Страница 64 из 78
Ашот Арамович, в адрес которого все это произносилось, печально смотрел на нее.
Остальные гости сочувствовали молодой актрисе, понимая, что жизнь у нее будет трудная.
— Он думает, раз он армянин, то про него никто ничего не скажет!.. Он думает, мы не знаем, почему его из Барнаула выгнали!..
Ашот Арамович вздохнул и вышел из-за стола. Несколько человек вместе с ним.
— Ну чего ты заводишься, — говорил ему Олег, пока Ашот Арамович торопливо одевался в прихожей. — Она же баба…
Ашот Арамович махнул рукой, сказал:
— Спасибо, приятный был вечер! — и ушел.
— Семья у нас такая дружная! — рассказывала Лене Любовь Сергеевна. — Нельзя хвастаться, правда?.. — Она отпила вина. — Сонечку я очень уважаю. Она врач хороший! Старше Олега… Двое детей у них… А у нее одна почка… А Олег, как главврачом стал, столько сделал! Добился реконструкции здания! Комиссии из Москвы звал, чтоб убедились — диспансер в аварийном состоянии!..
Пока жены не было поблизости, Олег пил одну рюмку водки за другой. Рядом ворчал Зарамушкин:
— Так, как ты, настоящие мужчины не поступают… Не делают так настоящие мужчины…
— Тихо! — сказал Олег. — Валька сейчас за тебя примется!.. Арамович-то убежал! Не вынес критики.
Старшая дочь Лариса забрала у него бутылку.
— Отдай немедленно! — возмутился Олег.
А Любовь Сергеевна продолжала перечислять достоинства сына. Она принесла альбом с фотографиями, Лена рассеянно его листала.
— Бедный, мотается по всей области с машиной, делает населению флюорографию. А недавно такое несчастье в больнице произошло: девочка умерла от туберкулезного менингита. Родители свозили ее в деревню, к дедушке с бабушкой, от них она и заразилась… Олега замучили. Весь облздрав трясло. А что Олег мог сделать? Ее привезли поздно. Он две недели черный ходил… Я так волнуюсь за него… Он ведь не железный… А папа у нас хозяйственный. Капусту квасит сам… у нас в чуланчике. Картошку чистит… Из Москвы со съемок едет — сумки с продуктами везет… Детям отдаем. Разве детям колбасы не дашь?
Олег с улыбкой смотрел на Лену, понимая, что ей совершенно неинтересно все, о чем рассказывала раскрасневшаяся и ласковая от выпитого вина мать.
Он устал. В последнее время он часто ссорился с женой, потому что возвращался домой пьяный. А как не пить?
Уже семь лет никак не могут достроить новое здание больницы. Семь лет беспрерывной унизительной борьбы за то, чтобы прислали рабочих; их присылают, а они пьяные; за то, чтобы доставили строительные материалы — кирпич и цемент, которые уходят на строительство нового обкомовского дома.
На что тратится жизнь?! И просвета нет никакого… Глухие заснеженные села, где половина жителей больны… А в городе мало кто из больных туберкулезом добровольно идет лечиться. Потому что туберкулезникам (а в большинстве это люди, вернувшиеся из мест заключения) по закону положена государственная квартира без очереди.
Когда-то Олег мечтал быть скульптором. Ваять из мрамора белых летящих птиц. Вместо этого он сам махал, как птица крылом, своим белым халатом, стоя на берегу реки, чтобы седой паромщик, хрен старый, перевез его с машиной к больному.
А паромщику было лень плыть к нему с противоположного берега.
И они с Олегом, стоя каждый на своем берегу, орали друг другу матом…
Врачей не хватало. Никто не хотел ехать работать на Север, понимая, что нагрузка там колоссальная. И те, кто мечтал хоть как-то улучшить свою жизнь, старались уехать куда-нибудь в более теплый климат, где нет этого бесконечного снега и люди болеют меньше…
Олегу казалось, что он шел, шел и уперся лицом в бетонную стенку. Что дальше делать — непонятно. Однажды ночью он пошел к своей недостроенной больнице, поднялся на последний этаж, посмотрел вниз…
Потом спустился обратно, вспомнив о маленькой дочери…
Соня — умная. Она много раз объясняла ему, что сопротивляться внешним обстоятельствам жизни бесполезно. Надо принимать жизнь такой, какая она есть. Надо надеяться на то, что все есть отражение неведомых нам законов. Обстоятельства, которые сейчас складываются неблагоприятно, имеют другой, глубокий, неясный пока что тебе смысл. И смысл этот — благо для тебя…
Олег хотел в это верить. Но сил у него оставалось все меньше.
