Сунь Ят-сен

«Как и мой односельчанин Сунь Вэнь, я был возмущен гнилостью и жестокостью правительства чужеземного племени, продажностью и тупостью чиновников, захватническими планами и интригами иностранцев. Все должны знать, что без уничтожения Цинской династии нельзя возродить китайскую нацию, а добиться свержения маньчжурского владычества невозможно, не уничтожив китайцев предателей, находящихся на службе у маньчжуров. Сегодня нас постигла неудача, но меня утешает то, что хотя меня вы и казните, но всех тех, кто вслед за мной поднимется на борьбу, убить будет невозможно».

Аресты шли по всему городу. Отряд, отправленный 28 октября из Гонконга, вовремя остановить не успели и его целиком арестовали на пристани в Кантоне, Сорок пять боевых членов союза оказались в руках маньчжурских вешателей. В тюрьмы были брошены еще двадцать девять участников боевых групп. Арестовали адмирала Чэна (он умер в тюрьме).

Маньчжуры казнили еще двух молодых революционеров: Цю Си и Чжу Гуй-цюаня.

Властям удалось установить, что Сунь Ят-сен и Сунь Вэнь — одно и то же лицо и что именно Сунь Вэнь играет руководящую роль в Союзе возрождения Китая. Наместник отдал строжайший приказ: во что бы то ни стало найти Сунь Вэня. За его голову он назначил награду в тысячу таэлей. По всему Кантону и окрестностям власти развесили афиши с именами разыскиваемых революционеров.

Чжэн Ши-лян, Чэнь Шао-бо, Ян Цюй-юань и некоторые другие спаслись. Сумели обойти маньчжурские заставы и пробраться в Макао или в Гонконг. Сунь Вэнь три дня оставался в Кантоне. Его укрыли друзья.

Первое боевое выступление Союза возрождения Китая, подготовке которого Вэнь и его товарищи отдали столько сил, потерпело полную неудачу. Все равно — борьба началась!

Глава третья

РЕВОЛЮЦИОНЕР ВСЕГДА НА ПОСТУ

1. Поход продолжается!

Ветреный ноябрьский день. Начинается южная зима. Ясная, прохладная, сухая. Лучше, если бы стоял густой, непроницаемый мрак. Если бы лили дожди. Свет нужен для боя. При отступлении лучший союзник — тьма.

Еще очень рано. Маленькая сампанка скользит почти беззвучно по одному из рукавов дельты Жемчужной реки. В сампанке двое. Течение несет их на юг. Один правит веслом. Другой спит. Всю ночь он пробирался из Кантона пешком, чтобы выйти где-то возле Наньхая к берегу Северной реки, там его должны были ждать с сампанкой и переправить к морскому побережью. Едва не попался. Какой-то рыбак остановил, стал допытываться, кто такой, куда идет, не принимал ли участия в «мятеже».

— А тебе что? — спросил усталый путник.

— Хочу получить объявленную награду. Разве не слыхал, что обещана тысяча таэлей? Тысяча таэлей! Таких денег не имел никогда весь наш род…

— Ну, так беги и выдай меня! Беги скорей, что же ты стоишь! Но знаешь ли ты, кого собираешься погубить? Я один из тех, кто восстал против дьяволов в облике людей, а ты, китаец, хочешь продать этим дьяволам свою душу… Иди, иди, только не таэли ты получишь, а палки, они тебе плюнут в лицо и обругают собакой. Разве не стыдно тебе?

Рыбак слушал, и какое-то новое выражение появилось в его глазах. Он думал. Потом спросил:

— А ты действительно участвовал в мятеже?

— Я уже ответил тебе. Разве не достаточно того, что я сказал? Слушай. Сотни лет страдает наш народ в бесправии, в нищете. Маньчжурские собаки втоптали нас в грязь. А мы терпим. Сколько же терпеть? А ты хочешь поправить свои дела предательством. Вот такие, как ты, и губят нашу родину.

— Иди с миром, — сказал, понурив голову, рыбак. — Иди и прости меня, глупого.

Путник поспешил дальше, шел вдоль берега, укрываясь в кустах. В условленном месте ждала сампанка с гребцом. Сел. Течение подхватило лодку.

Когда течение вынесло их к морю, они увидели вдали какие-то синеющие острова. Здесь путник расстался с сампанкой и двинулся к Макао. Подходя к городским воротам, он увидел на стене объявление, напечатанное крупными иероглифами. Прочитал:

«ОБЪЯВЛЕНИЕ НАМЕСТНИКА ЛЯНГУАНА КО ВСЕОБЩЕМУ СВЕДЕНИЮ. ВСЯКИЙ, КТО УКАЖЕТ МЕСТОНАХОЖДЕНИЕ ГОСУДАРСТВЕННОГО ПРЕСТУПНИКА СУНЬ ЯТ-СЕНА, ПО ПРОЗВИЩУ СУНЬ ВЭНЬ, УРОЖЕНЦА ДЕРЕВНИ ЦУЙХЭН, УЕЗДА СЯНШАНЬ, ПРОВИНЦИИ ГУАНДУН, ИЛИ ОКАЖЕТ ВЛАСТЯМ ИНОЕ СОДЕЙСТВИЕ В ЕГО ПОИМКЕ, БУДЕТ НАГРАЖДЕН ОДНОЙ ТЫСЯЧЕЙ ТАЭ-ЛЕЙ. ДА ОТНЕСУТСЯ К СЕМУ СО ВНИМАНИЕМ И ПОЧТИТЕЛЬНЫМ РВЕНИЕМ».

