Страница 15 из 20
— Что это? — спросил я.
— Подарок тебе от деда. Дома откроете.
Я взял коробку обеими руками и легонько встряхнул. Ни звука изнутри, ни малейшей отдачи в пальцы.
— Дед говорил — вещь хрупкая. Так что везите осторожнее, — предупредила девушка.
— Что-то вроде вазы?
— Не знаю. Откроете — сами поймете.
Затем из розовой сумочки она достала конверт с банковским чеком и протянула мне. Я взглянул на сумму: несколько больше, чем я ожидал, — и затолкал чек в бумажник.
— Где-нибудь расписаться?
— Не нужно, — покачала головой она.
Мы вышли из комнаты и зашагали к лифту, спускаясь и поднимаясь по бесчисленным лестницам длиннющего коридора. Легкий цокот ее каблучков, как и в прошлый раз, отдавался в стенах, лаская слух. Мысли о ее комплекции больше не лезли мне в голову. Я даже забыл, что она толстушка. Видимо, привык и перестал это замечать.
— У вас есть жена? — спросила она.
— Нет, — ответил я. — Раньше была, теперь нет.
— Что — ушла, когда вы стали конвертором? Говорят же, что у конверторов семьи не бывает.
— Вовсе нет! Все у нас бывает. Я знаю многих, у кого и работа спорится, и семьи нормальные. Хотя, конечно, большинство ребят считает, что без семьи легче. Все-таки изматываешь себе нервы, да и жизнью часто рискуешь. Не всякий захочет совмещать такое с женой и детьми.
— А у вас что случилось?
— Я сначала развелся, а потом стал конвертором. Так что работа тут ни при чем.
— Вон как... — задумалась она. — Вы извините, что странные вопросы задаю. Просто я впервые вижу живого конвертора. Столько всего спросить хочется...
— Да ради бога, спрашивай, — пожал я плечами.
— Вот, например, я слышала, что у конверторов после работы резко повышается сексуальная активность. Это правда?
— Ну, как сказать... Может, и правда. Все-таки на работе конвертор использует свои нервы очень своеобразно.
— А с кем же вы потом спите? Есть постоянная любовница?
— Постоянной нет, — ответил я.
— Но тогда с кем же? Вас не интересует секс? Или вы гомосексуалист? Или просто отвечать не хотите?
— Да нет, почему же, — пожал я плечами. Я, конечно, не очень люблю болтать о своей личной жизни, но и скрывать что-либо причин не вижу. Если спрашивают, почему бы не ответить?
— Я всякий раз сплю с разными женщинами, — ответил я.
— А со мной — переспали бы?
— Нет... Наверное, нет.
— Почему?
— У меня свои принципы. Я стараюсь не спать со знакомыми: возникают ненужные связи, а это осложняет жизнь. Не сплю и с теми, с кем встречаюсь по работе. Когда имеешь дело с чужими секретами, такие вещи приходится разграничивать.
— Значит, не потому, что я толстая уродина?
— Не такая уж вы и толстая. И уж никак не уродина.
Она задумчиво хмыкнула.
— Но где вы их берете, этих «разных женщин»? На улице знакомитесь, что ли?
— Бывает и так.
— Или за деньги покупаете?
— Тоже случается.
— А если бы я сказала: «Можете со мной переспать, но за деньги», переспали бы?
— Вряд ли, — ответил я. — Слишком большая разница в возрасте. Когда спишь с кем-то намного моложе, тратишь слишком много нервов.
— Я не такая.
— Очень может быть. Но я больше не желаю неприятностей — ни себе, ни другим. И, по возможности, хотел бы пожить тихо и спокойно.
— Дед говорит, что лучше, когда первый мужчина — старше тридцати четырех. И что если сексуальной энергии долго не давать выхода, это плохо влияет на головной мозг.
— Мне он тоже это рассказывал.
— И что, правда?
— Не знаю. Я не биолог, — сказал я. — К тому же, у каждого человека свой запас сексуальной энергии. Здесь очень трудно обобщать. Люди ведь разные...
— А ты какой? Как большинство?
— Я скорее обычный, — ответил я, немного подумав.
