Бумбараш

— Зато от колодца близко… до того света! — разъяснил Заплатин. Он внимательно вглядывался в лица крестьян, словно стараясь угадать, кто из них связан с бандой.

Крестьяне причитали:

— Да что же теперь будет?

— Неужто все колодцы отравил, окаянный?

— Ой, несчастные мы, несчастные!

Заплатин сказал:

— Это мы несчастные! Пол-отряда животами мучаются! Кто за ужином пожадничал на чай, у тех на живот напасть! А я вот только борщ ел, так у меня самую малость ноет!

Степенный бородатый старик, сельский староста Егор Карпович, сказал:

— Я тоже… Как запью пампушки парным молоком от коровы Мурки — живот скручивает до невозможности. А как запью от Бодливой — полное здравие!

— А ты отдай Мурку нам, — предложил Заплатин, — и не будешь мучиться.

— Чего захотели, голодранцы, — ответил Егор Карпович. Схватил свои ведра и коромысло и ушел.

Серафима подошла к Заплатину и зашептала:

— Староста наш… С бандой связан.

— Вот это — прекрасно! — воскликнул Заплатин.

А дальше началось совсем странное и непонятное… Староста Егор Карпович появился в расположении отряда, но его почему-то отгонять не стали.

На вылинялых санитарных палатках были нашиты красные кресты. Из-за брезента доносились дружные стоны…

Прислушиваясь, староста замедлил шаг. Он был глуховат, прикладывал к уху ладонь. Этот его недостаток учли, и стоны усилились.

У крайней палатки деревенского старосту встречал санитар — громила в коротком белом халате. Он держал плоскую эмалированную кружку и резиновый шланг клизмы.

— У тебя, гость, што? Тоже болезня — инфекция? А то могу! — сказал он и отсалютовал старосте профессиональным жестом.

Явление нечистой силы староста осенил крестным знамением, потом плюнул:

— Помирать буду, а не позволю со своей плотью такой грех творить!

Выглянул из командирского шатра Заплатин, увидел пожаловавшего к ним старосту, спросил хмуро:

— А над чужой плотью измываться — для тебя не грех?

— Совсем непонятно, об чем вы намекаете, — ответил староста.

— Добрая половина моего отряда лежит в смертельном виде, — сказал Заплатин. — Если факт отравления подтвердится анализом повезенной в город колодезной воды, понесешь, староста, ответственность как главная деревенская власть!

На краю села под одинокой березой, на которой развевался красный флаг, расположились красноармейцы.

Издали показался староста, и они повскакивали, засуетились.

Стали мерить расстояние от палаток до березы.

Вбивают в землю какие-то колышки.

Роют канаву.

Старик староста постоял в сторонке, погладил окладистую свою бороду и обратился к Заплатину:

— В землеустроители, видать, записался?

— Будем карантинную палатку ставить, — ответил Заплатин. — Для тех, кто уже умер…

Староста закрестился. К Заплатину подбежал красноармеец.

— Сто тридцать шесть получилось, товарищ командир!

— Перемеряй, перемеряй, Кравчук! А у тебя, Власенко, сколько?

— Сто пятьдесят три! Как в аптеке на весах!

— Это уже лучше! — обрадовался Заплатин.

Староста прислушивался. Потом спросил:

— А почему это лучше?

— По докторскому уставу ближе, нежели на полтораста аршин к отравленной душе подходить запрещается, — объяснил Заплатин. — И мотай, дед, нечего тебе околачиваться возле военного значения!

— Бандитские выродки! — пригрозил староста в сторону леса. — Чтоб вам повылазило, столько людей поотравляли!

— А сам небось уже верного человека в лес послал? С радостным для банды сообщением, что отряд мрет и мучается болезнями? — спросил Заплатин.

— Ей-богу, не посылал! — перекрестился староста. — Чтоб меня гром убил, если вру!

— Смотри, староста! — пригрозил Заплатин.

А ночью на край села были выведены красноармейские пулеметы. Их устанавливали за плетнями крайних хат, в садочках, на чердаках.

Село встречало бандитов сонным предутренним спокойствием и пением петухов.

В пулеметный прицел была видна тонкая, прямая, как мачта, береза с красным флагом на макушке. Пузатое дуло повели чуть в сторону — и в прицел попали бандиты.

Они шли в полный рост. Веселые. Пьяные. Гаврила был впереди, рядом с Софьей Николаевной.