Путник усмехнулся и прошел в ворота. Через час он уже находился в доме старого знакомого по работе, сидел за столом, вымытый, чисто одетый и спокойный.

Это был Сунь Вэнь.

Старый знакомый говорил, пряча усмешку в усы:

— Так они назначили за вашу голову только тысячу таэлей! Скряги. За вашу голову, сударь мой, полагалось бы пообещать хотя бы в сто раз больше. Безмозглые собаки! Они хотят купить народ, сделать его соучастником их преступлений. Презренные! Однако что вы намерены предпринять?

— Хочу пробраться в Гонконг. Дальше видно будет.

— В Гонконге не безопасно. Там у Цинов много наемных агентов. Зарежут любого за несколько таэлей. Берегитесь!

— Я там не задержусь. Надо повидать кое-кого. Потом сообразим, что к чему.

— Ну, вам и карты в руки. Здесь вам оставаться тоже опасно.

Через несколько дней он уже был в Гонконге. Джеймс Кентли посоветовал ему обратиться к адвокату, чтобы узнать, может ли он рассчитывать на защиту британских властей. Смешной этот Кентли! Конечно, это было ни к чему. Адвокат мистер Деннис предложил немедленно уехать, ибо, сказал он, в Гонконге, где рыщут агенты Цинов, он не поручится за его безопасность.

— Где бы вы ни были, — добавил Деннис, — в любой части света помните, что у Пекина длинная рука…

В Гонконге находились Ши-лян и Шао-бо. Штаб союза распался. Ян оказался плохим организатором. Правление союза на Стаунтон-стрит, № 13 тоже перестало функционировать. Маньчжуры приговорили к смертной казни всех активных деятелей союза — Сунь Вэня и еще пятнадцать человек. Приказ гласил: в случае их поимки в Китае казнь должна совершиться немедленно; если они будут обнаружены за границей, надлежало заманить любого из них в ловушку, отправить в Китай для предания казни, а если отправить почему-либо окажется невозможным — расправиться на месте.

Маньчжурам удалось добиться от английских властей в Гонконге распоряжения о том, что все шестнадцать деятелей союза, приговоренные заочно к смерти, лишаются права в течение пяти лет появляться в этой «коронной колонии ее величества». Упоминались также Сунь Вэнь, Ши-лян, Шао-бо.

Делать было нечего: надо уезжать. Пришлось уехать в Японию. Больше деваться некуда.

В Кобэ, где они ступили на японский берег, почти не было китайцев. Перебрались в Иокогаму, там существовал китайский квартал. Жившие здесь китайцы — торговцы, мелкие предприниматели, ремесленники — мало интересовались политикой, а тем более революционной деятельностью. Вновь приехавших никто не знал. На них не обратили внимания. Не думал тогда Сунь Вэнь, что в эти ноябрьские дни 1895 года началась для него и многих его товарищей жизнь изгнанников и что они увидят родной Гуандун только через шестнадцать долгих лет. В Иокогаме Сунь Вэнь решил навсегда paспроститься с той внешностью, которая была предписана китайцам маньчжурами: он срезал косу, купил европейское платье и отпустил усы. В Китае в то время было в ходу правило; усы отпускает тот, кто достиг «степени дедушки». «Нарушим этот обычай, — смеясь, сказал себе Вэнь, — начнем носить усы немного раньше». Имя свое он тоже сменил, стал называться по-японски — Накаямой. Никто не принял бы его за китайца. Смуглый цвет лица, фигура, прическа, усы — метаморфоза была полная. «Пригодится и поможет избегнуть многих опасностей», — объяснил своим товарищам, когда те единогласно заявили, что он «вылитый японец». Сунь Вэнь им сказал:

— А теперь, друзья, давайте обсудим наши дела. Мы потерпели поражение. Наш союз почти разбит. В конце октября в его рядах было около трехсот членов. Сколько осталось? Сколько ушло по малодушию? Когда революция переживает спад, случайные попутчики отходят от нее. Надо признать: организация наша слабая. Проявим мужество и выскажем все начистоту. И вот что я хочу сказать еще. Нам, видимо, придется все начинать сначала. Я готов. Вообще это должно быть для нас законом: снова и еще раз возобновлять усилия. И с каждым разом будем ближе к цели. Опыт борьбы имеет великое значение. Если нужно начать сначала — начнем! Хоть сто раз.