Грибы на асфальте

- Быр-быр-быр - дуб, - сказал я угрожающе и ухватился за весло.

- Он, кажется, хочет пристать к дубу. Я начинаю понимать арабский язык.

- Нет. Он просит дать ему погрести. Пожалуйста, Мамыхед.

Тогда, ни слова не говоря, я выпрыгнул из лодки и поплыл к берегу.

- Эй, Махмутин! Ты куда? - испугался Вацлав. - Вернись!

На берегу я отвел Кобэикова за дерево и сказал:

- Закругляйся! Понял? Иначе я тебя разоблачу! Донжуан захныкал:

- Прошу тебя! Еще немного! Еще чуточку! Может сорваться все дело. Ну посиди! Что тебе стоит? Сейчас петуха есть будем.

Я посмотрел на часы.

- Хорошо. Сорок минут,

- Ты настоящий друг!

Мы вышли из-за дерева. Адель расстелила на траве пеструю накидку и листала журнал.

- Мой друг Моххамед, - сказал Кобзиков развязно, - очень любит битую птицу. Сейчас он приготовит нам петуха по-арабски.

- Быр-быр-быр, - забормотал я недовольно.

- Лучше по-русски? Прекрасно! Тогда я мигом! А вы разжигайте костер! Зажарим петуха на вертеле.

Кобзиков побежал к лодке, где лежали наши вещи.

Адель полыхала в упор своими голубыми глазами. Я боялся, что она чего доброго еще влюбится в меня. Кобзиков тогда убьет.

- Вы ни одного слова по-русски не знаете? - спросила Адель.

- Нет, - сказал я.

- К счастью, появился Кобзиков, очень взволнованный.

- Петуха украли!

- Что ты плетешь!

- Ей-богу. Рюкзак пустой. Обшарил всю лодку - никаких следов.

- Наверно, лиса.

Это было самое правдоподобное объяснение.

Под дубом расстелили одеяло, в центре расставили запасы.

Коньяк был холодный - недаром Кобзиков волочил его на веревке за лодкой.

Адель пила молча, не морщась. «Красивая самка, - думал я, неприязненно косясь на загорелые плечи своей соседки, - гипсовая статуя из городского парка. Все-таки Кобзиков отчаянный парень, если не боится на ней жениться».

Когда все было выпито и съедено, Вацлав и Адель ушли любоваться окрестностями. У меня все сильно плыло перед глазами. Река, лес, небо сделались какими-то смутными, почти нереальными и в то же время близкими, понятными. Я разделся до плавок и лег ничком на песок.

«Черт с ней, пусть думает что хочет, - решил я, почему-то считая себя обиженным. - В конце концов они будут целоваться, а я обязан сидеть в этой дурацкой чалме, как истукан».

Теперь, когда я вспоминаю этот день, мне кажется, что его никогда не было, что я прочитал про него давным-давно в какой-то книге и почти все успел забыть. Он остался в моей памяти большим солнечным пятном на желтом песке. Очевидно, я выпил слишком много, потому что, кроме ощущения горячего песка и прохладной воды, ничего не осталось. Кажется, приходил Кобзиков, что-то кричал, ругался, потом он приходил опять, тряс меня, поздравлял и громко смеялся.

- Ты теперь старший инженер совнархоза! - орал он мне в ухо…

Очнулся я от чьего-то прикосновения. Был уже вечер. Из леса выползли длинные тени и пили из реки. У моих ног горел костер. Дым от него уходил в лес, и казалось, что деревья стоят по колено в воде.

Возле меня сидела Катя и гладила мои волосы.

Она не видела, что я проснулся. Ледяная принцесса была в купальном костюме. Волосы, собранные в пушистый жгут, лежали на смуглой спине.

Катя смотрела куда-то поверх деревьев. Там на огромной высоте шел самолет. Он шел среди черного неба и россыпи звезд, освещенный солнцем, сияющий, как кусочек расплавленного золота. Сзади него хвостом кометы тянулась багровая полоса. Тьма гналась за самолетом, пожирая светящийся след, а он, смеясь, уходил все выше и выше, неся солнце на крыльях.

Лицо у Ледяной принцессы было печальное и умное. Я никогда не видел у женщин таких лиц… Они всегда играют.

- Ты откуда взялась?

Катя вздрогнула и обернулась ко мне.

- Помнишь, как у Гомера? Одиссея выбросили на берег волны, и его нашла Навсикая…

- Неправда. Он уехал к своей жене.