Лена в прихожей искала свою шубу Дверь в соседнюю комнату была открыта, и там кто-то лежал ничком на кровати. Лена осторожно вошла, человек не дышал, уткнувшись головой в матрас. Она закричала.
Вошла Лариса.
— Это вы кричите? — спросила она.
Лена молча указала ей на лежащего.
Лариса зажгла в комнате свет.
На кровати лежал Стрельников.
Около него на тумбочке, в стакане с водой, плавала искусственная челюсть.
— Дед! — позвала Лариса, тряхнув его за плечо.
Он вздрогнул, повернулся, заморгал от света.
— Извините, — сказала Лена. — До свидания… Простите, что я ваш подарок разбила…
Стрельников закашлял.
— Уеду я отсюда, — пробормотал он. — Надоело все… Надоело… Устроюсь гардеробщиком в ресторан… Нет. Я в деревню уеду… К бабе, к Лизе… Она жива еще… я с ней в лагере познакомился.
Лариса выключила свет.
— Вот так и живем, — вздохнула она.
Жанна весело рассказывала смешные истории, которые случались с ней во время сдачи выпускных экзаменов в училище, а Степаныч вдруг почувствовал, что блаженное его состояние почему-то исчезает. Он попил минеральной воды. Это не помогло.
Среди танцующих вокруг сцены людей слышались пьяные выкрики. Один мужчина довольно хилого вида поднял на руки полную женщину. Она принялась визжать, болтая ногами…
Пора было уходить.
Гости со свадьбы уже были сильно пьяные.
Степаныч знал: в такие моменты начинаются скандалы.
Кого-то могут пырнуть ножом. Очень не хотелось, чтобы Жанна это видела.
А уйти нельзя. Еще не принесли мороженое…
И тут Степаныч увидел, что к столику скучающей походкой приближался его родной сын Боря с фотоаппаратом на груди.
— Добрый вечер! — вежливо сказал Боря. — Вам не скучно?
— Нет, — улыбнулся Степаныч. — И вам того же желаем!
Жанна с интересом принялась рассматривать Борю, а Степаныч с опаской, но и с долей отцовской гордости в очередной раз отметил, до чего же хорош у него сын… Высокий, стройный, светлый…
Сукин сын…
— А вашу внучку пригласить можно? — спросил Боря.
Жанна засмеялась.
— Куда? — насторожился Степаныч.
— Потанцевать!
— Она очень кушать хочет, поэтому, пожалуйста, с другой…
— А мне ваша очень нравится! — Боря поднес к глазам фотоаппарат, вспышка ослепила Жанну. — Фотография за мной. Бабушке покажете!
— Степаныч! Друг ты мой дорогой! Надо же… где встретились!
Между столиками, раскрывая объятия, шла женщина в красном бархатном платье, с высокой замысловатой прической.
— Привет! — Она села за столик. — Сестра моя сына женит, а этот у них фотограф, — она указала на Борю.
Боря тоже сел за столик рядом с Жанной.
— Погоди, Марусь… — сказал Степаныч.
— Я звоню, звоню, тебя дома нет… Я уж подумала, что номер неправильно записала!..
— Как вас зовут? — спросил Боря Жанну.
— Жанна, — она насмешливо рассматривала Марусю.
— Муж меня забодал! Говорит, найди его! Из-под земли достань!.. Сейчас приведу, пускай убедится — живой ты!
— Не надо, — сказал Степаныч.
— Вас нанимали не для того, чтоб вы прятались!
У столика покачивался Губанищев, тыча в Борю пальцем. Он был сильно пьян и не помнил ни Жанны, ни Степаныча.
— Мы вам деньги платим, чтоб вы фотографировали!..
Боря поднял на него усталые глаза и спросил:
— Дорогой, ты сок манго пил?
Жанна захихикала.
— Что? — не понял Губанищев.
— Сок манго пил?
— Не понял, — сказал Губанищев.
Маруся тянула Степаныча за рукав, уговаривая пойти проведать мужа. Степаныч упирался.