По Уссурийскому краю

Лодку скоро задержали, но впопыхах потеряли место, где произошло крушение.

В команде нашлись два человека (Мурзин и Мелян), которые умели нырять. До самых сумерек они бродили по воде, щупали шестами, закидывали верёвки с крючьями, но всё было напрасно.

Следующий день, 8 июня, ушёл на поиски в воде ружей. Мы рассчитывали, что при солнце будет видно дно реки, но погода, как на грех, снова испортилась. Небо покрылось тучами, и стало моросить. Тем не менее после полудня Меляну удалось найти два ружья, ковочный инструмент, подковы и гвозди. Удовольствовавшись этим, я приказал собираться в дорогу.

Нет худа без добра. Случилось так, что последние две ночи мошки было мало; лошади отдохнули и выкормились. Злополучную лодку мы вернули хозяевам и в два часа дня тронулись в путь.

Погода нам благоприятствовала. Было прохладно и морочно[70]. По небу бежали кучевые облака и заслоняли собой солнце.

Дальше Фудзин делает излучину в виде буквы "П". Отсюда тропа поворачивает направо в горы, что значительно сокращает дорогу. По пути она пересекает два невысоких кряжика и обильный водой источник.

В полдень у ручья я приказал остановиться. После чаю я не стал дожидаться, пока завьючат коней, и, сделав нужные распоряжения, пошёл вперёд по тропинке.

Во вторую половину дня погода не изменилась: по-прежнему было сумрачно, но чувствовалось, что дождя не будет. Такой погодой всегда надо пользоваться. В это время можно много сделать и много пройти. Откуда-то берётся энергия, и, главное, совершенно не чувствуешь усталости. Гнус исчез. При ветре мошка не может держаться в воздухе. Зато, если день солнечный и безветренный, мошек появляется чрезвычайно много. Для них не так нужно солнце, как тёплый и насыщенный парами воздух. Вот почему гнус всегда появляется перед дождём и в сумерки.

На втором перевале через горный отрог тропка разделилась.

Одна пошла влево, другая — прямо в лес. Первая мне показалась малохоженой, а вторая — более торной. Я выбрал последнюю.

В течение дня из пернатых в здешних местах я видел уссурийского пёстрого дятла. Эта бойкая и подвижная птица с белым, черным и красным оперением всё время перелетала с одного дерева на другое, часто постукивала носом по коре, и, казалось, прислушивалась, стараясь по звуку угадать, дуплистое оно или нет. Увидев меня, дятел спрятался за дерево и тотчас показался с другой стороны. Он осторожно выглядывал оттуда одним глазом. Заметив, что я приближаюсь, он с криком перелетел ещё дальше и вскоре совсем скрылся в лесу.

В стороне звонко куковала кукушка. Осторожная и пугливая, она не сидела на месте, то и дело шныряла с ветки на ветку и в такт кивала головой, подымая хвост кверху. Не замечая опасности, кукушка бесшумно пролетела совсем близко от меня, села на дерево и начала было опять куковать, но вдруг испугалась, оборвала на половине своё кукование и торопливо полетела обратно.

Из соседних кустов я выгнал вальдшнепа.

Он подпустил меня очень близко, но потом вдруг сорвался с места и полетел низко над землёй, ловко лавируя между деревьями. В тех местах, где заросли были гуще, держались серые сорокопуты. Заметив подходившего человека, они подняли сильное стрекотание. Небольшие птицы с сердитым взглядом и с клювом, как у хищника, они поминутно то взлетали на ветки деревьев, то опускались на землю, как будто что-то клевали в траве, затем опять взлетали наверх и ловко прятались в листве. Около воды по опушке держались китайские иволги и сибирские соловьи. Они выдавали себя своим пением. Иволги, красивые оранжево-жёлтые птицы, величиной с голубя, сидели на высоких деревьях. Несмотря на величину и яркое оперение, увидеть их всегда трудно. Вторые — серые птички с красным горлом — также предпочитали держаться в зарослях около воды. Голос сибирского соловья не такой богатый, как у соловья, обитающего в Европе. После короткого пения сразу наступает щёлканье и стрекотанье.

По голосу я сначала даже и не принял его за соловья, но потом разглядел и признал в нём пернатого музыканта.

Моя тропа заворачивала все больше к югу. Я перешёл ещё через один ручей и опять стал подыматься в гору. В одном месте я нашёл чей-то бивак. Осмотрев его внимательно, я убедился, что люди здесь ночевали давно и что это, по всей вероятности, были охотники.

