Страница 86 из 97
Впервые в жизни Хаси получил такую взбучку. Он никогда никого не бил, и его не били. Бродяга пошел к выходу, пересчитывая десятитысячейеновые купюры.
— Молись! — бросил он через плечо и исчез. "Этот человек, должно быть, страдал гораздо
больше, чем я могу себе представить, — думал Хаси. — Кто знает, а что, если он и есть мой отец? Быть может, он хотел научить меня чему-то очень важному? Конечно. Он хотел мне сказать, что тот, кто не может претерпеть самые ужасные страдания, не сумеет побороть свой страх. Это правда. Я никогда не оставался один на один с моими страхами, всегда ждал чьей-то помощи: обнаружившей меня в камере хранения собаки-ищейки, монахинь в сиротском приюте, приемных родителей, Кику… Поэтому я и стремился к тому, чтобы весь мир меня любил. Я хотел нравиться всем, только бы они защитили меня в случае необходимости. Но настал момент, когда я должен сражаться в одиночку. Те, кто меня опекал, один за другим покинули меня. Я обязан стать сильным. Стать сильным — значит, оторваться от тех, кто меня любит. Я должен испытать страдание, самое ужасное страдание. Ради того, чтобы стать сильным, я должен убить Нива".
В тот вечер Нива впервые за четыре дня пришла домой. Она извинилась перед Хаси за свой уход.
Хаси понимал, что, если он хочет идти до конца, ему необходимо собрать все свое мужество, мобилизовать все тело. На помощь должно быть призвано все — голоса, которые он слышал, звон в ушах, пульсация крови в венах, собственное отражение в зеркалах и оконных стеклах. Он знал, что все это придет к нему в той маленькой звуконепроницаемой комнатке из стекла и резины, которую он построил в поисках того звука. Резиновая часть стен в комнатке Хаси была снабжена динамиками, а толстые стекла спасали от проникновения звуков извне. Как обычно, Хаси вошел в комнатку, запер дверь и, съежившись, начал слушать звук. На этот раз он доносился не из динамиков. Хаси слушал гул в собственной голове: звук, возникший из отсутствия звуков. «Я должен убить Нива, — говорил он себе, — и это меня ужасает. Дайте мне силу преодолеть страх и страдание!» В комнатке стояла кромешная тьма. Хаси почувствовал, как чернота окутывает его, словно перед глазами опустили тяжелый бархатный занавес. И Хаси стал отступать куда-то внутрь себя, к далеким пределам темноты, которую нарушали лишь серые точки. Точки выстраивались в длинные тонкие струны и постепенно обретали цвет, число их увеличивалось, и они становились ярче. Словно делящиеся клетки. Новые точки казались специально спрятанными лампочками, которые внезапно загорались. Включенные лампочки меняли свой цвет. Хаси казалось, что он смотрит фильм с фейерверком на заднем плане. Постепенно точки стали гуще и походили уже на поле сверкающих помидоров или на туберкулезные палочки под микроскопом. Они блестели ярче, чем пыльца с крылышка мотылька, волнообразно колыхались, как мышцы грудной клетки кота после вскрытия, множились, как золотой песок, веками спящий на дне реки до тех пор, пока вулкан не пошлет по руслу огненную лаву и золото не вскипит и не поднимется на поверхность. Перед тем как слиться в единый гигантский рой перед финальным взрывом, точки стали яростно светиться, словно каждая из них угрожающе размахивала полыхающим факелом. «Все как всегда» — подумал Хаси. Факелы один за другим угасли, все превратилось в огромный океан, освещенный полуденным солнцем. На этот раз появилось что-то новое: звук, напоминающий далекий свисток паровоза. Над морем промчался огромный реактивный самолет, и секунду спустя его тень рассекла сияющие волны по направлению к утесу, с которого в этот момент падал Хаси. На короткий миг он задержался на поверхности, потом начал тонуть. На глубине море было теплым и липким, и, по мере того как Хаси приближался ко дну, вода становилась все более красной. Он коснулся ногами водорослей в форме человеческих пальцев. Они оплели его и привязали к скале, возвышающейся на дне океана.
