Мое чужое лицо

— Так, этой даме больше не наливать, — перевел он все в шутку. — Тебе еще что заказать?

— Ты мне не ответил на мой вопрос. Она тебе нравилась или….?

— Нравилась, нравилась, мне вообще все нравятся. Так что тебе заказать?

— Ничего. Пошли домой.

— Уже?

— Да. Ты со мной не хочешь разговаривать, отмазываешься шутками. Думаешь, я пьяна? Ни капельки. Для меня это — как банка колы.

— Угу, — глаза его весело блеснули, глядя на её порозовевшее лицо. Странная она. Словно борются в ней два разных человека, и наружу выглядывает то один, то другой. Она в самом деле напомнила ему Дормич, каким бы абсурдом это не казалось. Слова, что она напомнила Альбину служили лишь вершиной айсберга. Айсберг этот уходил основанием далеко под воду. Глубиной в десять лет. Десять долгих лет взросления, закаливания по жизни, ломки своих привычек и ценностей. Да, пришлось сломать многое в себе, чтобы оправдаться перед самим собой, доказать собственную правоту, поверить в правоту решений. И он почти поверил в успех самоизменений, поверил, что добился того баланса, к которому стремился. Баланса, разрушенного в одночасье собственной рукой.

Жил себе студент Тёма вольной беззаботной жизнью, учился на врача, имел друзей, влюблялся, радовался, огорчался. Все, как у людей. Был у него друг Олег. Журналист. Балагур и лоботряс — равных не было. Друг детства. Бывало, не виделись годами, а потом вдруг вновь сближались и проводили все вечера напролет вместе. В общем, тоже обычная история. Была. Пока не появилась у Олега девушка. Тёма на девушек друзей не имел привычки заглядываться, потому внимания на неё особого не обратил. Тем более, девушка была с гонором, модель, красивая, считала себя звездой. Да и была звездой в свои восемнадцать лет. Тёма подумал тогда, что девушка Олегу морочит голову, но лезть в их дела не имел никакой охоты. Зачем?

А потом Тёма понял, что заболел. Так бывает, когда кто-то из окружения болен, а ты думаешь, что уж твой-то организм сильный и закаленный, тебя эта банальная простуда не возьмет. И даже не делаешь попыток предотвратить болезнь. Ведь ты её не боишься. Тебе бы бежать, бежать подальше, чтобы не достала тебя инфекция, но ты храбро остаешься там, где очаг. А в одно прекрасное утро просыпаешься и чувствуешь — вот оно. Первые симптомы. Болезнь уже в тебе. И чтобы ты не делал с этого момента, все бесполезно. Болезнь развивается со страшной силой, и даже хуже, чем у знакомых, от которых ты заразился.

Тёма заболел Альбиной. Она вошла в его кровь вирусом, проникнув и оккупировав каждую клеточку его тела. Завладев мозгом. Завладев всем. Он отчаянно боролся, но что мог сделать неподготовленный к баталиям с сильными чувствами молодой парень? Что он мог противопоставить страсти, захватывающей его все сильнее и сильнее? Он мучился. Он злился на себя, на свою слабость. Удерживало его от действий только одно. Понятие «дружбы» встало грудью на защиту мужских интересов.

Юные умы сильно подвержены всяким там кодексам чести, разделению мира и отношений на черное и белое. Они еще не научились ценить те немногочисленные жемчужины, попадающие на дороге. Не научились бороться за них, вставать против стандартного мировоззрения. Тёма был один из многих. Он так же прошел промывку мозгов в подростковом возрасте, впитав ценности мужской дружбы, но обойдя стороной ценности любви.

Он мог контролировать свои действия, замаскировав их противоположным — неприятием, но мог удерживать в узде свои мысли. Её фотографии, на бумаге и в голове, зарисовки, постоянное наблюдение за её движениями, словами, взглядами. Было несколько очень удачных снимков, где он уловил моменты задумчивости. Там она была естественна и красива до безумия. Без позирования, без расчета на внимание окружающих. Он мог смотреть на эти снимки часами.

Тяжелее всего было смотреть на руки Олега, постоянно обнимающие её талию, мельком задевающие грудь, спину. Эти прикосновения ожогом отпечатывались в его мозгу. Но он справился и с этим. Кольца мужской дружбы обвивали крепче крепкого, не давая расслабиться, не давая пробить брешь.

