Четвертая Беты

Хозяйка поздоровалась, пряча глаза, и прошла в глубину комнаты к дощатому столику.

— Вы, наверно, голодны? — она выложила из видавшей виды пластиковой сумки несколько небольших пакетов, развернула, в них оказалась обычная еда, которую Дану и Нике довелось уже попробовать в придорожных забегаловках, истратив старухины монеты до последней. Маленькие продолговатые лепешки, нечто вроде овощных котлет, несколько розоватых плодов, ароматом напоминавших яблоки, но приторно-сладких. Это была дешевая еда, и вкус у нее был такой, каким должен быть вкус дешевой еды. Оттуда же появилась и бутылка таны — чуть солоноватого мутного напитка. Покончив с пакетами, хозяйка покопалась в сумке и извлекла из нее многократно сложенный листок бумаги… не терпевший излишних сложностей Дан окрестил бумагой материал местных книг и тетрадей, больше похожий на ткань.

— Это вам от Поэта, — она протянула записку Нике.

— «Буду вечером, никуда не выходите», — прочитала вслух Ника. — Вы с ним виделись?

— Нет, он передал мне записку через Дора.

— А как его, собственно, зовут? — поинтересовался Дан небрежно.

— Поэт, — удивилась хозяйка.

— Но это не имя, а профессия или занятие, должно же у него быть какое-нибудь имя.

— Не знаю. У него нет другого имени. Все зовут его Поэтом, — в ее глазах мелькнуло нечто, очень похожее на нежность.

Показав гостям на стол, она выскользнула из комнаты. Через минуту неслышно вошла ее дочь, принесла две щербатые тарелки, стаканы и местные однозубые вилки, похожие на малюсенькие стрелы, вставленные в круглые толстые трубочки.

— А вы? — спросила Ника.

Девочка смутилась.

— Спасибо, я не хочу, я уже ела сегодня, а мама устала очень, она прилегла.

— У вас есть еще комната?

— Есть. У нас в квартире только мы с мамой живем, остальных переселили в Дома.

— Какие дома?

— Дома! — она удивленно вытаращила глаза, и Дан счел за благо не задавать дальнейших вопросов.

Поэт пришел, когда уже стало темнеть. За спиной у него висела его сита. Молча кивнув Дану и Нике, он извлек из кармана фляжку, предложил Дану, тот отрицательно помотал головой, тогда Поэт отвинтил довольно крупный колпачок, налил в него тийну и выпил одним глотком.

— Ты много пьешь, — заметила Ника.

— Если б ты была там, где был я, и видела то, что видел я… — его голос дрогнул.

— А что случилось? — осторожно поинтересовался Дан, но Поэт уже взял себя в руки.

— Ничего. Поговорим лучше о вас. Как устроились? Имейте в виду, вы можете жить здесь, сколько вам вздумается.

— Неудобно, — сказала Ника смущенно.

— Если б было неудобно, я не стал бы вас сюда посылать. Хозяйка — жена старшего брата Дора.

— А где хозяин? — поинтересовался Дан. — В отъезде?

Поэт криво усмехнулся.

— Можно сказать и так.

— И когда вернется?

— Через шесть лет. То есть теперь уже пять. Если вернется, конечно.

— Понятно, — пробормотал Дан.

— А что он сделал? — спросила Ника.

— Высказался. Не там и не о том. — Он взглянул на Нику печально и серьезно. — Что вас еще интересует? Кстати, предупреждаю — не задавайте вопросов. Это опасно. Не хочу вас запугивать, но это опасно для жизни. Понятно?

— Нет.

— О Создатель! Слепому ясно, что вы не из Бакнии. Вы не знаете элементарных вещей, вы задаете вопросы, ответы на которые известны любому ребенку!

— Ну и что?

— Да пойми ты, девочка, вас могут заподозрить… — Он запнулся и досадливо махнул рукой.

— В чем?

— В чем, в чем… В том, что вы пробрались сюда с целью выведать наши секреты.

— А у вас есть что выведывать? — спросил Дан.

— К сожалению! — буркнул Поэт мрачно.

— Почему именно выведывать, — сказала Ника упрямо. — Может, мы — путешественники, приехавшие посмотреть страну?

— Ну и как это вам удалось?

— В смысле?

— У нас не бывает путешественников.

— Совсем?