Она говорила торжественным голосом:

— Солдаты! Перед вами неприятель! Вперед! А потом три дня — село ваше!

Бандиты смеялись:

— Да мы их голыми руками, поносников красных!

— Мы им сейчас!..

— Добрую ты им, Сонюшка, микстуру приписала!

— Мухи дохлые, сдавайтесь!

Когда бандиты поровнялись с прямой, как мачта, березой, Гаврила крикнул:

— Сперва расстреляем ихний флаг!

И поднял руку с наганом, целясь… Но выстрелить не успел.

В ту же секунду, как по сигналу, хлестнуло пламя из пулеметов и раздались винтовочные выстрелы красноармейского отряда. Дистанция до тонкой прямой березы, как известно, была измерена заранее, поэтому огонь был на редкость метким.

Услышав выстрелы, Совков махнул рукой Бумбарашу и, схватив наперевес винтовку, кинулся навстречу бою.

Вверху на карнизе церквушки метался Бумбараш.

— Стой, Совков! Отопри! И я! Вместе с тобой! Туда!

Совков убегал не оборачиваясь.

Вскоре он появился в красноармейской цепи, залег рядом с товарищами.

В пулеметный прицел было видно, как падали подкошенные пулями бандиты.

Тяжелораненая Софья Николаевна кричала в бреду:

— Нет, нет, юнкер!.. В полночь я кофе не пью!.. Мальчики, уже поздно!.. Рукавишников, как вам не стыдно!.. Такими духами только горничные душатся, фи, какой вы!

Гремел невдалеке бой. Медленно, осторожно нащупывая точку опоры, Бумбараш спускался по выщербленной стене церквушки.

Остановился, чтоб перевести дух. Огляделся по сторонам. И вдруг увидел Гаврилу.

Огородами, прячась за хатами, стараясь не попадаться на глаза односельчанам, Гаврила удирал от своей банды. Он прихрамывал.

— Сто-о-ой! — закричал Бумбараш, хотя услышать его Гаврила не мог.

До земли было еще далеко, но Бумбараш прыгнул.

Вбежав в свой двор, Гаврила кинулся в конюшню. Варвара поняла, что он замыслил, испугалась. Что делать? Сорвала с лохани белую чистенькую тряпицу и торопливо, чуть ли не по локти опустила руки в уже замешанное тесто.

С оседланным конем на поводу выбежал из конюшни Гаврила.

Старательно, степенно, как хорошая хозяйка, Варвара месила тесто… Как могла тянула время.

— Жинка! Варюха! Тикаем! — крикнул он.

Она ответила:

— Пирожков в дорогу напеку… с маком.

— Дулю тебе с маком, а не пирожков! — разозлился Гаврила. — Красные всех наших перебили!

Тогда Варвара набралась смелости и, сдирая с локтей тесто, сказала хоть и с прежней уважительностью, но вполне самостоятельно и решительно:

— Вы, Гаврила Иваныч, с бандой путались, вы и удирайте! А я с вами не собираюсь!

— Не дури, Варька, выпорю! — ответил он, подавляя растущую в душе злобу и стараясь быть снисходительным и насмешливым.

Когда он втаскивал ее в седло, она вырывалась. Но где ей, почти девчонке, пересилить такого здоровенного, сильного бугая!

Гаврила скакал на коне. Перед ним, перекинутая через круп лошади, лежала Варвара. Село виднелось за спиной. Удалялось… Поле было перерезано оврагами, и, когда Гаврила пересекал по тропинке устье одного из них, показался Бумбараш.

Он пеший, они на коне.

Выбежав на тропинку, Бумбараш со всех ног кинулся за ними.

— Стой! Стой! — кричал он.

Увидела его Варвара. Голова ее свисала.

— Бумба-ара-аш!.. — закричала она.

И Гаврила стукнул ее за эти слова по затылку.

Бумбараш продолжал бежать. Но он сильно отставал.

Варвара видела это…

— Сейчас, Бумбарашка, сейчас, — шептала она.

А Бумбараш все больше удалялся…

Пряжка вспотевшей уже подпруги была близко от ее лица, и пальцы сами потянулись к ней.

И как только Варвара отстегнула пряжку, седло соскользнуло с коня набок, и вместе с седлом она и Гаврила оказались на земле. Дорога пролегала по-над оврагом, и, не удержавшись, оба они покатились по крутому склону.