- Да, - сказала грустно Катя. - У тебя всегда по истории было «отлично».

Я потянулся к своему белью.

- Уходишь?

- Да.

- А может, покупаемся немного?..

- Нет.

Я молча оделся. Белье было влажным и мятым. Катя сидела ко мне спиной.

- До свидания! - сказал я,

- Подожди, Гена…

Она встала рядом и попыталась заглянуть мне в глаза. Она была слишком маленькой для этого. Ее лоб едва доставал до моего подбородка.

- Послушай, Гена… Давай завтра уедем с тобой… с утра. На целый день… далеко-далеко… Чтобы одни мы… понимаешь, одни мы. Солнце, песок, вода и мы… и чайки…

- В наших местах нет чаек.

- Я тебе напеку картошки… Знаешь, как я умею вкусно печь картошку!.. Мы будем купаться, и ты мне прочтешь какую-нибудь книжку. Ведь за целый день можно прочесть книжку? А потом мы пойдем босиком по полям, по росе… под луной. Завтра должна быть очень красивая луна…

- Да-да… Все это хорошо. Но что скажет твой муж?

У нее задрожали губы. Она быстро схватила платье и туфли и пошла по тропинке вдоль реки. Вскоре она растворилась в дыму.

Обиделась. А чего обижаться? Разве я сказал неправду? У нее действительно есть муж.

Девушка ошибается один раз

- Ку-ка-ре-ку!

Я вскочил с кровати и выглянул в окно. На крыше своей будки сидели «вооруженные силы» и горланили во всю глотку.

- Что за черт? - подал голос с кровати Вацлав. - Егорыч купил другого петуха?

- Да нет, вроде тот самый.

Кобзиков высунулся в окно и стал торопливо одеваться.

- Ну, уж нет, - сказал я. - Теперь ты его не тронешь! Понял? Это редкая птица.

- И наверно, чертовски вкусная. Пусти!

Но я скрутил локти куролова полотенцем.

- Мы даруем ему жизнь! Понял? Поклянись, что ты не тронешь его пальцем!

- Клянусь… - торопливо сказал планомерный донжуан, - не тронуть его пальцем, а тронуть топором.

Весь день у меня было хорошее настроение: слова Кобзикова «Теперь ты старший инженер совнархоза» не приснились мне. На этот раз ветврачу здорово повезло. Адель оказалась дочкой начальника отдела кадров совнархоза. Вчера вечером Кобзиков сделал ей предложение и получил неопределенный ответ: «Не знаю… Как посмотрит на это папа…» По мнению поднаторевшего в таких делах ветврача, папа должен посмотреть одобрительно.

Вацлав выклянчил у меня на представительство десятку и уехал продолжать натиск на сердце Адели.

- Сроки жмут, - так объяснил мне Вацлав свою торопливость.

После отъезда Кобзикова к нам явился Егор Егорыч с бутылкой «Рошу де десерт» и кругляком колбасы.

- Поговорить с тобой надо, - сказал он. - Закрой дверь.

Я набросил крючок. Егор Егорыч налил в стакан вина и пододвинул колбасу.

- Получил назначение? - спросил он.

- Ага.

- Куда?

- Далеко.

- Слушай, посоветоваться с тобой хотел… Ты по сельскому хозяйству учился… Прочитал я в газете: взаправду овощи на воде разводить можно?

- Чего ж, - ответил я, расправляясь с колбасой. - Есть такой способ. Гидропонным называется. Вода и железные ящики. И уплетай себе помидоры за обе щеки круглый год. А чего это ты вдруг сельским хозяйством заинтересовался?

- Удумал я себе такую штуку сделать. Потолков в моем доме на сто двадцать метров квадратных. Накуплю цинковых корыт, воду подведу, свет дневной сделаю, отопление. Жильцов жалко, у некоторых малые ребятишки, овощ-то нынче пойди на базаре укупи. А тут цельный год будут помидорчики да огурчики. Похрустывай себе мальцы на здоровье.

- Задумано, конечно, крепко, но без инженерных и агрономических знаний тебе, Егорыч, не потянуть. Гидропонный способ - дело тонкое.

- Так вот и я насчет этого. Берись.

- Ха-ха-ха! Инженер по механизации потолка?

- А ты не смейся. Обижен не будешь. Оклад хороший положу, и живи бесплатно… Опять же овощи круглый год. Опять же городская прописка.