Страница 22 из 64
Зайдя в комнату, она остановилась как вкопанная, потрясенная видом своего мужа. Таким она его никогда не видела.
— Макс, что случилось? У тебя все в порядке, Макс? Да что с тобой? — Она начала трясти его за плечи, чтобы хоть как-то привлечь внимание к своему присутствию. — Да объясни, в чем дело, в конце концов?
— Мой больной умер. Георгий Николаевич. Звезда нашего отделения. Счастливейший в своем добродушии человек. Он умер, Эрика. Его больше нет, а я живой. А ведь я виноват в его смерти.
— Как умер? Это тот, из-за которого ты остался вчера? Кто сказал, что ты виноват? — Эрика лихорадочно соображала, что можно сделать, если это действительно вина Макса. Возможно, будет расследование, придется подключать людей, чтобы отмазать.
Зазвонил телефон. Это был Илья Петрович.
— Эрика, вечер добрый, как там Максим?
— Плоховато. Что случилось? Он нормально не рассказывает. Говорит, что он виноват в смерти пациента. Это так? Начнут расследование?
— Да нет, Эрика, это он на себя наговаривает. У больного был диабет, такие осложнения случаются, вина Макса разве только в том, что он не ясновидящий.
— А-а-а, — выдохнула Эрика, — ну тогда не так страшно.
— Страшно, Эрика, смерть всегда страшна, особенно когда это случается в твоей практике в первый раз. Впрочем, даже когда в десятый, все равно страшно. Ты побудь с ним, дай ему выговориться, напои, в конце концов. Ему надо снять стресс, ладненько? — Илья Петрович всерьез беспокоился за Макса. Гипертрофированное чувство ответственности его ученика может оказать плохую услугу в такой момент. Именно поэтому он попросил Эрику не оставлять Макса наедине со своими мыслями.
— Д-да… хорошо, — как-то не очень уверенно ответила Эрика, — до свидания, Илья Петрович, спасибо, что позвонили.
— Макс, это твой Петрович звонил, слышишь? Говорит, ты вообще ни при чем, чтобы так не переживал. — Эрика деланно бодрым тоном пыталась встряхнуть Макса.
Он ничего не ответил. Только продолжал курить.
— Может, ты со мной пойдешь на выставку? Развеешься, отвлечешься? А? Давай, собирайся, я подожду тебя!
Макс наконец посмотрел на нее, посмотрел с ужасом.
— Ты что, не слышала, что я тебе только что рассказал? Человек умер. Человек, который мог бы еще жить да жить, если бы не попал в мою палату, в мои руки. Я несу ответственность за его смерть. Ты это можешь понять? — Глаза у Макса были полны отчаяния.
— Возможно, жил бы, а возможно, нет. Это его судьба. Это ему не повезло, а не тебе. И ты тут ни при чем. Ты, я уверена, сделал все возможное. Перестань раскисать, возьми себя в руки. — Эрике уже надо было уходить, но она не знала, как оставить мужа в таком состоянии. Она понимала, что ему нужна поддержка, но не хотела отменять свои планы, тем более что Макс — мужчина и должен иметь более крепкие нервы. В конце концов, он должен сам справиться со своим стрессом. — Мне уже пора уходить, может, тебе налить чего-нибудь? У нас там есть бутылка отличного виски, принести?
— Останься, Эрика. — Безысходность в его голосе поразила ее. — Останься, пожалуйста, ты мне так нужна. Мне просто нужно, чтобы ты посидела рядом и я бы мог обнять тебя и ни о чем не думать. Если у меня это получится. Прошу тебя…
В глубине души Эрика понимала, что ей надо остаться, тем более выставка не была такой уж важной. Но она никогда не меняла свои планы из-за Макса или из-за кого-либо другого. Это было бы слишком… слишком странно для нее. «Да и потом, — подумала она, — раз он на самом деле не виноват, то это просто пустые переживания. Скоро пройдет. И как можно работать врачом, если так близко к сердцу все принимать. Да и друзья обидятся, если не приду, обещала же». Она могла бы придумать себе еще тысячу причин пойти, чтобы только заглушить стучащуюся неприятным молоточком мысль, что надо остаться.
— Ладно, дорогой, ты что-то совсем раскис. Ты же мужчина, в конце концов, возьми себя в руки! Полежи, посмотри телевизор, я там новые фильмы принесла. Выпей чего-нибудь покрепче, расслабься. Я через пару часиков вернусь уже. Пока. — Эрика поцеловала его и застучала каблучками по лестнице, пытаясь оторваться от тянущей ее назад непонятной силы.