Внезапно по телу Хаси пробежала дрожь, и он открыл глаза. Он услышал звук: шум крови, пульсирующей по всему его телу, струящейся по венам его рук, маленькими волнами, через равные промежутки. Пытаясь уловить звук, он пробормотал: «Вот оно. Вот что поможет мне ее убить. Вот что придаст мне силу: биение моего сердца». Хаси выбежал из комнаты и кинулся искать Нива. Увидев в ее комнате разбросанную одежду, понял, что она, скорее всего, в ванной комнате. Когда мгновение спустя он оказался на кухне и схватил большой нож, сердце его неистово колотилось. А на пути к ванной комнате его окатила волна блаженства. Он сжал рукоять ножа и почувствовал странный запах горящей плоти. Сквозь стеклянную дверь ванной он увидел силуэт Нива с красиво выступающим животом и упал на колени, желая возблагодарить биение своего сердца. Звук продолжал пульсировать в нем, отражаясь эхом на полу, по всей комнате, по всему зданию. Хаси распахнул дверь. Нива стояла, вода струилась по ее телу. Уже замахнувшись ножом, Хаси подумал: а чье сердцебиение они слышали тогда в больнице? Мысль мелькнула и исчезла, не успев остановить удар, и, нацелившись на выпуклость на ее животе, Хаси вонзил нож. В то же мгновение сердцебиение остановилось, и наступил шок. В долю секунды блаженство, которое только что испытывал Хаси, сменилось ужасом. И в тот уже запоздалый момент, когда кончик ножа пронзал Нива насквозь, Хаси захотел остановить свою руку.
ГЛАВА 32
«Наконец-то! — подумала Анэмонэ. — Царство крокодилов!» Они плыли уже много часов, и солнце внезапно стало чудовищно гигантским, жестоким. Две минуты на открытой палубе — и кожа приобретала цвет хорошо прожаренной крольчатины. На загорелом безымянном пальце Анэмонэ красовалась драгоценность: коралловая веточка, которую Кику купил ей на Огасавара. Накакура обвенчал их в маленькой часовенке, сохранившейся со времен американской оккупации. А потом все четверо плавали в тихой лагуне — их первое купание после многочасовой гонки по океану. Они воспользовались остановкой еще и для того, чтобы Накакура, вспомнив опыт своей работы на спасательном судне, преподал им несколько уроков ныряния с большой, выступающей над поверхностью воды коралловой плиты. Вдруг Хаяси издал громкий крик и под изумленными взглядами приятелей с феноменальной скоростью устремился за кем-то. Существо овальной формы, которое он преследовал, ненадолго выныривало на поверхность, а потом снова скрывалось в черной глубине. Когда оно оказалось рядом, все увидели красивый панцирь морской черепахи. Отчаянно работая ластами, Хаяси пытался приблизиться к черепахе, чтобы схватить ее, но всякий раз она резко меняла направление и ускользала. Выбившись из сил, Хаяси предпринял последнее усилие: он пропустил черепаху немного вперед, нырнул метров на десять под нее, а потом, оттолкнувшись ногами от дна, резко, как ракета, взмыл вверх, и не успела черепаха заметить его приближение, как уже обхватил ее обеими руками. Держа черепаху перед собой, он с такой скоростью устремился на поверхность, что выскочил из воды почти до колен и, как атакующий ватерполист, швырнул черепаху далеко на берег.
— Давайте съедим ее, — предложила Анэмонэ, когда они выбрались из воды. — Подруга рассказывала мне, как их готовят. Но сначала, Кику, нужно развести костер. Поджечь сухие водоросли, а потом подбросить хворост.
Когда огонь разгорелся, Анэмонэ взяла какую-то палку и зажгла ее с одного конца. Перевернула несчастную тварь на спину и сунула палку ей под панцирь. Капли пота стекали с ее носа на песок. Стоя над черепахой, Анэмонэ втыкала и вынимала раскаленную палку. Лапы черепахи медленно шевелились. Она далеко вытянула шею из панциря, словно пыталась оторваться от своего горящего тела и убежать. В воздухе витал запах горящей кости. Черепаха зашипела — это напоминало звук всасываемой песком воды.
— Как это жестоко! — прошептал Накакура. Хаяси кивнул и громко сглотнул.
— Что вы там такое бормочете? — громко сказала Анэмонэ, оборачиваясь. — Здесь Царство крокодилов. Здесь царит закон джунглей: все, что поймано, должен быть зажарено и съедено.