— За редким исключением.

— Вот видишь, — сказал Дан бодро, но Поэт перебил его:

— Исключений, обвешанных гирляндами всяких бумаг. У вас они есть?

Дан промолчал.

— А кем нас считаешь ты? — спросила Ника после паузы.

— Во всяком случае, не дернитскими агентами, — усмехнулся Поэт.

Дан отметил новую информацию, но выяснять, кто такие дерниты, поостерегся, вместо того спросил:

— Кем же?

— Не все ли равно, — ответил Поэт неопределенно.

— То есть тебе безразлично, кто мы?

— Мало ли что мне небезразлично! Я не из Охраны, чужие секреты не моя забота. Захотите — сами скажете, нет — так нет.

— А почему ты с нами возишься?.. извини за бестактность, но… Тратишь на нас столько времени…

— Мое время недорого стоит.

— И все же?

— Просто вы мне интересны. Вы другие, непохожие на нас. А может, и похожие, но все равно другие. И потом… прости, но ты сам напросился… мне нравится твоя жена.

— И всегда ты так прям в своих ухаживаниях? — Дан постарался скрыть бешенство под иронией, но не очень получилось.

— А разве я ухаживаю за ней? И не думал. Я просто сказал правду. Я всегда говорю правду, по крайней мере, стараюсь.

— Значит, я могу надеяться, что решив перейти к ухаживаниям, ты сообщишь мне об этом?

— Обязательно. — Поэт был невозмутим, чего нельзя сказать о Дане.

— Не ссорьтесь, ради бога, — вмешалась Ника. — Что за глупости? Дан, ты поумнеешь когда-нибудь или нет?

— Нет, — пробурчал Дан. Он еще злился.

— Скажи, Поэт, — перевела разговор на более безопасную тему Ника, — что это за Великий План? И что такое Дома?

— Дома? Дома — это… Знаете, что? Чем рассказывать, я вам лучше покажу. Пойдемте со мной, я обещал сегодня быть в Домах, у друзей. Идем? Вообще-то вам лучше бы переодеться, вы слишком хорошо одеты для Бакнии…

— У нас ничего другого нет, — развела руками Ника.

— Ладно, сойдет. Уже темно. Только собери волосы, в Бакнии нет таких волос.

Ника залилась краской, но волосы собрала. Тяжелый узел на затылке шел ей еще больше.

— А теперь как? Лучше?

— Все равно в Бакнии нет таких волос, — пробормотал Поэт под нос.

Они шли по неосвещенному городу больше получаса.

Улицы причудливо изгибались, всползали на холмы, скатывались с них, иногда ныряли в какие-то туннели… приглядевшись, Дан понял, что туннели это те же улицы, только застроенные и сверху, видимо, лицо местного градостроительства определяла перенаселенность… хотя, с другой стороны, целые кварталы казались необитаемыми, настолько они были лишены звука и света.

— Скажи, Поэт, — почему-то шепотом спросила Ника, — здесь никто не живет?

— Живет. Но многие квартиры пусты. Это тот район, из которого часть жителей переселили в Дома.

— И где ж эти Дома, наконец?

— Гляди.

По направлению вытянутой руки Поэта виднелся гигантский прямоугольник, усеянный светящимися точками. Когда они подошли поближе, прямоугольник резко разросся, заняв весь горизонт. Светящиеся точки оказались окнами.

— Это и есть Дома?

— Дом. Их пока два.

— Пока?

— Строится третий, и скоро, видимо, начнут строить еще один.

Свернули к одному из подъездов, с унылым постоянством возникавших через каждые пятнадцать-двадцать метров. Поэт заглянул в маленькое окошечко на двери.

— Порядок. Только молчите.

Он толкнул тяжелую стальную дверь. За дверью оказался довольно просторный холл, где у небольшого пульта сидел человек в форме Охраны. Человек привычно протянул руку к пульту, но увидел Поэта, и рука остановилась на полпути.

— Привет, Поэт.

— Привет.

— Ты в шестнадцатый номер, как всегда? А эти двое с тобой?

— Со мной. Я хотел просить тебя не регистрировать нас.

— Всех троих? — Охранник заколебался. — Ладно. Идите. Только я в полночь сменяюсь, если задержитесь, вас остановят на выходе. И меня подведете.

— Не задержимся. Слово Поэта.