Страница 2 из 73
Ева рассмеялась.
— А я, как видишь, приехала вовремя. Ну, как у тебя дела? — Ева была счастлива, что снова видит это преданное существо. Она сразу почувствовала себя дома.
Марта пристально разглядывала Еву и недовольно качала головой.
— У тебя усталый вид, Ева, очень усталый! Эта жизнь, эти люди доконают тебя!
— Ах, оставь, Марта, пожалуйста. А кофе у тебя есть?
— Сейчас сварю, вода уже закипает!
— Но только покрепче, слышишь, как можно крепче!
И г-жа Кёнигсгартен опять зевнула, похлопывая ладонью рот.
Сеть все еще поднимала на борт мешки с почтой. Успеют ли до двенадцати все закончить?
Капитанская рубка «Космоса», расположенная на высоте шестиэтажного дома, казалась пустой и безлюдной, но в одиннадцать часов пятьдесят минут с пристани увидели, что стеклянный домик наверху вдруг ожил, — засуетились, прильнули к стеклу люди.
Рослый седовласый мужчина, похожий на сельского священника, — это капитан парохода Терхузен. Он снял фуражку и, прощально помахивая ею, смотрел на свою жену и двух высоких, стройных дочерей. В светлых развевающихся пальто они стояли на пристани, чуть поодаль от толпы провожающих.
Офицеры на капитанском мостике сняли телефонные трубки, и буксирные катера задымили и дали ход. Теперь не зевай!
Матросы стояли наготове, ожидая команды, чтобы убрать тяжелые сходни, еще связывавшие пароход с берегом. Но тут подкатил таксомотор. Из него торопливо вышел господин в светло-сером пальто. Впопыхах он чуть не забыл расплатиться с шофером. Потом на мгновенье остановился, глядя вверх, на пароход. Лицо его выражало нерешительность, казалось, он с большим удовольствием повернул бы назад. Стюард кинулся к нему навстречу, чтобы взять вещи.
— Прошу вас, поскорее, сударь, сходни сию минуту уберут.
На пароходе он подозвал боя:
— У господина каюта триста двенадцать, палуба В.
Уоррену Принсу, представителю нью-йоркской «Юниверс пресс», особенно повезло: он был на борту уже с утра. Его пишущая машинка стучала без умолку. Он работал в каюте, скинув пиджак. На носу поблескивали черные роговые очки. Щеки Принса пылали от волнения. Он должен был во что бы то ни стало закончить корреспонденцию, пока лоцман еще на борту. Уоррен Принс знал уже «Космос» вдоль и поперек. Он разговаривал со стюардами, офицерами, директором Хенрики, с конструктором корабля Шеллонгом, с механиками, кочегарами, пассажирами. Он без конца взлетал и спускался на лифте, облазил все углы и закоулки гигантского судна.
Машинка барабанит. Принс смеется и в упоении диктует вслух самому себе. Он из тех людей, которые способны влюбиться в корабль, и от «Космоса» он без ума. «Мир обогатился еще одним чудом, и имя ему „Космос“», — пишет он.
Америка на борту представлена блистательно. Каюты на первый рейс «Космоса» абонированы обладателями крупнейших капиталов: Гарденером, миссис Салливен с дочерью (Китти!), Харпером, Хопсеном, Райцем.
Джон Питер Гарденер, из Питтсбурга, декламировал Принс, возвращается на самом быстроходном корабле, он торопится в Барренхилс, чтобы покончить с забастовкой. На борту находится и Харпер-младший. Бронзовый загар, приобретенный под солнцем Африки, еще не сошел с его лица.
Европу также представляют выдающиеся имена: профессор Рюдигер — известный физик; доктор Фукс из Берлина — крупнейший в мире специалист по раковым заболеваниям; знаменитая певица Ева Кёнигсгартен, которая едет на гастроли в Метрополитен-опера.
С талантливым пианистом и педагогом профессором Райфенбергом, учителем и концертмейстером певицы, вашему корреспонденту представился случай завязать дружеские отношения. Дружеские отношения. Точка!
