пока они с Элинор пересекали стоянку.

Стелле хотелось, чтобы бабушка замедлила шаг. Ей хотелось побыть с ней подольше. У нее вдруг снова загудело в голове, и она слегка задохнулась, вдыхая сырой воздух. В первую же секунду, когда она увидела на платформе бабушку, она поняла, как все закончится: светлым тихим днем выпадет снег. Она поняла, что времени у них осталось только до зимы, а этого ей было мало.

— Поначалу нет, но потом я ее разочаровала.

Элинор сердилась на себя за то, что еле ковыляет. Ей понадобилась целая вечность, чтобы пересечь парковку. Дженни уже забиралась на переднее сиденье, а они не прошли даже полпути.

— Это не повод, чтобы так себя вести. — Стелле нравилась бабушка, нравилось, что у них была своя тайна — телефонные звонки, о которых Дженни не подозревала. Девочка частенько обращалась к бабушке за поддержкой и советом. — Каждый испытывает разочарование.

Когда Элинор уселась в джип, то оказалось, что Дженни успела опустить все стекла.

— Здесь пахнет старой псиной. А у меня аллергия, если ты, конечно, помнишь, — сказала она матери.