Страница 14 из 15
Мысли то и дело прерывались звуком катаемой по кафельному полу железной миски — пес требовал еды.
— Да я ж тебе положил другого корма — вот им и хрусти!
Овчарка бросила на хозяина недовольный, чуть виноватый взгляд и тут же вновь принялась толкать носом миску.
— Ты пытаешься клад под полом отрыть? Его там нет. Ешь вон те камни, у холодильника, твои любимые кончились, позже куплю.
Барта объяснение не удовлетворило — он лег возле пустой посудины и всем видом признал поражение. Хорошо, мол, так и умру здесь, некормленый, неласканный, одинокий и никому не нужный.
Дэйн терпел это шоу минут пять, пока скрежет металла о кафель не начал раздаваться вновь — умная псина вовремя сообразила, что вид поверженной «жертвы» не приводит к нужному результату и сменила тактику; Эльконто смял в кулаках края газеты и зарычал:
— Ладно! Уболтал увалень ушастый! Поехали в магазин — сам выберешь, какой захочешь.
Коричневые уши тут же встали торчком, а мохнатый хвост радостно заколотил по полу.
— Я из-за тебя час времени потеряю… Блин, только настроишься на отдых, как твои планы тут же кто-нибудь выстроит за тебя.
Раздался согласный восторженный «гав».
— Ну-ну. Все, иду, одеваюсь. И не вздумай снова гонять эту миску — поцарапаешь пол, надаю по жопе.
Эльконто шумно вздохнул, отодвинул недопитый кофе, щелкнул пультом от телевизора и, провожаемый довольным взглядом питомца-манипулятора, покинул кухню. Уже из коридора проворчал:
— Лучше б я Пирата взял себе. А тебя отдал Стиву.
Пес погрустнел. Впрочем, ненадолго, потому что уже через секунду, проскальзывая когтями по плитке, бросился следом за хозяином.
Редко какой день начинался так же ласково, как этот: залитая утренним светом улица, исходящая от покрытой росой травы свежесть, легкий и теплый ветерок постепенно уходящего лета, разлившийся в воздухе запах земли, асфальта и пыли, полное отсутствие прохожих.
Дэйн остановился на крыльце, потянулся до хруста в суставах, полюбовался лужайкой, которую собственноручно подстриг несколько дней назад и развернулся, чтобы запереть дверь.
Барт, тем временем, помочился на розовый куст, обежал, проверяя сохранность владений, периметр дома, вернулся и радостно застыл на мощеной дорогим бежевым гравием дорожке.
— Если ты продолжишь на него ссать, он засохнет — я же это уже говорил? Говорил. Но тебе все равно — не ты платишь садовнику.
Псу, несмотря на постоянное ворчание, было так же радостно, как и Эльконто. «Хороший день, — говорили умные карие глаза, — хороший. Поехали уже за едой, а после ты возьмешь меня с собой на полигон, где в лесу я погоняюсь за кроликами»
— Ага, разбежался. Будешь дома сидеть — свои камни жрать.
Барт отрывисто гавкнул.
— Вот привык ты со мной спорить, а? Что за манеры…
По дорожке к машине они зашагали вместе — двухметровый, одетый в легкую футболку, мужчина с белым «ежиком» коротко стриженых волос на голове, и его мохнатый и ушастый друг.
Отрывисто пикнула, сообщая об отпертых замках, сигнализация джипа; Дэйн ловко перехватил брелок пальцами и отпер водительскую, а затем и пассажирскую двери.
— Залезай.
Барт рванулся, было, вперед, но почему-то замер. Не прыгнул, как делал сотни раз до этого, на кожаное сиденье, не завозился на нем, поскуливая, чтобы тут же опустили окно — ведь как же без ветерка? — вместо этого напрягся, принюхался, опустил голову и утробно зарычал.
— Эй, друг, ты чего? Лезь в машину. Давай. Чего это с тобой?
Пес не двинулся с места — его глаза, словно приклеенные, смотрели куда-то вниз — в просвет между асфальтом и колесами; загривок вздыбился.
За всю историю совместной жизни Дэйн едва ли мог припомнить такое странное и почти неуместное поведение овчарки — что за ерунда?
— Ты чего там увидел? Кто-то пометил нам колесо? Кошка забралась под машину?
Эльконто даже нагнулся, чтобы убедиться, что кошки там нет — да и вообще, Барт, насколько он помнил, миролюбиво относился ко всем четвероногим из семейства кошачьих.