Эрика весь вечер чувствовала себя неуютно, ее не покидало чувство вины за то, что не послушала Макса и не осталась с ним. Несколько раз она пыталась позвонить домой, но никто не отвечал. «Наверное, уснул», — подумала она. Но все равно не могла успокоиться. Она не дождалась закрытия выставки и поехала домой, даже ни с кем не попрощавшись. Гнала машину на бешеной скорости, чудом избегая столкновений с другими автомобилями. Заходя в подъезд своего дома, она вдруг почувствовала, что сердце ее бьется, как будто перед прыжком в пропасть. Эрика остановилась перед ступеньками, держась за перила и тщетно пытаясь успокоиться. И сейчас, уже у двери, сердце колотилось, как бешеное.
Проклятый ключ никак не поворачивался. Руки дрожали и не слушались хозяйку.
— Да откроешься ты наконец или нет! — в сердцах воскликнула Эрика, терзая замок. То ли нервы совсем сдали, то ли с замком что-то случилось. «Надо успокоиться, — подумала она, — а то так недолго вообще ключ сломать. И ведь вроде не пила, а в голове полный туман». И зачем она пошла на эту выставку? Скучные работы, стандартная тусовка, все прошло по хорошо знакомому сценарию. Как и сотни подобных мероприятий.
Ключ наконец поддался ее усилию, и дверь отворилась. Первым, что ее поразило, была необычная тишина в доме. «Наверное, действительно уснул или ушел куда-нибудь», — подумала Эрика, пытаясь отогнать безотчетную тревогу.
— Макс? Макс, ты дома?
Эрика прошла в гостиную и увидела мужа лежащим ничком на ковре в странной, неестественной позе. Нагнувшись, она заглянула ему в лицо и застыла как вкопанная. Лицо Макса было перекошено, словно скрученное невероятной болью. Он не шевелился. И не дышал.
Эрика попыталась сделать ему искусственное дыхание и массаж сердца, но это не помогло. Она бросилась к телефону, но не дошла, почувствовав внезапно накативший приступ тошноты. От страха и ужаса. Она прислонилась к стене, прикрыв рот руками и прерывисто дыша. Ей хотелось кричать, но горло было сдавлено спазмом. Макс был мертв. Ее муж мертв. Жуткая реальность медленно доходила до нее, застилая сознание черной мглой. Потолок покачнулся, и она медленно сползла по стенке, теряя сознание…
Вскрытие показало, что у Макса был обширный инфаркт миокарда, тот самый редчайший случай спазма сосудов, который случается у молодых людей на фоне стресса или других до конца не выясненных причин. Патологоанатом, производивший вскрытие, был бесстрастен, он по роду своей работы привык видеть смерть и горе родственников и не давал волю эмоциям.
— Скажите, а… а если бы ему сразу, как только начался приступ, оказали необходимую помощь, он… он бы выжил? — запинаясь, спросила его Эрика.
— Трудно сказать, область поражения достаточна обширна, я не берусь делать какие-либо предположения в такой ситуации. — Патологоанатом с любопытством оглядел красивую, хорошо одетую молодую женщину, которая была бледна как полотно, но глаза ее оставались сухими, никаких признаков слез не наблюдалось. «Крепкие нервы, — подумал он, — другая бы на ее месте билась тут в истерике, а эта ничем не выдает своих чувств. А ведь раз спросила, значит, не было ее рядом, потому и помощь не оказал никто. Нелегко ей будет нести такой крест. Но я-то ничем помочь не могу». — Вот заключение и необходимые справки, — продолжил он вслух, — если у вас больше нет вопросов, то до свидания, у меня еще много работы. Мои ассистенты подготовят тело к выдаче через несколько минут.
— Да-да, спасибо, до свидания, пойдем, Эрика. — Ее мама торопливо забрала бумаги и отвела Эрику в сторону. Ей хотелось увести дочь поскорее из этого места, чтобы лишний раз не травмировать ее. — Мы сами все сделаем, дорогая, иди в машину, шофер отвезет тебя к нам домой.
Эрика, казалось, не слышала ее. Отдернув руку, она направилась к скамейке неподалеку, где сидела мама Макса. Анна Тимофеевна не могла заставить себя слушать ужасные слова патологоанатома, не могла слушать, как о ее сыне говорят, словно о безжизненном теле. Для нее Макс не был мертвым. Анна Тимофеевна тихо плакала, в глазах ее была такая боль, что на это невозможно было смотреть. Эрика молча села рядом, взяв руку свекрови в свою, и не находила слов, чтобы выразить то, что чувствовала.