Лес становился гуще и крупнее, кое-где мелькали тупые вершины кедров (Punus koraiensis S. et Z.) и остроконечные ели (Picea ajanensis Fisch.), всегда придающие лесу угрюмый вид. Незаметно для себя я перевалил ещё через один хребетник и спустился в соседнюю долину. По дну её бежал шумный ручей.

Усталый, я сел отдохнуть под большим кедром и стал рассматривать подлесье. Тут росли: даурская крушина (Rhamnus dahurica Pall.) с овально-заострёнными листьями и мелкими белыми цветами, многоиглистый шиповник (Rosa pimpinellifolia L.), небольшой кустарник с сильно колючими ветвями и жёлтая акация (Caragana arborescens Lam.) с ярко-золотистыми венчиками. Там и сям среди кустарников высились: зонтичная ангелика (Angelika dahurica Maxim.), вороний глаз (Paris quadrifolia L.) с расходящимися во все стороны узкими ланцетовидными листьями и особый вид папоротника (Pteridium aquilinum Kuhn) с листьями, напоминающими развёрнутое орлиное крыло, и вследствие этого называемый в просторечии «орляком».

Вдруг издали донеслись до меня какие-то однообразные и заунывные звуки. Они приближались, и вслед за тем я услышал совсем близко над своей головой шум птичьего полёта и глухое воркование. Тихонько я поднял голову и увидел восточносибирскую лесную горлицу. По неосторожности я что-то выронил из рук, горлица испугалась и стремительно скрылась в чаще. Потом я увидел восточного седоголового дятла. Эта лазящая птица с зеленовато-серым оперением и с красным пятном на голове, подвижная и суетливая, выражала особенное беспокойство, видимо, потому, что я сидел неподвижно. Она перелетала с одного места на другое и так же, как и первый дятел, пряталась за деревья. По другому, резкому крику я узнал кедровку. Вскоре я увидел её самое — большеголовую, пёструю и неуклюжую. Она проворно лазила по деревьям, лущила еловые шишки и так пронзительно кричала, как будто хотела лесу оповестить, что здесь есть человек.

Наконец мне наскучило сидеть на одном месте: я решил повернуть назад и идти навстречу своему отряду. В это время до слуха моего донёсся какой-то шорох. Слышно было, как кто-то осторожно шёл по чаще. «Должно быть, зверь», — подумал я и приготовил винтовку. Шорох приближался.

Притаив дыхание, я старался сквозь чащу леса рассмотреть приближающееся животное. Вдруг сердце моё упало — я увидел промышленника. По опыту прежних лет я знал, как опасны встречи с этими людьми.

В тайге Уссурийского края надо всегда рассчитывать на возможность встречи с дикими зверями. Но самое неприятное — это встреча с человеком. Зверь спасается от человека бегством, если же он и бросается, то только тогда, когда его преследуют. В таких случаях и охотник и зверь — каждый знает, что надо делать. Другое дело человек. В тайге один бог свидетель, и потому обычай выработал особую сноровку. Человек, завидевший другого человека, прежде всего должен спрятаться и приготовить винтовку.

В тайге все бродят с оружием в руках: туземцы, китайцы, корейцы и зверопромышленники. Зверопромышленник — это человек, живущий почти исключительно охотой. В большинстве случаев хозяйством его ведает отец, брат или кто-либо из близких родственников. Весьма интересно ходить с ним на охоту. У него много интересных приёмов, выработанных долголетним опытом: он знает, где держится зверь, как его обойти, где искать подранка. Способность ориентироваться, устроиться на ночь во всякую погоду, умение быстро, без шума открывать зверя, подражать крику животных — вот отличительные черты охотника-зверопромышленника.

Но надо отличать зверопромышленника от промышленника. Насколько первый в большинстве случаев отличается порядочностью, настолько надо опасаться встречи со вторым. Промышленник идёт в тайгу не для охоты, а вообще «на промысел». Кроме ружья, он имеет при себе сапёрную лопату и сумочку с кислотами. Он ищет золото, но при случае не прочь поохотиться за «косачами» (китайцами) и за «лебедями» (корейцами), не прочь угнать чужую лодку, убить корову и продать мясо её за оленину.

70

Местное выражение, означающее сухую погоду при облачном небе.