Всколыхнулось раздражение; минуты чудесного дня утекали в трубу — время к обеду, а он никак не может доехать до магазина.
— Нет там никого. Залезай, говорю! Пошел!
Дэйн попытался сдвинуть мохнатую холку с места, но в асфальт тут же уперлись длинные когти; тело Барта напряглось, как каменное.
— Да ты что, вообще? Достал меня с утра уже… Залезай!
Рычание усилилось.
— Блин, надо было тебя дома оставить. — Эльконто раздраженно звякнул ключами; внутри маревом заколыхалась злость. — Слушай, ты, как хочешь — оставайся здесь, а я поехал. Заколебался я тебя уже ждать…
Но стоило ноге в белом спортивном кроссовке оторваться от земли, как штанину тут же схватили, клацнув, острые зубы. Схватили и что есть мочи потянули назад; от неожиданности и примененной силы Дэйн покачнулся и едва не упал — пошатнулся, кое-как выровнял равновесие и тут же заорал:
— Слушай, я тебе по заднице сейчас дам! Ты мне джинсы испортил! Отцепись от меня, фу! Выпусти штанину, говорю!
Он даже замахнулся — больше демонстративно, нежели с намерением ударить — Барт вздрогнул, прижался к земле, но штанину не выпустил; рычание теперь лилось из его груди непрерывно.
— Барт!!!
Пес кое-как разжал зубы и тут же принялся скулить.
— Да в чем дело, бл%№ь!?
Собачьи глаза смотрели в одну и ту же точку, куда-то под поддоном; шерсть на загривке не опадала.
Эльконто выругался, разочарованно мотнул головой и уже решил, было применить силу, чтобы оттащить сбрендившего пса от джипа и забросить его в дом, когда неожиданно замер сам — в голове резко и неожиданно всплыла брошенная Лагерфельдом фраза месячной давности:
— Зачем ты натаскиваешь его на взрывчатку? Он же агрессивным станет. Помнишь, что говорил Дрейк? Нюх портится, сознание меняется, собаки перестают нормально воспринимать незнакомые запахи, злобятся. Ты б еще на наркоту его подсадил…
— На наркоту не хочу. А взрывчатка… вдруг пригодится? — Тогда ответил он.
— Ну, «вдруг», конечно, всегда может случиться.
Доктор покачал, помнится, рыжей шевелюрой, а Дэйн от своего не оступился — все возил Барта на полигон, учил распознавать, реагировать, учил… рычать в случае опасности.
— Да быть такого не может! — Шея, несмотря на умеренно теплый ветерок, покрылась испариной. — Быть этого не может, Барт…
Пес вновь принялся рычать. Совсем как тогда, на поле, рядом с ящиками, в которых хранился пластид.
Снайпер застыл, и какое-то время не мог заставить себя сдвинуться с места — находиться рядом с джипом вдруг стало неуютно, лезть внутрь расхотелось вовсе.
— Не думаю, что ты прав… Но если ты прав…
Он развернулся и на деревянных ногах зашагал к дому; утро из чудесного, превратилось в ненастоящее, пластиковое. Отпер входную дверь, не разуваясь, спустился в подвал — в специализированную кладовку, куда заходил редко и выкатил из угла запылившуюся конструкцию — длинный шест с прикрепленными под углом отражающими пластинами и небольшим фонариком — досмотровое зеркало. Выматерился, вынес его сначала наверх, затем во двор, а минуту спустя обнаружил под днищем машины прикрепленную под двигателем бомбу.
Бомбу.
Барт продолжал то рычать, то скулить. Эльконто наклонился, медленно потрепал его по загривку, еще медленнее, потея, достал ключи из кармана — не дай Создатель случайно нажать теперь не ту кнопку, и сжал стальное колечко руками; ладонь дрожала. Другой рукой он вытащил из заднего кармана телефон — затем, встрепенувшись, засунул его назад и тихо скомандовал.
— В дом. За мной, Барт, в подвал.
Звонил он уже оттуда; дверцы внедорожника остались распахнутыми.
— Дэлл, в моей машине бомба.
На том конце зашуршали простынями, потянулись и сонно промычали.
— А кто говорит? Отделенная от головы челюсть, валяющаяся рука или оторванная нога?
— Я тебе сейчас пошучу, говнюк! Давай, говорю, сюда! Я без тебя ее трогать не буду!