— А я вот свою сексуальность еще толком не понимаю, — призналась симпатичная толстушка. — Вот и хочется проверить, что да как...
Не представляя, что на это сказать, я умолк, и в тишине мы с ней дошагали до конца коридора. Лифт уже ждал меня, распахнув пасть и застыв, как дрессированная собака.
— Ну... До встречи, — сказала она.
Створки закрылись за мной без единого звука. Я прислонившись к стальной стенке и перевел дух.
6
Она выкладывает на стол первый старый сон. Но понимание того, что это — старый сон, приходит ко мне не сразу. Я долго его разглядываю, потом перевожу взгляд на нее. Она стоит по другую сторону стола. То, что я вижу перед собой на столе, как-то не очень вяжется с названием «старый сон». я скорее представил бы какие-то древние тексты или некое размыто-бестелесное явление природы.
— Это и есть старый сон, — произносит она, но как-то не очень уверенно: то ли мне объясняет, то ли себя убеждает в этом. — Точнее, он там, внутри.
Ничего не понимая, я киваю.
— Возьми, — говорит она.
Я осторожно беру его и осматриваю изнутри, выискивая хоть какие-нибудь следы или остатки сна. Но сколько ни всматриваюсь — ни малейшей зацепки.
У меня в руках — обычный череп. Не очень крупного животного. Кость, отполированная солнечными лучами, давным-давно выцвела и окаменела . Длинные, выдающиеся вперед челюсти слегка приоткрыты, будто собрались о чем-то рассказать, но застыли на полуслове. Маленькие глазницы уставились отсутствующими зрачками в одну точку за моей спиной.
Череп неестественно легок. Как ненастоящий. Не верится, что в нем когда-то оборвалась жизнь. Плоть, память и тепло давно покинули его. В центре лба я обнаруживаю небольшую шероховатую ямку. Трогаю ее пальцем: возможно, здесь когда-то был рог.
— Это череп зверя из Города, да? — спрашиваю я.
Она кивает.
— Там, внутри, запечатан старый сон, — тихо говорит она.
— И я должен его прочитать?
— Это работа Читателя Снов, — снова кивает она.
— И что потом делать с прочитанным?
— Да ничего. Просто читай и все.
— Что-то я не пойму, — говорю я. — Надо прочесть отсюда старый сон — это понятно. Но то, что больше ничего делать не нужно, — этого я не понимаю. По-моему, здесь нет никакого смысла. У работы должна быть какая-то цель. Скажем, записывать эти сны, или сортировать по какому-то принципу...
Она качает головой.
— Я уже не могу понятно рассказать, какой в этом смысл. Возможно, если ты будешь читать достаточно долго, он откроется тебе. Но к самой работе это все равно не имеет отношения.
Я кладу череп на стол и разглядываю его с расстояния вытянутой руки. Мертвая тишина висит над ним, как Великое Ничто. А может, она не окутывает череп снаружи, но вытекает, как дым, изнутри? В любом случае — это очень странная тишина. Словно череп напрямую связан с центром Земли. Молчит и буравит пространство отсутствующим взглядом.
Чем дольше я смотрю на него, тем меньше мне кажется, будто он хочет мне что-либо сообщить. Воздух вокруг него полон неизъяснимой тоски. Эту тоску я не могу объяснить даже себе самому. Просто не хватает слов.
— Ну, что ж. Пробуем еще раз, — говорю я, снова беру череп и взвешиваю на ладони. — Ничего другого мне, похоже, не остается...
Чуть заметно улыбнувшись, она берет у меня череп, протирает одной тряпкой, потом другой, отчего тот становится чуть белее, — и ставит обратно на стол.
— Ладно. Давай, я покажу тебе, как читают старые сны, — говорит она. — Я только покажу, как это делается, но сама ничего не прочту. Читать можешь только ты. Смотри внимательно. Сначала поворачиваешь его так, чтобы он глядел на тебя. Затем кладешь пальцы ему на виски...
Она дотронулась до черепа обеими руками и взглянула на меня, словно желая убедиться, что я понимаю.
— А потом неотрывно смотришь в его глазницы. Не напряженно, а легко так, спокойно смотришь. Только взгляд не отводи. Как ни больно глазам — продолжай смотреть.
— Больно глазам?