«Космос» погрузил в свои трюмы двести железнодорожных составов с углем, пять миллионов долларов в золотых слитках, три тысячи мешков с почтой, знаменитую картину Веласкеса, приобретенную за полмиллиона долларов для чикагского музея. Три гроба. Их поместили в самой нижней части судна. Суеверные пассажиры не должны об этом знать. В одном из гробов покоятся останки миссис Робинсон, супруги американского атташе в Риме, которая отравилась несколько недель тому назад в связи с шумным скандалом. Принс чуть не забыл упомянуть известного исследователя Азии профессора Рассела, который выступит в Америке с лекциями о своих последних научных экспедициях в Туркестан и Тибет. На борту находится и бывший премьер-министр одного из балканских государств — Лейкос, он едет в сопровождении своей племянницы мадемуазель Жоржетты Адонар, актрисы и танцовщицы парижского театра Комеди Франсез. Назвал ли он старого Бернгарда Шваба, издателя «Нью-Йорк стандарт»? Затем едут еще аферисты, шулера, сыщики, но об этом — молчок! Это шутки ради. Принс расхохотался.
Время от времени он выбегал из каюты, чтобы поглядеть на берег. Он надеялся найти какую-нибудь интересную деталь, которая придала бы колорит всей корреспонденции. Пристань кишела людьми, с верфей доносился стук клепальных молотков, дымила добрая сотня пароходов, порыв ветра вихрем закружил пыль. В воздухе звенели прощальные возгласы.
«Итак… „Космос“ отходит. Толстый буксирный трос опрокинул наземь трех портовых рабочих. Стоящие в порту тендеры, огромные, точно мебельные фургоны, разгружаются портовыми кранами. Шум верфей. В воздухе звенят прощальные возгласы…»
Принс был доволен своей работой. История с тремя гробами, несомненно, пикантна. Мысленно он уже пробегал глазами крупные газетные заголовки: «Late Mrs. Robinson returns to her country»[1], о гробах ни один журналист даже и не подозревает. И три девицы Холл на борту — «the Holl girls»[2],— ну и путешествие, Принс, ну и путешествие! Да, жизнь, скажу я тебе, чудесная штука!
— Каюта триста двенадцать, — сказал стюард, обращаясь к пассажиру в сером пальто, который в последнюю минуту поднялся на борт. Пассажир нахмурился и отступил от двери: в каюте стучала пишущая машинка.
— В агентстве меня заверили, что будет отдельная каюта.
Стюард с сожалением пожал плечами.
— Очевидно, произошла ошибка, сударь. Ведь все места распроданы уже несколько месяцев тому назад.
Он постучался в дверь и внес вещи пассажира в каюту.
— Койка В, здесь вот, пожалуйста, сударь!
Принс прервал работу и обернулся.
— Очень сожалею, что помешал! — с холодной вежливостью промолвил пассажир в сером пальто. Лицо у него было желтое, пробыл высокий, очень красивый, и он им весьма какой-то горестный, беспомощный, и смотрел на Принса.
Принс вскочил и, резко вскинув голову, отбросил со лба непокорный вихор. Лоб у него был высокий, очень красивый, и он им весьма гордился.
— Нет, нисколько, Пожалуйста, пожалуйста! Я как раз кончил!
Он быстро сгреб свои бумаги, натянул пиджак и опрометью кинулся из каюты.
— Эй, стюард, стюард! — раздался его голос за дверью. — Когда лоцман сойдет на берег?
Снова завыла сирена «Космоса». Палубы снизу доверху черны от пассажиров, откуда-то с высоты едва доносятся звуки оркестра. Провожающие на пристани машут платками и шляпами; на пароходах, стоящих в гавани, завыли сирены, и в мгновение ока дымящие буксиры отвели корабль на десять — двадцать метров от берега. Теперь он предстал во всем своем величии и благородстве линий, из его красных широких труб, словно из кратеров клокочущего вулкана, нетерпеливо вырываются густые клубы дыма. Раздается звонок машинного телеграфа, и в тот же миг гребные винты врезаются в воду, превращая ее в кипящий мрамор. «Космос» медленно отходит.
На берегу все еще стоит жена капитана с двумя стройными дочерьми, их светлые пальто развеваются на ветру. Они глядят вслед пароходу, который исчезает за лесом труб и мачт в буром облаке дыма.
Плавучий маяк раскачивается на волнах. Он рвется из плена якорных цепей, вздымая клочья пены. Подходит лоцманский катер, и лоцман покидает борт «Космоса».
1
Останки миссис Робинсон возвращаются на родину (англ.).
2
Девица Холл (англ.).