Он бы уехал куда-нибудь с удовольствием, но учеба не отпускала. И каждый раз он вновь мчался в клуб, в надежде увидеть её. Забивался в угол, молчал, приводил подружек для отвода глаз. Не при каких обстоятельствах не прикасался к ней. Интуиция подсказывала ему, что одно прикосновение может свести на нет все его усилия. Ощущения тела, владеющего его умом с такой всепоглощающей силой, сметет все преграды. Он не выдержит. Он рухнет.

А потом… Потом она нашла эти фотографии. Случайность. Случайность, разрушившая иллюзию. Она была женщиной. Она выросла в уверенности, что мир принадлежит ей. Что человек рожден для того, чтобы взять от жизни все. Она не проходила промывку мозгов в компании подростков. В этот период жизни она колесила по свету, взрослея семимильными шагами. Она привыкла протягивать руку и брать то, что хочется. Она не была знакома со змеиными кольцами мужской дружбы, а потому обладала крепким иммунитетом против неё. Она её не боялась, так как не подозревала о её силе. И она просчиталась. Даже решительные шаги с её стороны не могли побороть змею. Тёма отступил. Чего ему это стоило не смог бы сказать даже он сам.

И даже через несколько лет после этого он не смог признаться себе, что просто трусливо сбежал в ту ночь, выскочив из такси. Он так и не смог назвать вещи своими имена. Любовь, страсть, трусость, малодушие. Он избегал этих понятий, когда думал об Альбине.

Десять лет. И он встречает девушку с глазами, проникающими к нему в душу. Рентген. Как будто она знает о нем что-то, чего не знает он. Почему? Она внедряется в него точно так же, как тот вирус десятилетней давности. Клеточка за клеточкой. Имитирует голос, запах тела, взгляд, движения. Имитирует мысли. Имитирует вкусы. Кальвадос. Но он-то знает, что это просто подобие рецидива. Попытка поймать за хвост то, что давно ускользнуло, упущено, потеряно. Иллюзия прошлого.

Медленно осушая бокал, Артем исподволь разглядывал свою знакомую. Она теребила уголок салфетки и смотрела на танцующих. В глазах её застыла такая пронзительная грусть и безысходность, что ему стало не по себе. Что-то сильно отравляет ей жизнь. Хотел бы он знать, что.

— Я тебя чем-то обидел?

Альбина натянула улыбку.

— Да нет. Ты тут не при чем.

— А что тогда?

— Разное.

И ты тоже, подумала про себя Альбина. Лишний раз напомнил ей о том, что она теперь —лишь искаженное отражение самой себя. Как в кривых зеркалах в комнате смеха. Хуже не придумаешь.

— Пошли? — он откинула волосы назад и серьги качнулись, переливаясь мерцающим светом.

— Пошли. Ты сегодня отлично выглядишь, я тебе этого не сказал?

Поздно, мрачно подумала Альбина. Все, что ты хотел, ты уже сказал и продемонстрировал.

— Насчет Сашки, — перевела она тему. — теперь, имея деньги на руках, я могу поговорить с родителями Лаврентьевой. Но…

Он, не отрываясь, смотрел на блики огней в её глазах.

— Но мне все равно еще нужно время. Теперь у меня практически все есть на руках, чего недоставало, не хватает лишь малого….

— Чего?

Она не ответила. Она не могла сказать ему, что не хватает её всего-то мужества. Какая мелочь! Мужества выйти в свет огней и сказать — я Альбина Дормич! Прошу любить и жаловать, не жалеть и не надсмехаться, а принять такой, какая я есть.

— Ладно, — он слегка дотронулся до её руки. — Пошли. Возьмем такси и я отвезу тебя домой.

— Я доеду, зачем тебе ехать в такую даль, если ты живешь рядом?

— Ну да, конечно. Чтобы я потом волновался, довезли тебя или?

— А ты думаешь, что меня кто-нибудь захочет украсть? — она посмотрела ему прямо в глаза. — Крадут только таких, как твоя знакомая Дормич, а таких, как я мирно довозят домой и еще сдирают в два раза дороже.

— Послушай, я не знаю, что у тебя проблема, но вижу, что чем-то тебе лицо Лаврентьевой не угодило. Не видел тебя раньше, но сейчас, на мой взгляд, ты выглядишь отлично, особенно сегодня. Так что не морочь голову и позволь мне тебя проводить.